Борис Джонсон - Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир
Даже сегодня, стоит мне услышать этот начальный пассаж Кита Ричардса, это чувство возвращается вновь. То же самое чувствуют миллиарды человеческих существ. Сотни обрывков мелодий рок/поп-музыки хранятся в айподах наших голов, обогащая наше восприятие и становясь звуковым сопровождением нашей жизни.
Я могу поспорить — нет, тут не о чем спорить, я утверждаю и не жду никаких возражений, — что рок/поп стал самой популярной формой искусства XX века и продолжает оставаться ею и сегодня. У него нет серьезных соперников среди визуальных, пластических, поэтических или литературных видов искусства, и он гораздо убедительнее кино. Поэтому красивый и психоделический расцвет рок/поп-музыки в середине 1960-х именно в Лондоне — это один из величайших триумфов британской культуры.
На первый взгляд этот триумф удивляет. Мы уже знаем, что Лондон дал миру величайших поэтов, драматургов, романистов, художников, архитекторов, ученых, вольнодумцев, ораторов и составителей словарей. Но за почти двухтысячелетнюю историю города совсем не много было случаев, когда лондонцев признавали мировыми лидерами в музыке. Множество людей приезжали в Лондон исполнять свою музыку — здесь они находили деньги и покровительство. Но их имена звучали как-то по-иностранному: Гайдн или Гендель.
Но во второй половине XX века музыкальный мир Лондона стал напоминать циклотрон театральных талантов XVI века, который породил Уильяма Шекспира. Произошло по меньшей мере две вспышки, два взрыва сверхновых звезд, заметных из любой точки мира. Это были Beatles, музыкально самая влиятельная группа за последнюю сотню лет (окей, окей, они были из Ливерпуля, но почти все свои песни записали в Лондоне и имя себе сделали в Лондоне). А еще были их чуть более энергичные соперники — Rolling Stones, — совершившие самый грандиозный и успешный тур в истории.
Да, было еще множество созвездий, которые загорелись в пригородах Лондона и прославились на весь мир. Но, думаю, мы не ошибемся, если скажем просто: битлы и роллинги — ярче всех.
В какой-то степени это, конечно, дело вкуса. Кое-кто со мной не согласится, а кое-кто станет спорить, кто лучше — Beatles, или Rolling Stones, или кто-то конкретно из этих групп. Поклонники Stones средних лет делятся на тех, кто предпочитает Мика Джаггера (Тони Блэр, например), или тех, кто считает по-настоящему крутым Кифа[10]. Я с самых младых лет был твердо уверен, что Киф круче.
Когда я был в трудном подростковом возрасте, кто-то заявил мне тоном, не терпящим возражений, что Мик — это «витрина», очаровывающий Орфей, а Кит — лучше как музыкант. Не кто иной, как он, написал трогательные, пронзительные, медленные вещи, такие как «Angie, Fool to Cry». Но и возвышенные, быстрые, хоровые вещи ему тоже удавались — такие как «You Can’t Always Get What You Want». И конечно, он был просто незаменим для вулканических вступлений, пассажей из двойных-тройных аккордов, от которых глаза лезут на лоб, губы зеленеют, а дрожащие руки тянутся… хватать и бить стулья.
Вспомните артиллерийский залп в начале «Satisfaction», или «Brown Sugar», или «Jumpin’ Jack Flash». Мне говорили, все это — Кит. Это он умел: начать с землетрясения и довести до кульминации — полного апофеоза. Именно ему я пытался подражать, когда мне было шестнадцать — жалкие потуги! — купил облегающие красные вельветовые штаны (когда я пишу это, на лбу у меня выступает холодная испарина) и своими толстыми неповоротливыми пальцами пытался сбренчать «Satisfaction» на одолженной гитаре. Я с треском провалился и не стал рок-звездой, но от этого стал только сильнее обожать своего кумира.
Насколько я понимаю суть отношений Мик — Кит, в этой парочке «Блестящих Близнецов» гением был Кит, это он годами удерживал первое место в рейтинге «Рок-звезды, которые умрут раньше всех» журнала New Musical Express — и тем не менее умудрился переспать с самыми экзотическими женщинами Западного мира: Уши Обермайер, Анитой Палленберг, Патти Хансен и множеством других.
Кит десятилетиями нюхал, кололся и курил такое неимоверное количество химических веществ, что кажется, мумифицировался при жизни — стал похож на мумию инков, — но все это время выдавал произведения в таких количествах и такие оригинальные, что просто преобразил рок-музыку — так же радикально, как свою внешность.
Он крупно разбогател. С 1989 по 2003 год, например, вместе с Rolling Stones он заработал 1,23 миллиарда фунтов. При этом в своем возрасте за шестьдесят он до сих пор кипит такой энергией, что Джонни Депп решил позаимствовать его хипповатый неопрятный стиль — с множеством колец во всех местах — для своего блокбастера «Пираты Карибского моря». Сейчас, когда я это пишу, он обдумывает новый тур. Если бы не его жутко потасканный вид, возник бы соблазн использовать его портрет для рекламы чистого героина и кокаина как средств оздоровления организма.
