Владимир Карпов - Маршал Жуков. Опала
Снова повторив то, с чего он начал разговор, что отношение к этой трагической проблеме будет пересмотрено и что в ЦК единодушное мнение на этот счет, Жуков сказал, что он считает своим долгом военного человека сделать сейчас все, чтобы предусмотреть наиболее полное восстановление справедливости по отношению ко всем, кто заслуживает этого, ничего не забыть и не упустить и восстановить попранное достоинство всех честно воевавших и перенесших потом трагедию плена солдат и офицеров. «Все эти дни думаю об этом и занят этим», сказал он…»
А теперь вернемся, вернее продолжим разговор о теме, которой посвящена эта глава, о повседневной слежке за маршалом, которую я обещал проиллюстрировать только на одном примере, касающемся судьбы генерала Крюкова и его жены Руслановой.
Недолго прожил истерзанный пытками боевой генерал, он умер в августе 1959 года (это уже после Октябрьского Пленума, когда Жуков подвергся не сталинской, а хрущевской опале).
И вот познакомьтесь с документом, подтверждающим то, что КГБ ни на минуту не ослабляло наблюдения за маршалом.
Чтобы не занимать много места, я бы мог привести его в изложении, но разоблачительная подлинность этих строк с адресатом и подписью, мне кажется, будут для читателей более интересны, чем мой пересказ.
ОСОБАЯ ПАПКА
СОВ. СЕКРЕТНО
СССР
КОМИТЕТ ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ при СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР
7 сентября 1959 г.
№ 2668–ш
гор. Москва
Товарищу Хрущеву Н. С.
19 августа сего года по случаю смерти генерал—лейтенанта КРЮКОВА жена последнего, известная певица Русланова, устроила поминки, на которых в числе других были Маршалы Советского Союза т. т. Буденный С. М. и Жуков Г. К.
В процессе беседы среди присутствующих был поднят вопрос и о принятом Постановлении Совета Министров Союза ССР № 876 от 27 июля 1959 года о пенсиях военнослужащим и их семьям.
Тов. Жуков по этому вопросу заявил, что если он был бы Министром обороны, он не допустил бы принятие Правительством нового Постановления о пенсиях военнослужащим и их семьям.
Далее он сказал, что тов. Малиновский предоставил свободу, действий начальнику Главного Политического Управления генералу армии Голикову, а последний разваливает армию.
«В газете «Красная Звезда», продолжал Жуков, изо дня в день помещают статьи с призывами поднимать и укреплять авторитет политработников и критиковать командиров. В результате такой политики армия будет разложена.»
Высказывания Жукова по этому вопросу были поддержаны тов. Буденным.
По имеющимся в КГБ при Совете Министров СССР данным, большинство офицерского состава Советской Армии правильно восприняло Постановление Совета Министров Союза ССР № 876 от 27 июля 1959 года о пенсиях военнослужащим и их семьям.
Председатель Комитета Госбезопасности А. Шелепин
Эта докладная председателя КГБ была обсуждена 11 сентября 1959 года на заседании Президиума ЦК КПСС. Было принято следующее решение:
«Поручить Секретариату ЦК в соответствии с обменом мнениями на заседании Президиума ЦК принять необходимые меры в связи с фактами, изложенными в записке КГБ (т. Шелепина) от 7 сентября 1959 г.».
Вот какое значение придавалось чуть ли не каждой фразе, сказанной Жуковым. Два военачальника перекинулись, казалось бы, незначительными фразами — о пенсиях, и эти слова обсуждает высший орган в государстве — Президиум ЦК! Да не только обсуждает, а принимает специальное решение, в результате которого проводится несколько важных мероприятий. Какие? А все те же оговор, травля, неотступная слежка за Жуковым.
Маршала Жукова, члена партии с 1919 года и генерала Ревякина, члена партии с 1918 года, вызвали на заседание Комитета Партийного Контроля при ЦК КПСС, который возглавлял старейший партийный деятель Шверник. На этом заседании обоих участников разговора, несмотря на их заслуги и давнее членство в партии, уличали в нежелательных, нездоровых разговорах. Жуков объяснял свои слова тем, что это был простой, ни к чему не обязывающий разговор, тем более, что многим уволившимся из армии старикам действительно будет тяжело жить на небольшие пенсии.
Шверник удивлялся непонятливости Жукова и разъяснял:
— Вы, как старший по званию, и тем более, как бывший министр обороны, должны были разъяснить Ревякину то, что он ведет нездоровые политические рассуждения. Вы не только не дали отпора, а даже поддержали этот непартийный разговор, направленный с одной стороны, против мероприятий партии и правительства, а с другой на дискредитацию нового руководства Министерства обороны СССР.
