Юрий Емельянов - Разгадка 1937 года
Цитируя приказ Н. И. Ежова по НКВД от 30 июля 1937 года «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов», Жуков попутно комментировал его: «Материалами следствия по делам антисоветских формирований, — беззастенчиво фантазировал Ежов, в первом абзаце приказа ссылаясь на нечто не существующее в природе, — устанавливается, что в деревне осело значительное количество бывших кулаков, ранее репрессированных, скрывшихся от репрессий, бежавших из лагерей и трудпоселков. Осело много в прошлом репрессированных церковников и сектантов».
Жуков замечал: «Под всеми ими нарком, так же как и первые секретари, имел прежде всего в виду крестьян, уже отбывших наказание по указу от 7 августа 1932 года, либо досрочно освобожденных по решению Политбюро, а также тех, кого в свое время раскулачили и выслали в отдаленные районы Сибири. Тех крестьян, кому новая конституция, новый избирательный закон возвратили гражданские права, в том числе право выдвигать собственных кандидатов в депутаты Верховного Совета СССР, открыто агитировать за них и, главное, голосовать за них… У весьма значительной массы крестьянства, которой буквально только что возвратили избирательные права, вновь их отобрали. Мало того, многие крестьяне были подвергнуты репрессиям».
Подчеркивая, что после принятия сталинской конституции, которая отменяла все политические ограничения по отношению к бывшим кулакам репрессии исключались, Наумов писал: «И вдруг власть начинает вести себя так, как будто кулаки подняли вооруженное восстание, перебили охрану и начали разбегаться из лагерей и поселков для спец-поселенцев. Как будто по всей стране действуют тысячи партизанских отрядов. Взрывают мосты, нападают на коммунистов и милиционеров, жгут сельские советы. Требуются чрезвычайные меры для противодействия возникшей угрозе. Самых активных (у кого кровь на руках) расстрелять без суда („по законам военного времени“), остальных посадить с таким сроком, чтобы не вернулись».
В дальнейшем руководство НКВД настаивало на продолжении проведения операций против кулаков после проведения выборов в Верховный Совет СССР. О том, что главными объектами репрессий являлись люди, не только никогда не состоявшие в партии, но зачастую являвшимися ее врагами, свидетельствовал раздел приказа Ежова «Контингенты, подлежащие репрессии». Он открывался так:
«1. Бывшие кулаки, вернувшиеся после отбытия наказания и продолжающие вести активную антисоветскую подрывную деятельность.
2. Бывшие кулаки, бежавшие из лагерей или трудпоселков, а также кулаки, скрывшиеся от раскулачивания, которые ведут антисоветскую деятельность.
3. Бывшие кулаки и социально опасные элементы, состоявшие в повстанческих, фашистских, террористических и бандитских формированиях, отбывшие наказание, скрывающиеся от репрессий или бежавшие из мест заключения и возобновившие свою антисоветскую преступную деятельность».
То обстоятельство, что «кулаки» были упомянуты в первых трех разделах приказа, свидетельствовало о том, что они занимали ведущее место среди репрессированных. Как справедливо отмечал Леонид Наумов, который привел эти положения указа Ежова в своей книге, его направленность перекликалась с теми мерами, которые предпринимались в 1930 году в ходе «ликвидации кулачества как класса». Фактически приказ возобновлял ту гражданскую войну, которая была развязана в ходе коллективизации и которую проводили те же областные и республиканские партийные руководители, что и в 1930 году. При этом если тогда кулаки могли найти опору среди части крестьян и нередко оказывали значительное сопротивление властям, то теперь «война» велась при полном преобладании сил у наступавших на них карательных органов и стала, по сути, избиением беспомощных людей.
Однако кулаками дело не ограничивалось. В приказе были перечислены также категории лиц, которые вели вооруженную борьбу против советской власти в годы Гражданской войны:
«4. Члены антисоветских партий (эсеры, грузмеки, мусаватисты, итгихадисты и дашнаки), бывшие белые, жандармы, чиновники, каратели…» Здесь же были названы: «бандиты, бандпособники, переправщики, реэмигранты, скрывшиеся от репрессий, бежавшие из мест заключения и продолжающие вести активную антисоветскую деятельность».
В пятый пункт были включены «изобличенные следственными и проверенными агентурными материалами наиболее враждебные и активные участники ликвидируемых сейчас казачье-белогвардейских повстанческих организаций, фашистских, террористических и шпионско-диверсионных контрреволюционных формирований. Репрессированию подлежат также элементы этой категории, содержащиеся в данное время под стражей, следствие которых закончено, но дела еще судебными органами не рассмотрены».
