Екатерина Монусова - История Крестовых походов
23 января три больших отряда подошли к Раковору. И – как это нередко случалось в русско-немецких отношениях – обнаружили, что союзники нарушили договор. Огромное войско во главе с магистром Отто фон Роденштейном было брошено на помощь датчанам. Как и во время Ледового побоища, немцы выстроились клином, тесно сомкнув ряды. Но теперь железная «свинья» уже не казалась непобедимой. Прямо напротив ее «пятачка» встало новгородское ополчение. На левом фланге расположился полк Михаила Ярославича, на правом – псковичи. Именно они, дабы поддержать стоявших насмерть новгородцев (по свидетельству летописи, люди падали целыми рядами), ударят с двух сторон в бока хваленой «свиньи». Рыцари смешались и, топча друг друга, бросились бежать. Говорят, русичи гнали их семь верст, до самого Раковора – аж кони спотыкались о трупы… «Ни отцы, ни деды наши, – говорит летописец, – не видали такой жестокой сечи». Три дня и три ночи победители «стояли на костях», но разбитое рыцарское войско так и не вернулось…
А тем временем Довмонт Псковский со своей дружиной «утюжил» Ливонию – и вернулся «с большим полоном». Когда же немцы, собрав в «громящий кулак» остатки сил, перешли границу и сожгли несколько псковских сел, князь погнался за ними – и вновь разбил. По свидетельству летописцев, соотношение сил было еще более неравным, чем прежде, – 60 русских против 800 ливонцев. В 1269 году магистр опять пришел под Псков «с силою тяжкою»: больше недели стояли немцы под городом и «с уроном» отступили… Последний раз Довмонт отбил их от Пскова в 1298-м – а через год умер, оставив после себя славу не только героя, но и «божьего человека» – был он «милостив безмерно, священников любил, церкви украшал…».
Что же касается «разных прочих шведов», память о доблестях Александра Невского надолго отбила у них охоту воевать с русскими. Вот что писал в своей булле римский папа:
«…Из писем дражайшего во Христе сына нашего Вальдемара, прославленного короля Швеции, стало известно неприятнейшее для нашего слуха и души сообщение о тягчайших и жестоких нападениях, которые очень часто переносят верноподданные этого королевства от врагов Христа, называемых обыкновенно карелами, и от язычников других близлежащих областей. Действительно, среди всех прочих опасностей, которые причинили названному государству коварство и жестокость этого племени, особенно в этом году, когда оно, неистово вторгнувшись в некоторые части данного государства, свирепо убило многих из верноподданных, пролило множество крови, много усадеб и земель предало огню, подвергло также поруганию святыни и различные места, предназначенные для богослужения, многих, возрожденных благодатью священного источника, прискорбным образом привлекло на свою сторону, восстановило их, к несчастью, в языческих обычаях и тягчайшим и предосудительным образом подчинило себе…»
Жестокое племя, о котором идет речь, – и есть русичи; в 1256-м крепко ударили они по шведам, вторгшимся на исконные земли еми. Это теперь шведский язык в Суоми – второй государственный, а тогда емь, как один человек, восстала против захватчиков.
Александр немедля отправился в поход. Увы, вернуть Новгороду землю еми не удалось – зато коренные новгородские владения вдоль берегов Финского залива агрессору не достались. Правда, граница земель еми и карел фактически превратилась в государственную границу Швеции и Новгорода. Она начиналась на берегу Финского залива, всего в паре десятков километров от устья Невы.
В те далекие времена от нынешнего благодушия не было и следа – порабощенная емь пылала по отношению к шведам лютой ненавистью. А последние, ощущая себя словно на пороховой бочке, стремились во что бы то ни стало отрезать финские племена от контакта с новгородцами. «Пощипывать» русичей словно бы входило у них в привычку. То шведские суда напали в Ладожском озере на новгородских купцов. То швед Трунда с отрядом попытался там же грабить карел – но получил отпор. То, как пишут хроники, 800 шведов с моря напали на ижорцев – но и они были отбиты.
Куда удачливее оказался Торгильс Кнутсон – марскалк (маршал) при короле Биргере, внуке ярла Биргера, того, что улепетывал под всеми парусами от доблестной дружины Невского. Полвека спустя, в 1290-м сел малолетний Биргер на шведский престол. Однако заправлял делами воинственный Кнутсон – и тут же объявил крестовый поход против карел. Будучи верными подданными Господина Великого Новгорода, они, в большинстве своем, оставались язычниками. Новгородцы никого креститься не принуждали – лишь засылали в глухие места священников да строили церкви и монастыри. Именно тогда был заложен, пожалуй, самый знаменитый из них, на многие века сделавший остров Валаам местом святого паломничества…
Начало похода ледунга (так называлось морское ополчение) шведы приурочивали к Троицыну дню. В 1293-м году он выпал на 17 мая. И вскоре там, где рукав Вуоксы впадает в Выборгский залив, высадилось вооруженное до зубов войско. «Хроника Эрика» свидетельствует:
В земли язычников двинулись шведы.
