Игорь Додонов - Истоки славянской письменности
Д. М. Дудко считает, что лингвистические аргументы сторонников подлинности «Дощечек Изенбека» не опровергают основных аргументов Л. П. Жуковской и О. В. Творогова и не меняют картины в целом (II, 28; 229). Мы полагаем, что, напротив, эти аргументы существенно меняют картину и показывают, что и с лингвистической стороны нет ничего невозможного в существовании такого памятника, как «Книга Велеса».
* * *Помимо лингвистики само содержание «Велесовой книги» даёт обильную пищу для её критики. В самом деле, то, о чём повествует «Книга», может вызвать у ряда учёных состояние шока, ибо полностью переворачивает «классические» представления о славянской истории.
Академик Б. А. Рыбаков, первый из советских учёных критиковавший «Книгу Велеса» именно с исторической стороны, указал всего-навсего на единственное несоответствие содержащейся в ней информации существующим научным представлениям. Вот что он пишет: «Славяне ещё в III тысячелетии до н. э. (во времена трипольской культуры) были земледельцами и автохтонами, т. е. обитали в Среднем Поднепровье, а не пришли из глубин Центральной Азии и не были скотоводами» (II, 16; 205). Почему так мало аргументов «против» привёл уважаемый академик? Очевидно, что полностью с текстом «Книги Велеса» Борис Александрович знаком не был. Дощечка 16А, присланная в СССР в 1959 году, в 1977 году, когда академиком писались эти слова, уже не была единственным участком текста памятника, с которым могли познакомиться советские учёные. В спецхраны попадали тогда и зарубежные публикации «Книги Велеса», и работы о ней. Кое-что из этих материалов спецхранов Борис Александрович явно изучал, ибо дощечка 16А говорит о жизни предков русов в степях, но ничего не упоминает об их приходе в Европу из глубин Азии. Подобную информацию можно почерпнуть только из других дощечек памятника.
Также заметим, что научные воззрения академика Б. А. Рыбакова всегда отличались смелостью. Вот и в данном случае он говорит о славянах (земледельцах и автохтонах в Среднем Поднепровье) в III тысячелетии до н. э. Обычно и в то время, и сейчас историки и археологи не рисковали и не рискуют говорить о славянах ранее первых веков нашей эры. По их построениям складывается впечатление именно о внезапном появлении славян в пределах их прародины в первых веках нашей эры. Кстати, Среднее Поднепровье такими учёными в территорию славянской прародины не включается. Они ограничивают её только Повисленьем. Гораздо смелее лингвисты, которые говорят о том, что «праславянский язык сложился задолго до начала новой эры…» (II, 56; 12). Праславянский язык — это язык периода славянского языкового единства (его можно назвать ещё общеславянским). Но раз существовал язык, то существовал и его народ-носитель, т. е славяне.
В общем, академик Б. А. Рыбаков также во многом шёл вразрез с официальной наукой. И недаром в конце советской эпохи и в период независимой России его так сильно критиковали: советские регалии уже защищали слабо, а поводов для критики Борис Александрович своими смелыми построениями дал столько, что хоть отбавляй. И если разобраться, то, удревняя историю славян, Рыбаков должен был бы защищать, а не критиковать «Книгу Велеса», ибо она во многом подтверждала его научную концепцию (хотя в чём-то ей и противоречила). Но мы уже отмечали, что позиция как Б. А. Рыбакова, так и Л. П. Жуковской во многом могла быть обусловлена в советское время диктатом власти, а в перестроечный и постперестроечный периоды боязнью травли со стороны так называемых «учёных-профессионалов».
Но вернёмся к «Велесовой книге». О каких событиях и временах повествует она? Разумеется, мы не будем здесь пересказывать «Книгу». Но поговорить о датировке изложенных в ней событий, безусловно, стоит. И надо иметь в виду, что «Велесова книга» — не летопись в строгом смысле этого слова. Как известно, летописи представляют собой погодичное изложение исторических событий. На Западе им соответствовали хроники. Да, в летописи могут включаться какие-то документы (как, например, в «Повесть временных лет» включены Нестором договоры Олега, Игоря и Святослава с греками), в них могут быть какие-то отступления морально-этического, поучительного характера, как бы разрывающие погодичный перечень событий. Но перечень этот остаётся становым хребтом, в летописях он всегда главенствует (отсюда и название, означающее «описание лет»).
Конечно, некоторые из первых зарубежных исследователей «Книги Велеса» называли её летописью (А. А. Куренков, С. Ляшевский). Их примеру следовали некоторые из первых советских исследователей и критиков памятника (достаточно вспомнить совместную статью В. И. Буганова, Л. П. Жуковской и Б. А. Рыбакова под названием «Мнимая “Древнейшая летопись”»). Однако примечательно, что самый первый изучавший «Велесову книгу» человек, Ю. П. Миролюбов, никогда не называл её этим термином.