По сути, приказ объявлял о возобновлении Гражданской войны, вооруженных действий против басмачества, а также операций ВЧК-ОГПУ первых советских лет. Это лишь свидетельствовало о том, что, вопреки усилиям Сталина и его сторонников добиться консолидации общества, НКВД в союзе с местными партийными руководителями возрождали Гражданскую войну и ее методы. Но теперь бывшие воины антисоветских формирований не имели никакой возможности защититься, а органы НКВД без труда их «брали в плен».
В шестом пункте этого раздела упоминались те, кто находился в заключении: «Наиболее активные антисоветские элементы из бывших кулаков, карателей, бандитов, белых, сектантских активистов, церковников и прочих, которые содержатся сейчас в тюрьмах, лагерях, трудовых поселках и колониях и продолжают вести там активную антисоветскую подрывную работу». Разумеется, «взять в плен» этих лиц было нетрудно.
В этом разделе впервые упоминались священнослужители различных конфессий. Наумов обратил внимание, что из священников репрессиям должны были подвергнуться «только те, кто уже находился в местах лишения свободы». Однако уже в сентябре круг репрессированных священников расширился. В своем спецсообщении в Политбюро № 59750 Ежов писал, что, по показаниям арестованных на 1 сентября 1937 года, вскрыто и ликвидируется «церковно-сектантских повстанческих и фашистских групп и организаций 43 с числом участников 710 человек». Ежов уверял, будто «большое количество церковносектантских контрреволюционных формирований вскрывается в Западной, Горьковской, Московской, Свердловской и других областях». Нарком делал вывод: «Заслуживает серьезного внимания наличие, выявляемого сейчас, широкого церковно-сектантского повстанческого подполья».
Наумов отмечает, что в августе 1937 года в Горьковской области начались аресты духовенства: «Подчеркнем — не расстрелы арестованных священников, как предполагалось текстом приказа, а аресты и расстрелы тех, кто был на свободе. В августе — 140 человек (15 % арестованных), в сентябре — 107 (18 % арестованных), в октябре — 269 (18 %), в ноябре — 404 (28 %)». В донесении Горьковского отдела НКВД говорилось: «В Горьковской области ликвидируется церковно-монархическая организация бывшего кулака монаха Савина. Организация охватывала несколько районов области и состояла из бывших кулаков, бродячих попов, монахов, „странников“, кликуш и т. п. Связь между членами организации поддерживалась через странствующих монашек».
Как сообщает Наумов, в Смоленской области в июле 1937 года было арестовано «33 человека (8 % арестованных), в августе — 18 (7 %), в сентябре — 40 (6 %), в октябре — 75 (9 %), в ноябре — 64 (7 %)… Самые серьезные репрессии прошли в Загорском (Троице-Сергиевском районе). В 1937–1938 гг. в районе за религиозную деятельность было расстреляно 28 человек».
Наумов привел данные историков Русской православной церкви о том, что в 1937 году «церковников и сектантов» было репрессировано 37 331 человек, а в 1938 году — 13 438. Наумов замечал: «Это без учета мусульманского духовенства, которое шло чаще всего как „националистическая панисламистская контрреволюция“. Если верить этой цифре, то доля духовенства в массовых репрессиях 1937–1938 гг. — более 3 %».
Наконец, два пункта в разделе ежовского приказа касались уголовных преступников: «7. Уголовники (бандиты, грабители, воры-рецидивисты, контрабандисты-профессионалы, аферисты-рецидивисты, скотоконокрады), ведущие преступную деятельность и связанные с преступной средой. Репрессированию подлежат также элементы этой категории, которые содержатся в данное время под стражей, следствие по делам которых закончено, но дела еще судебными органами не рассмотрены. 8. Уголовные элементы, находящиеся в лагерях и трудпоселках и ведущие в них преступную деятельность».
Это означало, что целый ряд лиц, ранее осужденных за криминальную деятельность, теперь вновь могли быть подвергнуты уголовным наказаниям и, возможно, более суровым, чем прежде. Одновременно деятельность уголовников приравнивалась к антигосударственным преступлениям. Об этом свидетельствовал также последний, девятый, пункт этого раздела: «Репрессии подлежат все перечисленные выше контингенты, находящиеся в данный момент в деревне — в колхозах, совхозах, сельскохозяйственных предприятиях и в городе — на промышленных и торговых предприятиях, транспорте, в советских учреждениях и на строительстве». Уголовники объявлялись «базой для различных контрреволюционных формирований».
