Наум Синдаловский - Книга Перемен. Судьбы петербургской топонимики в городском фольклоре.
Конец XVIII века. С конца XVIII столетия за заливом закрепилось современное название Финский залив. Более двух тысячелетий назад и южные, и северные берега залива заселяли финно-угорские племена: карелы, водь, ижора.
Восточная часть залива, куда впадает река Нева, называется Невской губой.
В 1811 году Александр I назначил на должность морского министра маркиза де Траверсе, француза, покинувшего Францию во время Великой французской революции и поселившегося в России. Здесь, на своей новой родине, маркиз дослужился до чина адмирала и даже стал членом Государственного совета. Став военно-морским министром, он объявил восточную часть Невской губы Финского залива вблизи Кронштадта районом постоянного плавания кронштадтской военной эскадры при отработке учебных задач. Заходить западнее Кронштадта кораблям категорически запрещалось. С тех пор более полутора десятилетий, а маркиз де Траверсе оставил свой пост только в 1828 году, дальность походов русского флота ограничивалась обидным для моряков пространством в пределах видимости глаз, не вооруженных биноклем.
Благодаря своему весьма странному распоряжению маркиз де Траверсе навсегда попал в герои петербургского городского фольклора. С легкой руки какого-то флотского остроумца восточную часть Невской губы петербуржцы стали называть Маркизовой лужей.
Эрмитажный мост
1738. В 1719 году от реки Мойки к Неве был прорыт канал, который назвали Зимней канавкой, по Зимнему царскому дворцу, стоявшему на его берегу. Канал разрывал набережную Невы на две части, и поэтому через Канавку был перекинут деревянный мостик. В 1738 году он получил официальное название Верхний Набережный мост. Он соединял две разорванные каналом части невской набережной. Напомним, что в то время современная Дворцовая набережная называлась Миллионной Набережной линией. А Верхним мост назывался потому, что был еще и другой мост через Зимнюю Канавку, в нижнем ее течении, в створе Миллионной улицы.
До начала XIX века мост успел не однажды сменить свои названия. Его почти одновременно называли то Верхненабережным, то Зимнедворцовым, то Дворцовым мостом.
1829. В 1763–1766 годах в Петербурге проводились работы по сооружению гранитных набережных Невы. Одновременно устраивали съезды, сходы и спуски к воде, а также перестраивали и возводили новые мосты. Был выстроен и новый мост через Зимнюю канавку. Долгое время за мостом сохранялось старое название, но в 1829 году ему присвоили новое имя: Эрмитажный мост, по Эрмитажному театру, построенному на берегу Зимней канавки на месте Зимнего дворца Петра I в 1783–1787 годах по проекту архитектора Джакомо Кваренги.
Однако в народе мост более известен как «Мостик Лизы». Такое название появилось почти сразу после первого представления оперы П. И. Чайковского «Пиковая дама». Дело в том, что, в отличие от одноименной повести А. С. Пушкина, в конце которой читатель узнает, что «Лизавета Ивановна вышла замуж за очень любезного молодого человека», героиня оперы Чайковского Лиза, так и не дождавшись Германна, назначившего ей свидание на этом мостике, кончает жизнь самоубийством. Она бросается с Эрмитажного моста в воду. В театральной постановке оперы легко узнаваемый петербуржцами Эрмитажный мост был одним из главных элементов декорации. Он был выразителен и запоминаем.
ЧАСТЬ 4
Исторические территории, сады, парки
Из района в район
Доставшееся нам в наследство от Пушкина утверждение, что Петербург возник «на берегу пустынных волн», на самом деле является не более чем удачно найденным художественным приемом, выразительной метафорой, которой суждено было стать одной из самых устойчивых и наиболее любимых петербургских легенд. На самом деле ни в конце XVII, ни в начале XVIII столетия пустынными эти края не были.
Земли эти были вполне обжитыми еще в XII веке. Здесь обитали финно-прибалтийские племена ижора, карела, водь, а все Приневье на местных языках называлось Inkerinmaa (земля Инкери, то есть земля вдоль реки Ижоры (от финского слова «Inkerejri»). Кстати, древние славяне этот край так и называли – Ижорская земля. Позже, когда Приневье стало провинцией Шведского королевства, появилось название Ингерманланд, которое широко бытовало в первой четверти XVIII века. По поводу этого шведского названия Приневского края существует одна красивая легенда. Будто бы «Ingermanland» – это «Земля людей Ингегерд», то есть «людей шведской принцессы Ингегерд, выданной замуж за великого князя Киевского Ярослава Мудрого». Будто бы она получила весь этот край в качестве свадебного подарка русского князя.
