Алексей Кофанов - Тайные смыслы Второй мировой
— Одиночными, беречь патроны! — приказал Павлов. Сержант знал, как иногда в горячке боя нерасчетливо расходуют боеприпасы.
После первых же одиночных выстрелов гитлеровцы поняли, что лежать — значит быть расстрелянными. И они еще раз бросились в атаку, но тут же отхлынули назад.
— Не пройдете, гады! — крикнул им вслед Павлов, посылая очередь за очередью. — Здесь стоят гвардейцы!
Рано утром отбили еще одну атаку.
— Давайте-ка оборудуемся, — предложил Павлов. — Война есть война, этак и убить могут.
Наблюдая поочередно за площадью, бойцы превратили несколько подвальных окон в амбразуры, заложив их наполовину кирпичом, книгами, отопительными батареями и всяким металлоломом. Надежда только на себя, на свой „гарнизон“. Отбиваться, сколько бы фашистов ни полезло. До последнего патрона, до последней гранаты.
…Между тем командир полка Елин спрашивал у командира батальона Жукова:
— Сколько человек ты послал туда?
— Четверых.
— А живы они?
— Наумов докладывает, что огонь ведут все четверо.
В эту минуту в подвал штаба батальона вошел боец. Без пилотки, в грязи. Его надорванная пола шинели волочилась по земле. Доложил:
— Я из Дома Павлова… Санинструктор Калинин.
Никто не обратил внимания, что четырехэтажное здание, называемое до этого Домом специалистов, в устах Калинина обрело новое имя» [505].
Затем в дом пробралась группа закрепления: 22 бойца во главе с лейтенантом И. Афанасьевым. Несмотря на постоянные штурмы и обстрелы, дом держался два месяца, погибли в нем только трое. Вот так выросло мастерство наших солдат к осени 1942-го!
А еще Чуйков посадил в развалины множество снайперов. Они выбили 27 тысяч оккупантов. [506]
Немцы жаловались:
«Красная Армия контратакует, опираясь на поддержку всего населения Сталинграда, проявляющего исключительное мужество. Население взялось за оружие. На поле битвы лежат рабочие в своей спецодежде, сжимая в окоченевших руках винтовку или пистолет. Мертвецы в рабочей одежде застыли, склонившись над рычагами разбитого танка. Ничего подобного мы никогда не видели» [507].
«Нам надо дойти до Волги. До нее меньше километра. Нас постоянно поддерживает авиация и артиллерия. Мы сражаемся как одержимые, а к реке пробиться не можем. Вся война за Францию продолжалась меньше, чем за один приволжский завод… И когда этому аду наступит конец?» [508]
Не лезьте к нам. Не лезьте!
Окружение
Благодаря Чуйкову немцы увязли, все внимание приковали к городу. И проворонили наш удар по окружению, операцию «Уран»[240]. Как я уже писал, готовили ее в строжайшем секрете.
19 ноября ударил Юго-Западный фронт (и частично Донской), 20-го навстречу им — Сталинградский, из района озер Цаца и Барманцак. Вряд ли место подсказано чувством юмора — думаю, все-таки оперативной обстановкой…
Места ударов выбрали грамотно: по румынам, которые почти тотчас стали драпать. Впрочем, одна их окруженная группировка сопротивлялась, а у нашей противостоящей ей дивизии не хватало сил для разгрома. Что делать?
Придумали фокус: имитировать подготовку танкового удара. Подогнали все автомобили, трактора и танки, «с наступлением темноты к переднему краю противника потянулись десятки парных светящихся точек, сопровождаемых гулом моторов. К линии фронта машины шли с зажженными фарами, а обратно с потушенными. А поскольку машин было все-таки маловато, то к каждой мы прицепляли по нескольку саней с фонарями. Движение вкруговую продолжалось до рассвета» [509].
И румыны сдались без боя… Их было 27 тысяч! А наших — 9.
Кто хочет сдаться, тот всегда найдет для этого повод.
Дальше зеркально повторилась ситуация лета 1941-го: мы захватили инициативу, а немцы растерялись. Начальник управления кадров 6-й армии В. Адам писал:
«Носились различные слухи. Никто не знал, что в них верно. Действительно ли противник отрезал путь по шоссе по правому берегу Дона к станции Чир? Какие меры приняло Главное командование сухопутных сил? Где находится XXXXVIII[241] танковый корпус? Части тыловых соединений при приближении танков с красной звездой бежали в дикой панике» [510].
Всего за три дня, к 23 ноября, 6-я армия (около 300 тысяч человек)[242] была полностью окружена в Сталинграде и его окрестностях. Мы начали расширять кольцо, отбрасывая внешние войска немцев на запад, а Паулюса вдавливая в город. Тут вышло досадно: немцы воспользовались нашей же системой укреплений, на которой мы защищали от них Сталинград совсем недавно!