Трудности ждали их, раны и беды.
Дрались язычники, что было сил.
Тех, кто в поход шел, конунг просил
Крепость построить чтоб постарались
Там, где чужие леса простирались…
Новую крепость назвали Выборг. И по сей день почти все путеводители дружно называют Кнутсона основателем города, а его главная улица долгое время носила имя марскалка – «одолеть» его смог лишь всем известный вождь мирового пролетариата. Памятник же гордому шведу до сих пор украшает самый центр Выборга. По странному стечению обстоятельств создал его финский скульптор Вилле Вальгрен – потомок той самой еми, что боролась когда-то против шведов. Установлен он был с высочайшего разрешения самого императора Николая II 4 октября 1908 года – и простоял на площади Старой ратуши ровно 40 лет. В 1948-м Торгильс Кнутсон был свергнут с пьедестала и вновь занял свое место лишь полвека спустя. Но и на этом его злоключения не закончились. Как-то ночью многострадальный маршал остался без шпаги. Правда, вскоре злоумышленники подкинули ее к подножию памятника, и реставраторы вложили ее в бронзовую руку того, кто, разрушив «до основанья» стоявший здесь карельский город, возвел на его обломках собственную крепость…
Шведская хроника безапелляционна: в 1293 году рыцари покорили все карельские земли общим числом 14 погостов. Под Кексгольмом (современный Приозерск) «много язычников было… побито и застрелено в тот самый день». Однако вскоре отряд новгородцев отбил крепость. Гарнизон, включая «воеводу Сига» – Сигге Лоне, – был безжалостно истреблен, в живых осталось лишь два шведских воина. А Кексгольм (русские летописи называют его Корела) так и остался за новгородцами – они «сильно укрепили его и посадили там мудрых и храбрых мужей, чтобы христиане не приближались к этому месту».
Пытались русичи взять и Выборг – но безуспешно. А шведы, железными засовами заперев выход к морю, предались пиратству на Балтике. Не только русские суда, но и всех, кто вез в Новгород и Псков товары, безжалостно грабили. Перепуганные ганзейские купцы даже вынуждены были пожаловаться германскому императору. Узнав об этом, король Биргер поклялся, что шведы не станут больше трогать немецких купцов – но при одном условии: чтоб не везли в Новгород оружия.
…В ожерелье петербургских мостов Большеохтинский – одно из самых необычных украшений. Но мало кто знает – там, где он «впадает» в левый берег и где должен появиться скандально известный небоскреб «Газпрома», стояла когда-то неприступная шведская крепость. Однажды летним днем 1300 года вражеская флотилия в полсотни кораблей вошла в Неву и стала на якорь там, где Нева сливается с Охтой. Охта была тогда куда шире, да и глубже, чем сейчас, – большие корабли вполне могли подойти прямо к берегу. И они подошли, встав «борт к борту и штевень к штевню». Больше тысячи рыцарей под командованием самого Торгильса Кнутсона сошли на неприветливую невскую землю… Начался новый крестовый поход на Русь. Вместе с крестоносцами приплыли лучшие европейские инженеры – папа Бонифаций VIII снял их со строительства своего дворца в Риме и отправил строить крепости на землях «русских язычников», пообещав за это, как водится, райское блаженство.
На земле, однако, о блаженстве не было и речи. Построить крепость надо было быстро – зимовать здесь Кнутсон не планировал. Хроника пишет – уже к концу лета между Невой и Охтой был прорыт глубокий ров, а над ним возведена стена, увенчанная восемью башнями. По берегам рек выросли укрепления. Крепость нарекли Ландскрона – «Венец Земли». Четыре века спустя именно здесь великий царь-реформатор прорубит «окно в Европу» – как ни странно, унылые невские пейзажи всегда располагали к пышным и громким названиям…
Работа шла своим чередом – но тут до шведов дошли слухи, что на одном из островов Ладожского озера, они называли его Белым, прячется отряд новгородцев, готовый напасть на Ландскрону. Около тысячи рыцарей отправились вверх по Неве. Однако Господь был явно не на их стороне – подул сильный ветер, и лишь близость Карельского перешейка спасла легкие шнеки от неминуемой гибели. Впрочем, шведы не пощадили приютившей их земли, привычно предавшись на ней грабежам и разбою. А пять дней спустя, когда ветер стих, они двинулись в обратный путь в Ландскрону, оставив на Ореховом острове отряд, дабы контролировать вход в Неву. И не зря – очень скоро дозорные заметили в Ладожском озере русские корабли, везущие, по утверждению шведской хроники, тысячу воинов. Ореховский отряд в ужасе ретировался в Ландскрону. Там готовились к бою – однако вместо русских ладей течение вынесло… плоты из сухих деревьев – «выше иного дома». Пылая, как факелы, они приближались с неумолимой быстротой – хорошо, шведские моряки успели спрятать корабли в устье Охты, вход в которое перекрыли огромной сосной. Впрочем, заперли они сами себя, и, воспользовавшись этим, русские ладьи подошли вплотную к Ландскроне.
