Барбара Такман - Августовские пушки
17 августа два кавалерийских корпуса Ренненкампфа, находившиеся на левом и правом флангах, получили приказ не только прикрыть продвижение армии, но и перерезать обе железнодорожные ветки, чтобы помешать эвакуации германского подвижного состава. Применяя умышленно колею другой ширины в качестве оборонительной меры против германского вторжения, русские не могли использовать свой железнодорожный транспорт и воспользоваться неоценимой сетью железных дорог в Восточной Пруссии, не захватив германские паровозы и вагоны. Русская армия, все больше углублявшаяся во вражескую территорию, почти сразу же обогнала свои еще не укомплектованные гужевые обозы. Из-за отсутствия проводов, необходимых для прокладывания своих собственных линий связи, русские зависели от германских линий и станций, а найдя их разрушенными, вынуждены были прибегать к радиосвязи, посылая сообщения открытым текстом из-за того, что в дивизионных штабах не было кодов и шифровальщиков.
Не хватало самолетов для проведения воздушной разведки и артиллерийского наблюдения, поскольку почти все они были отправлены на австрийский фронт. При виде самолета, незнакомого им до сих пор, русские солдаты открывали по нему огонь, убежденные в том, что подобное хитрое изобретение, как летающая машина, может быть только германским[64].
Пехотинцы имели четырехгранные штыки, примкнутые к винтовкам: они удлиняли их до человеческого роста и в рукопашном бою давали преимущество над немцами. Однако по огневой мощности и эффективности из-за большого количества артиллерии две германские дивизии были равны трем русским. К недостаткам русских можно также отнести ненависть, которую питали друг к другу военный министр Сухомлинов и верховный главнокомандующий, великий князь. И еще была плохая связь между фронтом и тылом, нечеткое снабжение. Уже через месяц войны нехватка патронов и снарядов была настолько велика (при полном безразличии или бездействии военного министерства), что 8 сентября великий князь был вынужден обратиться непосредственно к царю. На австрийском фронте, докладывал он, боевые действия приходится приостановить, пока не будет накоплен запас по 100 снарядов на орудие. «В настоящий момент мы имеем только 25 снарядов на орудие. Я обращаюсь к Вашему Величеству с просьбой ускорить отправку снарядов».
Возглас «Казаки!», раздавшийся из Восточной Пруссии, повлиял на решение Германии оставить минимальные силы для обороны. 8-я армия, находившаяся там и состоявшая из четырех с половиной корпусов, кавалерийской дивизии, гарнизона Кенигсберга и нескольких территориальных бригад, по количеству солдат была приблизительно равна одной из русских армий[65]. Приказ Мольтке гласил, что она должна защищать Восточную и Западную Пруссию, но не вступать в бой с превосходящими силами или отходить в укрепленный район Кенигсберга. Если она обнаружит, что столкнулась с превосходящими силами противника, то должна отойти к Висле, оставив Восточную Пруссию. Подобный приказ содержал «психологическую опасность для слабых волей» — таково было мнение полковника Макса Хоффмана, заместителя начальника оперативного отдела 8-й армии.
Хоффман считал слабым командующего армией генерал-лейтенанта фон Притвица унд Гаффрона. Придворный фаворит Притвиц сделал быструю карьеру потому, как свидетельствует один из его коллег, что «знал, как привлечь внимание кайзера за столом, рассказывая смешные истории и пикантные слухи». Шестидесятилетний, очень тучный, он был германским вариантом Фальстафа, «внушительный, полный сознания своего значения, безжалостный и самовлюбленный». Прозванный «толстяком», он не имел интеллектуальных или военных интересов и никогда не делал лишних движений, если мог избежать их. Мольтке, считавший его неподходящим для занимаемой должности, в течение нескольких лет безуспешно пытался заменить его. Связи Притвица служили ему надежной защитой. Единственное, что мог сделать Мольтке, это назначить своего собственного заместителя, графа фон Вальдерзее, начальником штаба Притвица. В августе Вальдерзее, не оправившийся еще после операции, был, по мнению Хоффмана, «слабым конкурентом», а поскольку Притвиц вообще им не был, Хоффман считал, что действительная власть в 8-й армии находилась в руках самого подготовленного офицера, то есть его самого.
Беспокойство за Восточную Пруссию еще более возросло, когда 15 августа Япония встала на сторону союзников, что освободило большое количество русских войск. Германская дипломатия никогда не умела сохранять или приобретать друзей. У Японии были собственные мнения, касающиеся интересов в европейской войне, которые хорошо понимала ее будущая жертва. «Япония намеревается воспользоваться этой войной, чтобы получить контроль над Китаем», — предсказывал президент Юань Ши-кай.
