Наталия Нарочницкая - Россия и русские в современном мире
Что же Россия? Мир все еще ждет, что скажет страна Достоевского на вызовы XXI столетия.
Хотя в 1917 году православие в России попытались распять и заковать в цепи, оковы рухнули, и оскудевший, но живой его дух высвободился. Вот и идет все еще в России – единственной во всей Европе – подлинно исторический спор, живем ли для того, чтобы есть, или едим, чтобы жить, и зачем живем. Пока это волнует людей, не будет конца истории. А будущее России – это будущее Европы. Но, похоже, Европа, как и во времена Пушкина, «в отношении России столь же невежественна, как неблагодарна».
Столетие. ру, 2005
Россия и Европа на пороге третьего тысячелетия
Очевидная битва вокруг места России и русских в мировой истории, события на Балканах, усиление не только геополитического, но и очевидного духовного давления уже на некоммунистическую Россию не оставляют сомнений, что осуществление глобальных проектов вокруг Православия и России как исторического явления, начавшееся в начале двадцатого столетия под флагом марксизма, продолжается в его конце под новыми лозунгами.
Сегодня Россию заталкивают в геополитическую резервацию. Это крах не Ялты и Потсдама – такие потери можно было преодолеть через одно-два десятилетия через новую систему сдержек и противовесов. Это крушение всей русской истории. Это и есть цена за место в мировой олигархии московско-петербургской элиты, не смеющей даже возражать Западу в его задаче века – уничтожении российского великодержавия и русской исторической личности во всех их геполитических и духовных определениях. Российский же либерал, как прежде, отвергает русский исторический и духовный опыт, соединив в себе сегодня преклонение перед Европой – со стороны петербургской России XVIII в., презрение и ненависть к русскому и православному – от раннего большевизма, с уже не наивным, а воинствующим невежеством во всем, что за пределами «исторического материализма» эпохи застоя. Равнодушие образованного слоя любых политических красок к смыслу мировой истории, месту в ней русского народа – главное свойство современного западничества.
Но в свое время самобытная русская общественная мысль, как заметил Н.А.Бердяев, пробудилась на проблеме историософической. «Она глубоко задумалась над тем, что замыслил Творец о России, что есть Россия и какова ее судьба». В духовном поиске всего Х!Х в. западничество даже у крайних либералов и социалистов не было самоотрицанием, оно было стороной русской общественной мысли. Даже авторитетнейший для нынешних западников русский философ Владимир Соловьев объяснял свой призыв к единению Европы и России идеей вселенского христианства, «по происхождению же и значению своему стоящей выше всяких местных противуположностей.».
Ни левые западники, стремившиеся облагодетельствовать русских и славян европейским социализмом, ни В.Соловьев не оправдались в своих построениях всемирного братства труда или вселенского единения христианского мира под эгидой Папства. Исторический материал ХХ в. слишком красноречив – революции и социальный эксперимент, стоившие славянам, как и предсказывал Достоевский, 100 млн. голов и краха великой державы, геноцид сербов в Хорватии с благословения Ватикана. Неумолимый судия – история подтвердила предвидения Н.Н.Страхова, полемизировавшего с В.Соловьевым по книге Н.Данилевского «Россия и Европа». Эти оценки звучат назидательно и сегодня.
В своем «Последнем ответе Вл. Соловьеву» Страхов с горечью пишет о российских западниках, которые превосходят в своей неприязни к отечеству европейцев, которых «с детства пугали донскими казаками и которым Россия является в мифическом образе неодолимого могущества и самого глухого варварства». Страхов недоумевает, «почему мы за Европу боимся, а за Россию у нас нет ни малейшего страха. Когда Данилевский говорил о грядущей борьбе между двумя типами, то он именно разумел, что Европа пойдет нашествием еще более грозным и единодушным. Перед взором Данилевского в будущем миллионы европейцев с их удивительными ружьями и пушками двигались на равнины Славянства. Он видел в будущем, что его славянам предстоят такие испытания., перед которыми ничто Бородинская битва и севастопольский погром.»
Но сегодняшнее посткоммунистическое западничество, все так же ничтоже сумняшеся, полностью отвергает русский исторический и духовный опыт. В самой России оно, далекое от каких-либо идеалов вообще, презирает национальное и религиозное наследие и пронизано духом смердяковщины – «я всю Россию ненавижу-с.». Это западничество, увы, не только на низовом уровне, поражает убогостью запросов. Всеобщий «скотский материализм» – разительный контраст тому глубокому отвращению, которое испытал западник XIX в. А.И. Герцен к пошлому и сытому европейскому бюргеру, которого он с ужасом распознал в каждом из своих идейных учителей – социалистов Европы.