В старые времена Ингерманландия обладала всеми признаками государственности, в том числе и собственными символами независимости и самостоятельности. Так, три цвета национального флага ингерманландцев означали: желтое поле – достояние, хлеб, изобилие; голубые полосы – воды Невы и озер; красный цвет – символический образ власти.
С 1228 года Ингерманландией владели Великий Новгород, а затем Российское государство. С 1581 по 1702 год Ижорская земля была оккупирована шведами. В 1703 году возвращена России и с 1708 года вошла в состав Петербургской губернии.
До сих пор в топонимике многих районов Петербурга отчетливо слышатся финские корни: Купчино, Парголово, Автово, Шушары, Коломяги. Вместе с тем на невских берегах легко обнаружить и следы русского присутствия. Так, широко известная шведская крепость Ниеншанц в далеком прошлом была основана новгородцами в качестве сторожевого поста на древнем торговом пути «из варяг в греки» под названием Канец. Канец находился на правом берегу Невы, а на противоположном раскинулась русская деревня Спасское. Известны были и другие русские поселения на территории современного Петербурга: Сабирино, Одинцово, Волкове Максимове и многие другие.
Сегодня подсчитано, что к 1703 году только в границах исторического центра находилось более сорока различных поселений. С некоторой долей условности именно эти населенные пункты можно считать первыми административными районами раскинувшегося на островах дельты Невы Петербурга.
Однако уже во второй четверти XVIII века назрела острая необходимость в административных реформах. Город вместе с территориальным ростом становился все более и более неуправляемым. Особенно это чувствовалось при часто возникающих в городе пожарах. Обязанности по пожарной охране, возложенные в начале века на всех жителей города, которые должны были являться на пожар с собственным инструментом для тушения, выполнялись крайне неудовлетворительно, а главное, практически никем не контролировались. В 1781 году ответственность за пожарную безопасность была возложена на полицию. Это в свою очередь потребовало более четкого распределения городской территории за конкретными полицейскими чинами. В 1737 году город впервые был разделен на пять полицейских частей. Затем количество частей увеличивалось, сначала до десяти, а затем до тринадцати.
В феврале 1917 года Петербург отказался от деления города на полицейские участки. Скорее всего, это произошло по политико-идеологическим соображениям. Уж слишком сильно сумела себя скомпрометировать в глазах народа царская полиция. Петербург перешел к современному способу административного деления больших городов – районированию. Было создано восемнадцать административных районов, которыми руководили районные думы. С тех пор ничего принципиально нового в этой области не произошло. Разве что, в зависимости от обстоятельств, менялись количество районов и их названия.
Формально сегодня Петербург разделен на девятнадцать административных районов. А неформально – на несколько десятков неофициальных, которые на уровне бытового сознания петербуржцев не только имеют едва ли не более высокий статус, нежели официальные, но и гораздо чаще используются в повседневной речевой практике. Так, мы практически никогда не используем официальные названия районов для адресного обозначения места проживания, отдыха или работы. Метами нашей родовой принадлежности к Петербургу для нас являются исторические названия районов. Мы живем в Купчине или в Ульянке, работаем на Выборгской стороне или за Нарвской заставой, встречаемся в Коломне или на Средней Рогатке, отдыхаем в Парголове или в Озерках.
Долгое время судьба этой части топонимического свода Петербурга была, что называется, в негласном забвении. Она как бы и была, и не была. О ней говорили, но… сквозь зубы, ее видели, но… сквозь пальцы. Она не всегда появлялась на топонимических картах и в городских справочниках. Она была изгнана на страницы «Блокнота агитатора» и краеведческие полосы городских газет. Она интересовала разве что дотошных любителей старины и не интересовала чиновников. Но именно такая парадоксальная ситуация и позволила сберечь большую часть этого свода в девственной неприкосновенности. Абсолютное большинство топонимов этой части петербургской топонимии никогда не подвергалось изменениям и переименованиям. Хотя и они, конечно, были, о чем мы и расскажем в соответствующем месте. В основном эти изменения были связаны с русификацией старинных финских или шведских названий, с их приспособлением к возможностям русского языка, с упрощением для удобства их повседневного использования. Этот процесс характерен для всех территорий, подвергнутых резким социальным и политическим изменениям в связи с переходом из одного государственного подчинения в другое в ходе Северной войны в начале XVIII века в Приневском, или Ингерманландском, как его называли до появления Петербурга, крае.
