Максим Зарезин - В пучине Русской Смуты. Невыученные уроки истории
Печальные Немцы собрались в один дом, и уже готовились принять св. Тайны, как вдруг явился главный коморник царицын Георг Гребсберг, с радостною вестью, что беда миновала и что государыня исходатайствовала у царя милость. «Радуйтесь, Немцы», говорил коморник, «молитесь о здравии царя и царицы, своей матери; будьте покорными детьми ея!» «Бог да сохранит милосердую нашу государыню, вместе с супругом ея! Вечно будем молиться за них!» отвечали Немцы.
По удалении коморника, пастор обратился к духовным детям и сказал: «Любезные друзья! в третий раз мы делаемся жертвою клеветы; Бог доселе хранил невинных от погибели; но если бы не открылся случай умилостивить царицу, мы пропали бы наверное; жены же и дети наши мало бы выиграли от того, что мы погибли невинно. Подадим царице просьбу, в которой, изъявив благодарность, скажем, что как никто из нас не знает за собою преступления против его величества, то все мы просим не милости царской, а строгого правосудия, и что если хотя один из нас окажется виновным, мы все умереть согласны; посему станем просить царицу, чтобы она убедила государя дать нам очную ставку с неизвестными доносчиками. Они говорят, будто мы писали к Сигизмунду; пусть представят эти письма: каждый знает руку товарища; никто не отречется от собственного почерка. Мы уверены в своей невинности и преданности государю». Такой совет немедленно приведен был в исполнение. Царица, приняв просьбу, представила ее своему супругу. Царь засмеялся. «Правда», говорил он, «я никогда не думал, чтобы Немцы мне изменили: вот уже третий год они несут трудную службу. Завтра же, под чистым небом, в присутствии всех бояр, всего народа, доставлю им случай оправдаться». Так и случилось.
На другой день, Димитрий пред выходом к обедне, увидев Немцев подле крыльца и узнав капитана Давида Гильбертса и прапорщика Томаса Мойтцена, сказал громко: «Немцы! за трехлетнюю усердную службу, я дал вам награду царскую, дал поместья бояр и князей; вы разбогатели и жили в довольстве; все соседи ваши знают это. Но когда вы мне изменили, перестали оказывать должное почтение, хотели предать Козельск поганому королю Польскому и перейти на его сторону, я взял обратно пожалованные вам поместья и роздал их моим боярам; а вас велел сюда привести и бросить в Оку». «Даруй Бог тебе, царь-государь! здравие», отвечали Немцы с низким поклоном; «мы ни в чем не виноваты; нам и в ум не приходило того, что на нас насказали. Мы просим не милосердия, а строгого правосудия. Пусть каждый преступник воспримет должную казнь. Благоволи, царь-государь, оказать нам эту милость!» Димитрий сошел с крыльца вместе с боярами и, указав на них пальцем, примолвил, обращаясь опять к Немцам: «Вот ваши обвинители! Сверх того, я получил донос из Козельска от воеводы, бояр, священников и граждан». «Государь!» воскликнули обвиняемые, «в твоей власти воеводы, князья, бояре, как и мы иноземцы: вели им вознаградить нас, или пусть займут наше место!»
Царь, сев на лошадь, обратился к господам боярам и сказал: «Я вижу невинность моих иноземцев, и думаю, что вы поступили с ними, как бездельники. Если же вы правы, покажите письма и уличите виновных!» Бояре, не имея средств того сделать, смотрели на Немцев с видом презрения и говорили: «Мы Русские; они едят наш хлеб, а не мы их». Тут его величество явил свое правосудие. «Немцы!» сказал он ласково, «вы правы! Бояре из одной ненависти вас преследуют. Все, чего вы лишились, получите обратно». Потом продолжал: «Князья и бояре! отдайте немедленно им деревни, бывшие причиною вашей зависти; а вы, Немцы, будьте верны и впредь, как были до сих пор. Вы получите и другие поместья; удалитесь от врагов своих из Козельска; живите со мною в Калуге: тут, при моих глазах, бояре не станут вас беспокоить». Так злодеи умножили счастье добрых, а сами покрылись вечным стыдом!
На обратном пути, пастор говорил духовным детям своим: «Любезные друзья! Подумаем о средствах избавиться от несчастья. Царь объявил, что мы окружены врагами, которые завидуют, вероятно, и тому, что у нас осталось. Я решился покинуть свой дом; возьму жену, детей, а если можно, и пожитки. Кто из вас согласен со мною, пускай изготовится в дорогу: завтра мы отправимся. Не будем искушать Бога; довольно мы уже пострадали. Кто ищет опасности, тот и погибает». Одни согласились на предложение пастора; перевезли жен, детей, и поселились в Калуге; другие же из скупости не хотели бросить имения и остались в Козельске, среди гонителей христиан; но вскоре испытали Божий гнев вместе с варварами: 1 сентября внезапно пришли от Смоленска вольные люди; в два часа овладели беззащитным городом, побили 7000 человек, и, предав его пламени, увели в плен князей, бояр, воеводу и всех Немцев, которые отвергли совет духовного заступника своего; жены и дети их также достались в руки Поляков; все добро их было разграблено.