Но каков же характер «Книги Велеса»? Как определить её жанр? О. В. Скурлатова считает, что памятник — «это не летопись, не хроника в нашем понимании, а сборник языческих проповедей, которые читались народу, очевидно, во время богослужений. Их слушали и запоминали наизусть, ибо почитание предков было частью религиозного культа. Деяния предков, то есть история, становились, таким образом, всеобщим, всенародным достоянием, традицией, передававшейся из поколения в поколение. В разные эпохи к старым дощечкам прибавлялись новые, освещавшие либо старые времена, но в новом аспекте, либо говорившие о новых временах, но в сравнении со старыми. Отсюда многочисленные повторения исторического содержания, перемешанные с призывами к чести, храбрости, взываниями к небу о ниспослании благ и т. д. Таким образом, религия, история и быт сливались в одно неразрывное целое. Характер «Велесовой книги» становится понятным: это не курс истории, это сборник религиозных поучений (выделено нами. — И.Д.)» (II, 52; 32–33).
Близок к О. В. Скурлатовой в определении характера памятника Н. В. Слатин. Правда, сборником религиозных поучений он всё-таки «Велесову книгу» не именует. Процитируем этого учёного: «Это — сборник, составленный из текстов, написанных в самое разное время и разными людьми, возможно, отстоящими друг от друга на тысячи и десятки тысяч километров и сотни и тысячи лет. Это — не сборник гимнов и жертвенных и заклинательных формул, как Веды или Авеста; это — не жития каких-либо святых или героев; это — не хроника или летопись. В этом сборнике есть почти всё это, но понемногу. Это не княжеская книга (как «Слово о полку Игореве»), а книга для народа. Сборник этот составлялся не с хронологической целью (это не летопись); он проникнут идеей наставительности, воспитания — всякий раз на основе примеров из древности (выделено нами. — И.Д.). И это-то и является одной из причин, почему тексты Влескниги местами фрагментарны и как бы даже малосвязаны между собой сюжетно (и даже в пределах одной дощечки) — но все они связаны содержащимся в них Духом… И Дух этот — патриотизм, Любовь к Руси.
Тексты производят впечатление, употребляя современные термины, рефератов или конспектов, по которым их читающий — волхв ли или кто-то другой, но по-настоящему грамотный человек, хорошо знающий предание, легенды, свою веру, — мог, прочитав одну-две фразы, далее импровизировать, по ходу дела поясняя и приводя уже и свои, может быть, более знакомые окружающим его соплеменникам примеры, воочию показывающие реальную жизненную важность почитания Богов, взаимоподдержки, патриотизма…» (II, 52; 134).
Соглашаясь с только что процитированными источниками, от себя добавим, что последний из писавших «Книгу» авторов (Ягила Ган, по А. И. Асову) создавал явно агитационное произведение, звавшее русичей к борьбе с находниками-варягами.
Из всего вышесказанного понятно, что восстанавливать прошлое славян по «Книге Велеса», локализуя события во времени, очень непросто. Хронология памятника чрезвычайно запутана и противоречива. Почти нет датировок событий по какой-то эре (т. е. от определённого события, реального или мифологического). Только победа боярина Гордыни над готами датируется 1003 годом от Карпатского исхода (или от прихода славян на Русь) (дощечка 6Д). В остальных же случаях указывается, сколько лет прошло между двумя событиями: Богумир жил за 1300 лет до Германариха (дощечка 9А); от отца Ория до Дира было 1500 лет (дощечка 6В); Аскольд пришёл через 1300 лет после Карпатского исхода (дощечка 7Г); предки славян-русов пришли в Карпаты за 1500 лет до Дира (дощечка 5А) и т. д. Притом годы указываются округлённо, с точностью до ста лет.
Весь период от переселения славян с прародины до IX века определяется в «две тьмы». Но совершенно неясно, что значат эти «две тьмы». Если следовать буквальному значению древнерусского слова «тьма», то это — десять тысяч. Тогда мы имеем 20 000 лет. На эту цифру прямо указывает дощечка 4Б. В то же время увязка в текстах «Велесовой книги» сказания о «двух тьмах» (например, дощечка 2А) с именем Ория, приведшего славян-русов в Русский край, позволяет говорить и о 2000 лет. Как верно замечает Д. М. Дудко, «две тьмы» — это, скорее всего, «эпическая цифра, означающая весь цикл истории славян-русов — от прихода с прародины до подчинения варягами» (II, 28; 128).
