Сергей Ковалёв - История Рима (с иллюстрациями)
Другие писатели
Диодор Сицилийский для интересующего нас периода сохранился только в отрывках 22—33-й книг.
Некоторое значение имеют сведения, сообщаемые римским писателем I в. до н. э. Корнелием Непотом, автором сборника плохих биографий «О знаменитых людях». Изучаемая эпоха отражена в биографиях Гамилькара, Ганнибала и Катона.
Беглый обзор международных отношений III—II вв. до н. э. мы найдем у римского писателя II в. н. э. Юстина, давшего краткое изложение большого труда в 44 книгах историка Помпея Трога (жил, вероятно, в эпоху Августа). Сухой, почти конспективный рассказ Юстина не блещет ни литературными, ни научными достоинствами, но сообщает много данных, которых нет у других историков.
Отношения между Римом и Грецией во II в. частично нашли отражение в путеводителе греческого писателя II в. н. э. Павсания — «Описание Греции».
Кое-что ценное можно найти у таких писателей, как Валерий Максим, составивший в I в. н. э. сборник рассказов «О замечательных подвигах и изречениях»; Фронтин (I в. н. э.), автор сочинения «О военных хитростях»[131]; Павел Орозий, христианский писатель V в., автор очерка всемирной истории «Против язычников», в компилятивных работах Флора, Евтропия и др.
Документальные источники
Документальные источники эпохи римских завоеваний представлены несколько полнее, чем двух предшествующих периодов, хотя латинских надписей, имеющих историческое значение, по-прежнему немного. Из них нужно отметить несколько элогий знаменитой семьи Сципионов. Самая ранняя — надгробная надпись Луция Корнелия Сципиона, консула 259 г. и сына Сципиона Барбата. В ней, между прочим, говорится, что Сципион завоевал о. Корсику с главным городом Алерией (во время Первой Пунической войны). Другие элогии относятся к сыну Сципиона Африканского, победителя Ганнибала, и к двум другим представителям семьи Сципионов, не игравшим большой роли.
К эпохе Первой пунической войны, быть может, относится фрагмент надписи консула 260 г. Дуилия, победителя карфагенян при Милах. Она находилась на базе колонны, воздвигнутой в честь Дуилия. В ее теперешнем виде она содержит ряд интересных цифровых данных. Однако подлинность этой надписи стоит под сильным сомнением. Предполагают, что это очень искусная подделка раннеимператорской эпохи.
Не останавливаясь на мелких и случайных надписях, часто фрагментарных, отметим еще две крупные надписи. Одна — декрет 189 г. римского полководца Л. Эмилия Павла, которым он упорядочил положение дел в одной испанской общине. Другая — знаменитое постановление 186 г. римского сената о вакханалиях (Senatus consultum de bacchanalibus). Это первый сохранившийся в виде надписи декрет римского сената. Он имеет большое культурно-историческое значение, так как свидетельствует о широком распространении культа Диониса в Италии уже в начале II в. Декрет запрещает устройство вакханалий во всех италийских общинах, если на это не было дано специального разрешения сената.
Консульские и триумфальные фасты этого периода имеют значение для установления хронологии. Особенно полно сохранились триумфальные фасты для Первой Пунической войны. Но пользоваться ими, как было указано в главе I, нужно с большой осторожностью.
О положении дел в восточной половине средиземноморского мира в изучаемую эпоху говорят многочисленные греческие надписи и папирусы.
Вещественные памятники на всей огромной территории, охваченной римскими завоеваниями, — в Сицилии, Африке, Испании, на Балканском полуострове, в Малой Азии — представлены очень богато. В частности, довольно многочисленны монеты: римские, карфагенские, сиракузские, мамертинские и др. Для культурной истории Рима в этот период большое значение имеют художественные и литературные произведения: комедии Плавта и Теренция, фрагменты речей Катона и проч.
Карфаген
Могучая держава западного Средиземноморья, с которой Рим боролся на протяжении более столетия, первоначально была маленькой колонией финикийского города Тира, основанной, согласно преданию, в 814 г. до н. э.
Карфаген, по-видимому, не был самой ранней финикийской колонией на северном побережье Африки, но выгоды его географического положения привели к тому, что он подчинил себе соседние фактории Тира и Сидона и мало-помалу распространил свою власть на значительную часть побережья западного Средиземноморья.
Карфаген лежал в северо-восточной части теперешнего Туниса, в глубине большого залива, недалеко от устья р. Баград, орошавшей плодородную равнину. Таким образом, город был расположен на главных морских путях, связывавших восточное Средиземноморье с западным, в непосредственной близости к Сицилии. Естественно, что он стал центром обмена ремесленных изделий Востока на сырье Запада и Юга. Карфагенские купцы торговали пурпуром собственного производства, слоновой костью и рабами из Судана, страусовым пером и золотым песком из Центральной Африки. Они получали серебро и соленую рыбу из Испании, хлеб из Сардинии, оливковое масло и греческие художественные изделия из Сицилии. Из Египта и Финикии в Карфаген шли ковры, керамика, эмаль и стеклянные бусы, на которые карфагенские купцы меняли ценное сырье у туземцев.