Вопрос, почему невиданное по самоотрицанию западничество находит такую опору среди посткоммунистической славянской интеллигенции, – не объект публицистических эмоций. Этот определивший катастрофу России феномен общественного и национального сознания должен быть предметом изучения современной социологии. Не только потому, что управление общественным сознанием стало важнейшим инструментом политики. Возрождение Православия в России есть одно из самых серьезных препятствий на пути Рах Атепсапа. Вслед за этим произошло бы немедленно укрепление духовных основ российского великодержавия, а сама Россия превратилась бы в серьезный фактор на мировой арене.
* * *Восстановление России как исторического явления – это вопрос не о экономической мощи или стратегических позициях. Это проблема смысла существования русских в мировой истории. Вселенская дилемма «Россия и Европа», которую так или иначе не обошли вниманием почти все крупные умы России прошлого, опять во всем своем исполинском масштабе встает в конце ХХ столетия. Вне ее невозможно понять ни путь России к катастрофе, ни кризис в русском сознании, ни глобальные культуртрегеские устремления Запада, далеко не исчерпывающиеся материалистическим критериями, ни агрессию против сербов. Но ее можно определить только в философской парадигме христианского толкования истории, борьбы двух основополагающих начал в сознании человека – идеи личного Бога Творца и идеи самосущной природы. Первая – устремляет к Царству Божию, вторая – к царству человеческому.
В них различно понимание отношения человека к Богу, к человеку, обществу и космосу. Зерном такого видения является эсхатология – учение о кончине мира, неизбежной в силу греховной природы человека, который в начале злоупотребил свободой (грехопадение), вновь обрел Истину от самого Сына Божия и начал новое отступление (апостасию), что завершится царством Антихриста, которого окончательно победит Христос в Своем Втором Пришествии. Апостол Павел указал на условие прихода Антихриста: «тайна беззакония уже в действии, только не свершится до тех пор, пока не будет взят от среды удерживающий теперь»(2 Фес.2.7).
Это учение, вместе с Откровением Св. Иоанна Богослова и книгой пророка Даниила о смене всемирно-исторических «царств», породили в христианской мысли понятие христианского Рима как метафизического мира, призванного быть последним оплотом Истины, и разные версии своего предназначения. На Западе уже к началу второго тысячелетия эсхатологические мотивы стали прикрывать вполне земные интересы и архетипические представления о варварском Востоке, которые, похоже, лежат в собственном культурном самосознании Европы и восходят еще к Геродоту и даже «Персам» Эсхилла. Так, идея «продлевания Рима» как последнего оплота Истины перед царством Антихриста приобрела совершенно земные конкретные геополитические очертания в концепции Священной Римской Империи Германской Нации, оспаривавшей у Византии право быть Римом не только духовно, но и в крестовых походах в борьбе за византийское пространство.
Пренебрежение к «восточным варварам», перенесенное на соперничающий образ в христианской истории (Византию и ее наследников) питало не только «Drang nach Osten» Священной Римской империи. В эпоху гуманизма, когда вселенские устремления Запада окончательно материализовались, что, по-видимому, и было пресловутым западным «прогрессом», Ф.Петрарка призывал генуэзских купцов-пиратов уничтожить византийское «позорное гнездо заблуждений», один из столпов Просвещения, представитель «Бури и натиска» И.Г.Гердер, назвал византийскую историю «омерзительной», а симфонию властей – «двуглавым чудовищем». Гегель в «Философии истории» наделил лишь Запад правом «свободно творить» на основе субъективного сознания, не найдя, кроме него, всемирно-исторических народов.
Толкование удерживающего как государя и царства, хранящих Истину и устроенных по богоданной иерархии и прообразу: Царь Небесный – царь земной, ответственный лишь перед Отцом Небесным, – легло в основу мистического идеала Святой Руси, Невидимого Града Китежа, недоступного Антихристу, стало религиозной основой православного самодержавия. Через несколько веков после германских Оттонов прозвучало пророчество о Москве – III Риме – последнем прибежище православия в послании к Василию III старца Филофея, монаха Псковского Елеазарова монастыря. Послание не содержит даже намека на политические задачи, а в эсхатологических тонах предостерегает русское Царство, в силу его особой после гибели Константинополя – II Рима – ответственности за судьбу православия, от соблазнов ради мирского подвергнуть малейшему искажению праведную веру на Руси.
