Анна Гранатова - Плутоний для Фиделя. Турецкий гром, карибское эхо
Тогда Добрынин спросил, в чем суть нашего предложения. Я ответил, что только что в американское посольство в Москве было направлено для Хрущева письмо, в котором говорится, что все ракетные базы на Кубе должны быть немедленно демонтированы. А если Куба и Кастро прекратят свою подрывную деятельность в странах Центральной и Латинской Америки, то и мы согласимся соблюдать мир в Карибском регионе. И не допустим вооруженного вторжения с американской земли.
Тогда Добрынин спросил меня, а что я думаю о предложении Хрущева о выводе ракет из Турции? Я ответил, что такая сделка невозможна, поскольку в этом случае все решает только НАТО (Роберт Кеннеди действительно был против схемы «Турция — Куба», это была его личная позиция, он настаивал, чтобы Хрущев вывел ракеты с Кубы без всяких «турецких» условий, и президент Джон Кеннеди резко критиковал своего брата за излишнюю жесткость и стратегическую недальновидность. — Прим. А.Г.). Я сказал, что вряд ли НАТО сейчас пойдет на такой шаг. Но важно другое, прекращение работ по монтажу ракет. Я просил Добрынина связаться как можно скорее с Хрущевым и получить от него заверения в отношении демонтажа советских ракетных баз на Кубе».
Поздним вечером Роберт Кеннеди еще встретился с советником советского посольства Георгием Большаковым, через которого главы СССР и США иногда обменивались конфиденциальными письмами. В этой беседе Роберт Кеннеди повторил Большакову то же самое, что сказал и Добрынину. При этом он подчеркнул, что если в ближайшие сутки не поступит положительного ответа из Москвы, то президенту будет невозможно сдержать военный конфликт и решить возникший кризис мирным путем и тем самым избежать гибели тысяч людей — американских, советских и кубинских граждан.
Когда Роберт Кеннеди после очередной встречи с советским послом Добрыниным вернулся в Белый дом, президент Кеннеди в это время ужинал со своим близким помощником Дэйвом Пауэрсом. В своих мемуарах Пауэрс вспоминал, что Роберт Кеннеди пессимистично оценил встречу с Добрыниным. Пауэрс ел очень быстро, и, глядя на это, Кеннеди сказал «Боже, Дэйв, ты ешь моего цыпленка и пьешь мое вино так, как будет это твоя последняя еда в жизни». На что Пауэрс серьезно ответил: «Бобби только что сказал такое, что я так и решил — что это и есть моя последняя еда».
Разведка и журналистика — «разруливают» кризис
В дни эпицентра Карибского кризиса интересы политики, разведки и журналистики неожиданно пересеклись.
Из книги Н.С. Леонова «Лихолетье».
«Разведчик — лицо неофициальное, не мелькающее на политических трибунах и перед телекамерами, но выполняющее тяжелейшую, не заметную невооруженным глазом работу, связанную с риском для жизни, требующую огромной выдержки и воли, аналитического ума и, главное, высоких моральных качеств, работу, крайне необходимую государству, интересы которого он представляет, лишь иногда появляясь на публике то под скромным прикрытием переводчика, то под прикрытием журналиста» (см. Н. Леонов. «Лихолетье». М., Алгоритм, 2005, с. 68).
Надо помнить, что за разведчиком в чужой стране не стоит никакая сила.
Он может лишь опираться на авторитет своего государства и своей идеологии, на свои личные знания, логику, волю и язык. Часто спрашивают, что движет действиями разведчиков и их помощников, деньги или убеждения, конечно же, для помощников, главным образом, важны убеждения, а что касается самих разведчиков, то, безусловно и исключительно, только убеждения. За деньги работали некоторые источники, и очень даже неплохо. Но следует помнить, что за деньги можно купить очень даже красивую шлюху, а любовь за деньги не купишь!
Разведчик — это государственное достояние (см. Н.С. Леонов, «Лихолетье», стр. 89). Это человек, который в одиночку, без контроля, но и без понукания со стороны, без прессинга, но и без помощи пославшего его государства, решает поставленные перед ним задачи. Он должен быть верен, надежен, толков. Ошибаются те, кто думает, будто разведчики за рубежом получают какую-то особую высокую плату. Ничего подобного! Они получают только одну зарплату, которая соответствует их должности по прикрытию — зарплату переводчика или же корреспондента в газете, например. Когда я работал третьим секретарем посольства Мексики, то ни одного цента, положенного сверх цента такому, отнюдь не ведущему в дипломатической службе, специалисту, я не получал. Но зато если мой «чистокровный» коллега из МИДа уходил из рабочего кабинета строго по окончании рабочего дня, то для разведчика не существовало временных «от» и «до» и анализировать обстановку приходилось круглосуточно. Мы исходили даже из простой десятеричной системы, из каждых 100 первичных контактов, может быть, 10 интересных разработок, а из этого десятка может получиться всего одна хорошая вербовка. Так мы работали в Мексике месяцы за месяцами. Поле для работы было немалое: много американской молодежи, учащейся в Мексике, многочисленный журналистский корпус, представители американских фирм, немало эмигрантов из США, переехавших жить в Мексику, ветераны ФБР, вышедшие в отставку. Так, на работе месяц летел за месяцем. Работа разведчика лучше всего выражена в словах поэта Маяковского: «В грамм добыча — в год труды».