Что должен был ответить Жуков на такую тенденциозную, формальную, дундукскую постановку вопроса? Лбом стену не прошибешь и маршал в очередной раз вынужден признать свою вину. Только благодаря такому признанию, КПК решил не накладывать взыскания, а ограничиться обсуждением этого вопроса. О результатах обсуждения докладной КГБ Шверник доложил специальным письмом в ЦК.
Старика маршала Буденного, трижды Героя Советского Союза, члена ЦК и т. д. и т. п. заставили дать ЦК письменное объяснение. Вот его текст:
«В ЦК КПСС
На поставленные мне т.т. Л. И. Брежневым и А. И. Кириченко вопросы о том, что был ли я 19 августа на похоронах и на поминках генерала Крюкова вместе с маршалом Жуковым, где он якобы в моем присутствии говорил о развале армии, о необоснованном возвышении тов. Голикова Ф. И. и принижении тов. Малиновского Р. Я., а также по пенсиям военнослужащих?
Отвечаю:
1. На похоронах генерала Крюкова не был (был занят на заседании Президиума ЦК ДОСААФ).
2. Жукова я видел всего минут 5–10, во дворе дачи Руслановой, когда я вечером (около 7 часов) с женой пошел к Руслановой, чтобы оказать человеку внимание в тяжелую минуту. В это время присутствующие на поминках разъезжались. Среди них был и маршал Жуков.
При этой встрече маршал Жуков ни о чем подобном не говорил.
18.9.59 г.
С. Буденный»
Вот в таких условиях пристального внимания жил изолированный от всех маршал Жуков.
На подступах к мемуарам
Встречи Жукова с полковником Стрельниковым продолжались. Во время одной из них полковник заговорил о книге маршала Еременко «На Западном направлении», в которой действия Брянского фронта под командованием Еременко преподносятся так, будто они предопределили будущую победу под Москвой. Это, конечно же, была фальсификация. Жуков вспоминал и рассказывал действительный ход боев, а в заключении сказал:
— Вранье компрометирует не только Еременко, но и главу нашего правительства, без его согласия книга не могла быть опубликована.
1 марта 1959 года Стрельников с дочерью Леной был на квартире у Жукова, что на улице Грановского. Кабинет Жукова небольшой, весь заставлен шкафами с книгами. На стене картина «Василий Теркин» — подарок автора маршалу к дню рождения. На этот раз зашел разговор о книге «Вторая мировая война» под редакцией генерала Платонова. Маршал был о ней невысокого мнения, нет анализа ошибок, все прилизано. Не отмечены особенности командующих, в общем безликая книга.
Стрельников сказал, что хочет написать статью о нем, о маршале, и просил дать или написать подробную биографию.
— Хронику событий и жизни я дам. А вот осмысление их, оценку, надо, чтобы вам помог сделать Василевский. Он самый компетентный человек в стратегических масштабах. Он знает все тонкости планирования прошлых операций, не только наших войск, но и союзников. Обязательно побеседуйте с ним. Я попрошу, чтобы он дал согласие. Правда, сейчас Александр Михайлович очень болен. Но будем надеяться, скоро поправится.
9 апреля 1959 года на городской квартире после разговоров о боевых делах Стрельников спросил:
— А как писались реляции на награждения? Командующими фронтами и армиями?
— Обычно составлялись списки, кого следовало бы наградить, а официальное представление — заполнение специального бланка и описание, за что награждается, составлялось позднее. Я приходил к Сталину с докладом о завершении операции и в конце давал список, кого следовало бы отметить. Сталин обычно сам определял, кого каким орденом наградить. Иногда дописывал несколько фамилий, вспоминая ход сражения. Разумеется, я свою фамилию в список никогда не включал. После победы под Москвой, где я кое—что сделал для этой победы, Сталин не глядя подписал длинный список представленных к награде. Настроение у него было хорошее, никого не вычеркнул. Список был опубликован в «Правде». Не обнаружив в нем своих фамилий, мы с членом Военного Совета Булганиным только переглянулись, но ничего не сказали никому по этому поводу. И только спустя месяц, на даче Сталина, при работе над картами генерал Антонов как бы мимоходом сказал «А командующего фронтом и члена Военного Совета за московскую битву ничем не отметили». «Как же так!» — удивился Сталин. «А где вы были, товарищ Антонов, раньше, почему не напомнили?» Сталин тут же позвонил Поскребышеву и в тот же вечер по радио было объявлено о награждении меня и Булганина орденами Ленина. За Сталинградскую операцию я получил орден Суворова, причем, номер первый. И орден Победы тоже № 1 за Черновицко—Проскуровский разгром Манштейна, за ту самую операцию, за которую меня ругают в журнале Платонов и Грылев. Все подробности с наградами хорошо знает Поскребышев, он живет в этом же доме. Не раз приглашал меня на охоту, он теперь тоже пенсионер, но я уклонился, разные мы люди.