За те годы, что я обдумывал эту главу, я посетил все места Лондона, где бывал Ричардс. Однажды я попал на открытие прибрежного парка в Туикенеме и любовался коттеджами и плавучими домами у острова Ил-Пай. Я разглядывал топкие илистые низины и пытался представить себе, как выглядели эти места до того, как таинственно сгорел дотла знаменитый отель Eel Pie Island — в те волшебные вечера шестидесятых годов, когда в воздухе висели завывания гитары Кита и запах марихуаны и пачули, а девушки в сетчатых платьях с ярким узором скакали на отмелях. Я был и в «100» на Оксфорд-стрит, и даже включился в борьбу против закрытия этого клуба.
Я побывал в заплеванном жвачкой переулке на Илинг-Бродвей, где был знаменитый клуб Алексиса Корнера, в котором пятьдесят лет назад, 12 июля 1962 года, Мик и Кит впервые играли с Брайаном Джонсом, и где фактически родилась группа Rolling Stones. Я множество раз проехал на велосипеде по Эдит-гроув в Челси в поисках дома номер 102 и кухонного окна квартиры, которую Кит в ранние годы делил с Брайаном Джонсом. Там был такой бардак, что они в конце концов не выдержали — всю кухонную утварь свалили горой в раковину, заклеили входную дверь изолентой и сбежали.
Я годами шел по следу Кита, но ни разу не сталкивался с ним самим, а совсем недавно судьба послала мне невероятную удачу.
Я попал на церемонию в Ковент-Гардене, где надо было сказать короткую речь в честь благородного ученого лорда Коэ и вручить ему подарок.
Когда я добрался до здания Королевской оперы, дорога была запружена огромными лимузинами, блестящими черными «бентли» и «майбахами». Было уже около И вечера, но толпы охотников за автографами все еще не расходились и криками приветствовали всех, кто шел через толпу.
В здании Оперы проходил самый торжественный и таинственный ритуал национального культа славы. Я вошел во внутренний дворик, напоминающий огромную арочную теплицу, и смотрел, как ослепительные прожектора рыщут по одетой в смокинги толпе.
Это была не просто толпа знаменитостей — это была толпа звезд первой величины. Типичнейший трюк организаторов — льстить самолюбию всех, кто хочет повысить свой рейтинг: вы говорите людям Боно, что там будет Стинг, а людям Стинга вы говорите, что будет Боно, и — опля! — являются оба, и вы получаете шумное сборище знаменитостей, где все друг друга поздравляют, где Салман Рушди рассказывает свой следующий сюжет Кайли Миноуг, у Билла Клинтона на коленях сидит Мадонна, а мать Тереза из Калькутты шепчет ему на ушко непристойный анекдот — ну, в общем, вы поняли. Остальные же — те, кто проходит по спискам второго, третьего и четвертого разряда, — ощущают безумную, как при вдыхании гелия, радость просто от того, что нам позволено дышать тем же воздухом или осушить бокал модного вина «Jacob’s Creek» из той же священной чаши, которой касались губы богов.
Такими были мои чувства, когда я нашел свое место и приветствовал политика из списка звезд первого разряда Джорджа Осборна, и такого же звездного театрального импресарио Тревора Нанна, и их роскошных звездных женщин.
«Прошу прощения за опоздание», — задыхаясь сказал я невероятно высокой, худой и при этом каким-то чудом фигуристой распорядительнице мероприятия, которая оказалась рядом со мной.
«Ничего, — сказала она, — Стивен Фрай говорил так долго, что мы немного выбились из графика».
«Ну и отлично, — сказал я. — Когда моя очередь?»
«Уже скоро. Вы выступаете после Писателя года, а это у нас Кит Ричардс. Вон он, вон там», — сказала она, отвечая на мое недоверчивое хриплое восклицание.
«Где?» — Я пялился изо всех сил.
«Вон там — впереди», — и она указала на копну седых волос, которую ни с чем невозможно было перепутать.
Следующие несколько минут я не сводил глаз с моей жертвы, пока он не повернулся, явив мне свой знаменитый профиль, величественный римский профиль. Римский профиль? Стоп: это не Киф. Это сэр Том Стоппард, еще один человек с седой копной на голове.
А где же Киф? Девушка уже ушла, и, пока я пытался вычислить Кифа, я лихорадочно думал, как быть. Я по опыту знал, как тяжело мне даются импровизированные интервью со сверхзвездами. Как-то я потратил три дня, преследуя Жака Ширака по всей Франции, после того как один из членов его штаба заверил меня, что он даст мне интервью в «кулуарах» одной из предвыборных поездок. После ряда неудач мне удалось пересечься с ним, когда он мчался с митинга к своему огромному «ситроену».