Преобладание в карфагенской экономике торговли такого типа определило размеры и характер карфагенской колониальной державы. Ее фактории тянулись узкой полосой по северному побережью Африки — от Триполитании до Столбов Мелькарта[132] — и затем спускались к югу по берегу Атлантического океана. Они были разбросаны в Южной Испании, на Балеарских островах, в Сардинии и Корсике. Большая часть Сицилии принадлежала Карфагену.
Однако Карфаген был не только торговым государством. В его экономике немалую роль играло сельское хозяйство. На плодородной равнине Баграда лежали крупные поместья карфагенских землевладельцев. Они обрабатывались рабами или местным ливийским населением, находившимся в зависимости крепостного типа. Карфагеняне славились рациональными методами ведения сельского хозяйства. Труд карфагенянина Магона о сельском хозяйстве в 28 книгах был впоследствии переведен на латинский язык по приказанию римского сената. Мелкое свободное землевладение, по-видимому, не играло в Карфагене сколько-нибудь заметной роли.
Экономика Карфагена определяла его классовую структуру. Вся власть фактически находилась в руках ограниченного круга богатых землевладельцев, торговцев и промышленников. Эта олигархическая группа распадалась на две фракции — аграрную и торгово-промышленную, которые часто враждовали друг с другом. Аграрии были сторонниками территориальных расширений в Африке и противились политике широких заморских завоеваний, которую старалась проводить торгово-примышленная партия. Последняя была склонна идти на некоторые уступки городской демократии. Крестьянство в Карфагене отсутствовало, что определяло слабость демократии вообще.
По своему политическому устройству Карфаген был рабовладельческой олигархической республикой. Народное собрание существовало, но, как правило, не играло большой роли. Аристотель говорит, что народ принимал участие в решении государственных вопросов только в том случае, если высшие власти были несогласны друг с другом. Система политических подкупов, широко практиковавшаяся в Карфагене, разлагала народное собрание, а покупка государственных должностей давала возможность занимать их только богатым людям.
Во главе исполнительной власти стояли два суфета[133], напоминающие, римских консулов. Они выбирались ежегодно и выполняли главным образом обязанности главнокомандующих армией и флотом. Они входили в число сенаторов («геронтов» — по терминологии Аристотеля), которых, вероятно, было около трехсот[134]. Должности сенаторов, по-видимому, были пожизненными. Сенат имел законодательную власть. На решение народа, как указывалось выше, выносились только такие вопросы, по которым существовало разногласие между суфетами и сенатом. Из состава сената был выделен комитет из 30 членов, который вел всю текущую работу.
Не вполне ясны функции коллегии 100 или 104, которую Аристотель сравнивает со спартанским эфоратом. Во всяком случае, этот орган карфагенской олигархии играл очень большую роль, будучи высшим контрольным и судебным органом.
Точно так же мы почти ничего не знаем о пентархиях[135]. Аристотель говорит только, что «пентархии, обладающие многими важными функциями, пополняют себя, избирают совет ста и, сверх того, остаются у власти более продолжительное время, чем остальные магистраты...»[136].
Из скудных указаний Аристотеля и Полибия трудно выяснить развитие карфагенского государственного строя. Всегда ли он имел олигархический характер, или в некоторые эпохи усиливались демократические тенденции? Вероятнее последнее. Отрывочные замечания источников[137] дают основания заключить; что в жизни Карфагена бывали периоды, когда банкротство политики, проводимой олигархической кликой, вызывало подъем демократического движения и приводило к реформам. Таков, например, был период после второй войны с Римом. Полибий утверждает, что в эпоху Пунических войн государственный строй Карфагена значительно эволюционировал в сторону демократии: «Что касается государства карфагенян, то, мне кажется, первоначально оно было устроено превосходно, по крайней мере в главном... Но уже к этому времени, когда карфагеняне начали Ганнибалову войну, государство их было хуже римского... У карфагенян наибольшую силу во всех начинаниях имел тогда народ, а у римлян высшая мера значения принадлежала сенату. Тогда как у карфагенян совет держала толпа, у римлян — лучшие граждане, и потому решения римлян в делах государственных были разумнее» (VI, 51). Вероятно, Полибий здесь преувеличивает, желая подчеркнуть совершенство римской конституции, основанной, по его мнению, на равновесии трех начал: монархического, аристократического и демократического.