Как и оказалось, Япония по-своему воспользовалась войной в то время, как европейские державы были слишком заняты, чтобы помешать ей. Она навязала Китаю известное двадцать одно требование, нарушила его суверенитет и вторглась на его территорию, что впоследствии сказалось на истории двадцатого века. Для начала самым первым результатом присоединения Японии к союзникам было освобождение русских войск, стоявших против Японии на Дальнем Востоке. Предвидя увеличение «славянских орд», немцы стали еще больше нервничать по поводу оставления Восточной Пруссии, которую защищала только одна 8-я армия.
С самого начала генералу фон Притвицу пришлось трудно с командиром I корпуса генералом фон Франсуа, светлоглазым потомком гугенотов, который в пятьдесят восемь лет был чем-то вроде германского Фоша. I корпус был сформирован из уроженцев Восточной Пруссии, а его командир, решительно настроенный не допустить ни одного русского на прусскую землю, угрожал нарушить стратегию 8-й армии, выдвигаясь слишком вперед.
На основании расчетов Хоффмана 8-я армия полагала, что Ренненкампф начнет наступление первым, и намеревалась встретиться с ним в бою 19 или 20 августа в районе Гумбинена, приблизительно в 40 километрах от русской границы, до того как русские выйдут к Инстербургскому промежутку. Три с половиной корпуса, включая I корпус Франсуа, и кавалерийская дивизия были высланы навстречу им, а четвертый корпус был направлен на юго-восток, чтобы встретить армию Самсонова.
16 августа штаб 8-й армии выдвинулся вперед, в Бартенштейн, поближе к Инстербургу. Тут обнаружилось, что Франсуа уже прошел Гумбинен. Он решил начать наступление сразу же, в то время как план Хоффмана заключался в том, чтобы дать армии Ренненкампфа возможность углубиться максимально на запад во время его двухдневного марша: чем дальше она оторвется от своей базы снабжения, тем будет уязвимее. Хоффман не хотел, чтобы продвижение Ренненкампфа было приостановлено, наоборот нужно было, чтобы русские достигли Гумбинена как можно скорее, тогда у немцев будет время справиться с одной армией до подхода Самсонова.
Продвижение Франсуа дальше Гумбинена, в котором он разместил свой штаб 16 августа, угрожало тем, что придется за ним подтягивать всю 8-ю армию, чтобы прикрыть его фланги, растянувшись тем самым более своих возможностей. 16-го числа Притвиц приказал Франсуа остановиться.
Тот энергично возражал по телефону, доказывая, что чем ближе к России он встретит противника, тем меньше опасности для германской территории. Притвиц отвечал, что жертва частью Восточной Пруссии неизбежна, и направил письменный приказ, напомнив Франсуа, что «единоначальником» является только он, и снова запретил дальнейшее продвижение. Франсуа игнорировал приказ. В час дня 17 августа Притвиц получил от Франсуа донесение, что он уже вступил в соприкосновение с противником в Сталюпенене, в 32 километрах от Гумбинена, и только 8 — от русской границы.
В то утро, когда армия Ренненкампфа пересекла границу, ее III корпус, находящийся в центре отнюдь не по плану, а из-за отсутствия координации, начал движение на несколько часов раньше остальных двух. Обнаружив силы Франсуа у Сталюпенена, русские начали атаку. Бой развернулся в нескольких километрах к востоку от города. Генерал фон Франсуа и штаб наблюдали за его ходом с колокольни городской церкви, когда «в самом разгаре нервного напряжения» неожиданно зазвонил церковный колокол, стереотруба закачалась на треноге, а взбешенные офицеры обрушили град тевтонских ругательств на несчастного члена городского совета, посчитавшего своим долгом предупредить жителей о приближении русских.
Не меньший гнев бушевал в штабе 8-й армии после получения донесения от Франсуа. По телефону и телеграфу ему было приказано приостановить боевые действия, к нему выехал генерал-майор, чтобы лично подтвердить приказ. Карабкаясь по лестнице на колокольню и находясь не в меньшем возмущении, которое только что царило здесь, он закричал генералу Франсуа: «Командующий приказывает немедленно прекратить бой и отступить к Гумбинену!» Взбешенный тоном и манерой обращения, Франсуа ответил: «Сообщите генералу фон Притвицу, что генерал фон Франсуа прекратит бой, когда разобьет русских!»
