Михаил Бакунин - Исповедь
207
По возвращении в Дрезден Бакунин по-видимому не скрыл своего разочарования от своих приятелей. По крайней мере Р. Вагнер в своих «Мемуарах» рассказывает об этой поездке Бакунина следующее: «Когда ему показалось, что час восстания настал, он однажды вечером начал готовиться к небезопасному для него переезду в Прагу, раздобыв паспорт английского купца. Ему пришлось остричь и обрить свои великолепные кудри и бороду и придать себе филистерски-культурный вид. Так как пригласить парикмахера нельзя было, Реккель принял дело на себя. Операция эта была произведена в присутствия небольшого кружка знакомых тупой бритвой, причинявшей величайшие муки. Пациент сохранял невозмутимое спокойствие. Отпустили мы Бакунина в полной уверенности, что живым больше его не увидим. Но через неделю он вернулся обратно, убедившись на месте, как легкомысленны были доставленные ему сведения о положении дел в Праге: там к его услугам оказалась кучка полувзрослых студентов. Реккель добродушно подсмеивался над ним, и отныне он стяжал у нас славу революционера, погруженного в конспирации только с теоретической стороны» (т. II, стр. 175).
208
Зная, что австрийское правительство возбудило против него дело за первое воззвание к славянам, Бакунин хотел сохранить свое пребывание в Праге в полной тайне и встречаться с елико возможно меньшим числом людей. Но ему это не вполне удалось. Первое собрание с чешскими демократами, о котором рассказывает Бакунин, состоялось у Прейса. Кроме Сабины на него пришло много людей, которых Бакунин не ожидал, и которые явились прямо с собрания «Славянской Липы». Кроме названных Бакуниным на допросе и без него известных полиции Сабины, Арнольда, Прейса, Гаймбергера и какого-то неназванного квартиранта Прейса, на этом совещании, как установила комиссия, присутствовали Вильгельм Гауч, журналист Винцент Вавра (соредактор Сабины по «Известиям Славянской Липы»), журналист Ян Кнедльганс-Либлинский, редактор «Вечернего Листка», и депутат австрийского рейхстага Франтишек Гавличек (о последних четырех Бакунин отозвался запамятованием).
Кнедльтанс, Ян, (псевдоним Либлинский (1823-1889) — чешский писатель и политический деятель радикального направления. По окончании гимназии переехал в Прагу, где примкнул к движению молодых литераторов. В 1847 издал «Чешские пословицы и поговорки», в 1848 редактировал радикальный «Вечерний Пражский Листок», был членом Славянской Липы, где принадлежал к левому крылу и резко полемизировал с правыми и особенно с К. Гавличком. В мае 1849 «Вечерний Листок» был приостановлен, а сам Кнедльганс арестован. Привлеченный к делу Бакунина о заговоре, он был в 1851 военным судом приговорен к бессрочной каторге. По выходе из тюрьмы в 1860 году занялся журналистикой.
Вавра, Винцент, псевдоним Гастальский (1824-1877) — чешский писатель, журналист и общественный деятель; с 1843 г. участвовал в организация ремесленных кружков, ставивших себе целью развитие духовной и национальной самостоятельности масс; участвовал в тайном радикально-демократическом обществе «Рипиль». в 1848 г. был членом «Сворности» и членом демократического крыла «Славянской Липы» вплоть до роспуска ее в мае 1849 года. Арестованный после святодуховских волнений, был освобожден и возвратился в Прагу, где занялся журналистикою. Был первым сотрудником радикального «Пражского Вечернего Листка», основанного Кнедльгансом, с октября 1848г. вместе с д-ром Подлипским редактировал политический еженедельник «Славянской Липы», с января 1849 г. редактировал вместе с Сабиною, а с апреля единолично «Известия Славянской Липы». В ночь на 1 сентября 1850 г. был арестован и посажен в Градчин за участие вместе с Либлинским и Прейсом в тайной сходке, созванной Бакуниным. Осужден за это на 5 лет каторжных работ. Амнистированный в апреле 1854 г., вернулся в Прагу, где был отдан под тайный надзор полиции. Лишенный возможности писать, поступил в адвокатскую канцелярию. Материально нуждаясь, занялся переводами. С 1860 г. вернулся к публицистической деятельности, был редактором газеты «Глас», затем «Narodny Listy». Позже был депутатом чешского сейма.