Советский разведчик Александр Феклисов, работавший в Вашингтоне как «журналист-международник Фомин», поддерживал дружески-деловые контакты со своим «коллегой по перу», журналистом Джоном Скали, который находился «на короткой ноге с президентом Кеннеди». В американском тележурналисте Джоне Скали текла итальянская кровь. Он был горячий и экспансивный человек как вспоминал о нем сыгравший активную роль в разруливании Карибского кризиса, советский разведчик Александр Феклисов-Фомин» (см. А. Феклисов «Кеннеди и советская агентура». М., Алгоритм, 2011).
Как исказили истину, пытаясь ее увековечить
После Карибского кризиса тележурналист Джон Скали неоднократно приглашал Александра Феклисова на завтраки в шикарные рестораны. Как выяснилось позднее, ему это подсказали в администрации президента, мол, советского разведчика, который помогал в урегулировании конфликта, надо угостить бокалом хорошего вина и изысканным кушаньем. Феклисов не возражал. Однако ресторанные застолья были уже потом, а пока не наступило утро 28 октября, как зафиксировал в своих дневниках разведчик Александр Феклисов, «мне приходилось все свои мозги, свою нервную систему, свое сердце заставлять работать на максимальных оборотах». Вспоминая события, связанные с Карибским кризисом, советский разведчик в Вашингтоне Александр Феклисов задавал себе три вопроса.
Первый вопрос. Какова была причина того, что посол СССР в США Анатолий Добрынин не передал в советский МИД 26 октября 1962 года телеграмму, содержащую условия президента США, переданные через тележурналиста Джона Скали, по Карибскому кризису, так что Белому дому пришлось прибегать к неофициальным каналам?
Мотивировка советского посла в Вашингтоне — мол, он не мог этого сделать, потому что МИД не давал полномочий посольству вести неформальные переговоры, — отговорка. Неужели сотрудники посольства должны были лишь формально выполнять указания своего ведомства, даже в столь сложных ситуациях, как Карибский ракетный кризис?! «Скорее всего, — пишет Феклисов, — если бы Джон Скали передал бы условия урегулирования кризиса кому-либо из мидовских сотрудников, то Добрынин бы немедленно передал депешу по назначению и за своей подписью». Но телеграмму за фамилией Феклисова Добрынин не подписал и не отправил, тут инициатива шла по линии КГБ. Возможно, Добрынин хотел, чтобы посольство выглядело в более выигрышном свете, чем КГБ, и полагал, что Феклисов не станет посылать столь важную телеграмму в центр по линии спецсвязи разведки и тогда Белый дом вынужден будет обратиться непосредственно к нему, Добрынину. Однако Добрынин не учел, что канал связи с журналистом Скали мог работать только через Феклисова. Роберт Кеннеди действительно пришел непосредственно к Добрынину, но лишь затем, чтобы проверить, передано ли уже предложение Белого дома в Кремль. И узнал, что нет, не передано, и пришел в ярость. Так или иначе, но молодой посол Анатолий Добрынин, хороший помощник в команде Громыко, но не самостоятельный лидер, не успевший освоиться в своей высокой должности, шокированный информацией о советских ракетах на Кубе (он не был посвящен в операцию «Анадырь»), испуганно зашоривался и отгораживался формальными отговорками от ситуации там, где требовалась инициатива и активность.
Второй вопрос. Почему Белый дом свои предложения урегулирования кризиса решил озвучивать не через посла, как это принято в подобных случаях, а по неформальной линии, через Феклисова и журналиста Скали? «Полагаю, — пишет Феклисов, — что президент Кеннеди не хотел использовать эту линию связи в силу своего недоверия и неприязни к советским дипломатам». Кеннеди уже провел ужин с Громыко, на котором тот отрицал присутствие советских ракет на Кубе, хотя прекрасно о них знал (мы об этом инциденте писали в предыдущих главах книги. — А.Г.), так что потом Кеннеди своему аппарату объявил крылатую фразу: «Я впервые в жизни услышал за столь короткое время такое количество откровенной лжи». Глава МИДа Андрей Громыко, который про «Анадырь» прекрасно знал (хотя и не одобрял эту идею Хрущева), этот мистер «Нет» был крайне несговорчив, закрыт и необщителен и заверял (тоже накануне кризиса) Кеннеди в том, что «Советский Союз не будет предпринимать никаких особых шагов, которые бы осложнили советско-американские отношения накануне промежуточных выборов в Конгресс США». Спустя годы, когда проводился исторический конгресс по Карибскому кризису, его участники М. Банди и Т. Соренсен открыто заявили: «Громыко и Добрынин в глазах Кеннеди выглядели лгунами, с которыми каши не сваришь. Президент решил действовать через русского разведчика Феклисова».