Глава XI
1610
Жолкевский под Москвою. Измена Ляпунова. Низложение Шуйского. Посольство к Сигизмунду. Присяга Владиславу. Последнее покушение Самозванца овладеть Москвою. Бегство его. Посольство в Астрахань. Безумные дела. Смерть хана Касимовского. Петр Ерусланов. Умерщвление Самозванца. Марина и сын ея. Шуйский в плену. Свидание его в Варшаве с послом Турецким. Грозное письмо султана к Сигизмунду.
Жолкевский, одержав решительную победу при Клушине, рассеял всю рать Московскую, склонил на свою сторону Немцев Делагардиевых, заставил отряд Валуева положить оружие и наконец осадил Москву со стороны Можайска. В то же время Димитрий II, выступив из Калуги с своими Поляками, овладел Пафнутьевым монастырем и сжег его до основания, перебив в нем всех монахов, священников, бояр и 500 стрельцов, присланных из Москвы на помощь. Москвитяне были в отчаянии: не успев избавиться от одного неприятеля, они увидели пред собою другого.
Среди всеобщего уныния, три отважные боярина, уже давно бывшие в согласии с Жолкевским, Захарий Ляпунов, Михайло Молчанов и Иван Резецкий, составили заговор против царя Василия Ивановича: 11 июля они вышли на Лобное место, созвали народ и объявили, в каком горестном состоянии находится земля Русская. «Ее», говорили бояре «как беззащитную овчарню опустошают волки. Бедные жители гибнут, и никто не хочет, или не может спасти их: царь уже третий год ни в чем не имеет счастья, ибо неправдою присвоил себе правление; не одна сотня тысяч за него пострадала; кровопролитию не будет конца, пока не оставит престола злосчастный государь, который с своими братьями только умеет терять сражения. Если наш голос», заключили бояре «заслуживает некоторую доверенность граждан, род Шуйского должен быть сведен с престола; а царем государственные чины изберут того, кого укажет Бог».
Этот совет весьма понравился Москвитянам: они решились немедленно приступить к делу. Тогда бояре велели им идти в Кремль и объявить свое намерение царским советникам: граждане тотчас бросились с начальниками мятежа в палаты Шуйского, взяли корону и скипетр, отнесли их в казну, а царя отвели в прежний дом его; там выстригли несколько волос и принудили его быть монахом.
На другой день Москвитяне собрались за городом, в той стороне, где не было неприятелей, для решения, кому из бояр вручить царскую корону. Но как скоро началось совещание и знатнейшие особы вместе с прочими стали подавать голоса, вступили вперед несколько человек с такими словами: «В числе князей нет никого, кто мог бы сказать, что он знатнее других родом и саном: следовательно, если выберем царем какого либо князя, бояре будут ему завидовать и крамольничать: никто не любит кланяться равному! И так возьмем чужеземца, который сам был бы королевского рода и в России не имел бы себе подобного. В Римской империи много королей, достойных носить нашу корону; но нет ни одного, кто и языком, и одеждою, и обычаями так был бы с нами согласен, как Сигизмунд король Польши, или сын его Владислав, уже герой знаменитый. Возведем его на престол; только тогда успокоится Россия; иначе, при всяком другом царе, бедствиям не будет конца. О Димитрии не говорим ни слова: каждому известно, что он плут и обманщик, беглый учитель Белорусский, достойный не престола, а виселицы. Итак, господа, если вы согласны, мы подумаем об условиях, с коими возведем Владислава на престол, так, что наша вера и обычаи останутся неприкосновенными, и народ не будет обременен новыми налогами: извольте объявить ваше мнение!»
Все сословия, воскликнув, что ничего не может быть лучше этого совета, определили привести его в исполнение, только осмотрительно; потом в добром согласии возвратились в Москву. С Жолкевским немедленно заключено было перемирие; а под Смоленск отправлено посольство с предложением Владиславу Русского престола, но на многих условиях. Сигизмунд, выслушав послов, отпустил их с удовлетворительным ответом и уполномочил полководца своего Жолкевского вступить с Русскими в переговоры, дав ему право действовать по его собственному благоусмотрению и наперед соглашаясь на все, что он ни сделает, кроме двух статей: 1) королевич не переменит веры и 2) будет иметь при себе Польский двор: ибо Сигизмунд не хотел предать его одного в руки Московитян. Впрочем же, на все был согласен; обещал Москвитянам свободу вероисповедания, неприкосновенность их законов, нравов и обычаев, и уверял, что сын его не только не дозволит нарушать Русские права, но и будет иметь о них особенное попечение.