На следующей карте сплошной линией показан фронт к 19 ноября, редким пунктиром — к 30 ноября, пунктиром частым — к 31 декабря.
Белые стрелы — наши удары по окружению. А стрела черная — это…
12 декабря немцы попытались прорваться к окруженным из района Котельниково[243]. Руководил прорывом сам Эрих фон Манштейн, ведущий стратег рейха! Он рассчитывал деблокировать Паулюса ровнехонько к Рождеству, к 25 декабря. Но праздник пришлось перенести на Новый год. И отмечали его не они, а мы, потому что группу прорыва к 31 числу разгромили.
А ведь до города им оставалось всего 30 километров… И пройти их Манштейн мог — если бы получил подкрепление с севера. Но там как раз Жуков вел очередное «ненужное» наступление на Ржев, сам не понимая смысла своих действий.
Теоретически 6-я армия могла прорваться из осады, и Паулюс много раз просил на это разрешения фюрера — но получал отказ. Удерживать город любой ценой!
— Но почему?! — изумитесь вы. — Ведь выход из окружения — долг любых войск! Враг стремится вас отрезать, вы обязаны ему этого не позволять — вот основа военной науки! Почему Гитлер против здравого смысла попер?!
Я напомню:
— Подвела любовь к мелким эффектам. Не мог он отдать Сталинград.
Тут вы спохватитесь:
— Постой, ты ж всегда говорил, что от фюрера ничего не зависело!
— Ну кое-что он все-таки решал — не знаю, в каких пределах… — отвечу я. — Но главное: я же подчеркивал, что словом «Гитлер» пользуюсь для простоты, чтоб не выписывать каждый раз «руководство рейха». Кто там конкретно страдал тягой к этим самым эффектам, еще надо выяснять.
Как бы то ни было, Берлин запретил Паулюсу не только сдаваться, но и идти на прорыв.
И вышло вот что. Вспоминает полковник вермахта Л. Штейдле:
«Борьба за высоту 129, вокруг которой окопался мой полк, требует больших жертв.
Дорога разбита тысячами солдат, шагавших неуверенно, ощупью. Каждый проходит мимо трупов, которые раньше лежали в ста шагах южнее дороги. С каждым днем они оказываются ближе. Мертвые придвигаются к живым. Снег, который сегодня, как саван, прикрывает трупы, на следующий день сметается леденящим ураганом, и трупы тянутся к небесам в позах, в которых их оставила жизнь.
Поле, усеянное мертвыми телами, неописуемо страшно. С ужасом смотришь на обнаженные конечности, разорванные грудные клетки, сведенные судорогой руки. И каждый раз я не могу оторвать глаз от этого страшного зрелища — от мертвых лиц, совсем недавно беспечно юных, или солдат старших возрастов, вчера еще полных энергии. Теперь лица их застыли в скорбной гримасе и под густыми бровями остекленевшие выплаканные глаза. Во имя чего они приняли смерть, во имя чего бесцельно погибли?[244]
Но не только ветер меняет облик этого поля. Сами солдаты посягают на мертвых. Если идешь по полю смерти после наступления темноты, то видишь зловещую картину ограбления павших.
Вот мелькнули тени, пинающие мертвые тела или тянущие их за руки или ноги. Вот двое или трое солдат пытаются стащить с мертвого сапоги. Это удается не сразу. Сапог ведь нужен целый, и они действуют ножом или топором, и нога вместе с сапогом отделяется от тела. Они не отвечают на окрики и под покровом темноты бесшумно исчезают, ступая по трупам…
Солдатский рацион — это два куска хлеба в день, порция жидкого супа, две-три кружки кофе или чаю. Кто сможет выдержать это долго?[245]
А вот еще одно ужасное зрелище: три или четыре солдата, скорчившись, сидят вокруг дохлой лошади, отрывают куски мяса и едят его сырым» [511].
Снабжалась эта разложившаяся орава лишь самолетами, кое-как. Они же вывозили раненых. Происходило это так (слово Г. Мюнху, вылетевшему 22 января 1943-го):
«Равнина покрылась сотнями людей. Они словно из-под земли выросли и бросились к самолету — кто бегом, кто ползком. Больные, здоровые, раненые. Сбивали друг друга с ног, бежали по телам. Словом, зрелище не для слабонервных. Они всё втискивались и втискивались. Самолет был забит до предела, а они продолжали лезть. И в этот момент русские начали обстрел аэродрома. Самолет никак не мог взлететь из-за того, что его со всех сторон облепили солдаты. Они цеплялись за всё, за что только можно ухватиться. Те, кто был наверху, ногами спихивали нижних» [512].