209
То же Бакунин заявил на допросе в Австрии: «люди, с которыми я встречался, склонны к болтовне, к лишним разговорам, к обсуждению мировых событий в «Славянской Липе» и просто неспособны к серьезным предприятиям; более того, я так и не заметил в них до конца и воли к этому. С таким впечатлением я и уехал из Праги» (Чейхан, прим. 195; «Материалы для биографии, том II, стр. 438). Если допустить, что на допросах в Австрии Бакунин стремился выгородить своих собеседников, представив их в виде невинных болтунов на политические темы, то зачем бы он стал прибегать к такой тактике перед Николаем I? Отсюда мы вправе заключить, что встреченные им чешские демократы произвели на него именно такое отрицательное впечатление.
210
На собрании Бакунин произнес речь, в которой после общей вводной части перешел к рассмотрению задач текущего момента в Чехии и в частности к возможности проведения восстания. Он старался убедить присутствующих в необходимости для чехов отказаться от своей ограниченной политики и приобщиться к общеевропейскому демократическому движению, в данный момент — к движению мадьяр, немцев и поляков. Дальше он доказывал, что пора оставить отвлеченные разговоры и начать активные действия против австрийского правительства, т. е. поднять восстание. Затем он начал выспрашивать мнения отдельных присутствовавших. Речь его своим радикализмом одних удивила, других прямо испугала: ведь многие пришли на это собрание, не зная еще, в чем дело. С своей стороны Бакунин был неприятно поражен характером открывшихся после его речи дебатов: они показали ему, что в Праге никакой положительной работы в его духе не велось, и что в «Славянской Липе» вопрос о восстании даже не ставился. Бакунину (как он впоследствии сам показывал в Австрии) много возражали, даже выражали недовольство его речью (которое он готов был отчасти рассматривать как недоверие к его личности), указывали, что народ в Богемии еще не подготовлен к подобным выступлениям; но он твердо стоял на своем и пытался опровергнуть сделанные ему возражения; однако в конце собрания у него получилось впечатление, что ему не удалось привлечь присутствующих на свою сторону. Он пришел к выводу, что в данный момент ему в Праге нечего делать, и отказался от второй подобной, сходки, признавая ее при сложившихся обстоятельствах нецелесообразною.
Австрийская следственная комиссия пыталась установить, что Бакунин говорил как социалист и стремился в своей речи провести социалистические тенденции. Против подобного утверждения Бакунин решительно протестовал. Никогда он не помышлял-де о проведении какой-либо социалистической системы, так как он не знает ни одной, могущей быть осуществленной на практике. Он не отрицал того, что говорил о применении социалистических мероприятий в интересах восстания, которому они могут способствовать, как например отмена гипотек, выгодная для крестьянства, (То, что Бакунин считал отмену гипотек социалистическою мерою, характерно как для его эпохи, так и для его «крестьянского социализма»). Напомним кстати, что Э. Арнольд при свидании с Бакуниным в Лейпциге понял его предложения в социалистическом духе (см. ком. 190).
Сабина, присутствовавший на этом собрании, показал, что по существу речь Бакунина сводилась к тому, чтобы не медлить, а решительно. приниматься за дело. На него Бакунин произвел впечатление «выкованного из стали демагога», который идет прямиком к своей цели, не зная препятствий и не считаясь ни с какими возражениями. Что же касается программы Бакунина на случай успеха революции, то в его речах по словам Сабины не было никакого намека на демократический строй, завоевание лучшей конституции или что-либо подобное. Бакунин определенно высказывался в том смысле, что не следует придавать значения разглагольствованиям о рейхстаге или о другой лучшей конституции (незадолго до того монархия октроировала Австрии неудовлетворительную конституцию, и разговоры о замене ее лучшею Бакунин очевидно и имел в виду): все это-глупости. «Словом он желал только, чтобы дело поскорей началось, и не высказывался относительно своих целей. Но когда разговор перешел в область теорий, то он, Сабина, понял, что Бакунин желал провести в жизнь то, что говорилось с философской точки зрения о социальных отношениях». Хотя это и плохо выражено, но ясно, что Сабина приписывает Бакунину приверженность к какой-то социалистической системе. Сопоставляя эти слова с другими известными нам заявлениями Бакунина и с сообщениями разных лиц,. надо полагать, что он развивал тогда прудонистские взгляды, но в более-радикальной, чем у основателя системы, формулировке. Ниже мы приведем выдержку из мемуаров Вагнера, который сообщает нечто близкое к показанию Сабины: по словам Вагнера Бакунин, не выдвигая определенных демократических требований, высказывался в общей форме за разрушение старого (в духе Жюля Элизара).
