Борис Акунин - Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век
Как уже говорилось, в 1652 году казаки Хабарова наткнулись на китайцев, которые считали даурцев своими данниками, и напали на невесть откуда взявшихся «северных варваров».
Несколько лет казаки держались на Амуре, отражая атаки отрядов империи Цинь, но в 1658 году амбань (губернатор) китайской крепости Нингута прислал большое войско, которое уничтожило русский отряд Онуфрия Степанова. Сам атаман погиб, а немногие уцелевшие разбежались кто куда.
В Москве хорошо понимали, что на таком расстоянии воевать с Китаем невозможно, и еще в 1654 году правительство предприняло первую попытку договориться. Сын боярский Федор Байков отправился в Пекин с миролюбивым посланием, добирался два года, но аудиенции у императора не получил, потому что по русскому церемониалу обязан был вручить государеву грамоту непременно самому «царю Богде», а китайский церемониал такого допустить не мог. После этой неудачи нингутский амбань, по-видимому, получил приказ уничтожить пришельцев любой ценой – и исполнил его.
Но, одолев Онуфрия Степанова, китайские войска вернулись в место дислокации, и русские снова появились на Амуре – слишком уж привлекателен был этот край. Пограничные конфликты с Китаем продолжались, хоть никакой границы, то есть официально признаваемого обеими сторонами рубежа, не существовало.
Идеология Поднебесной империи, предписывавшая относиться ко всем остальным нациям как к варварам, исключала возможность дипломатической инициативы со стороны Пекина, поэтому все попытки налаживания контактов предпринимала только Москва.
Русские купцы, не связанные протоколом, добились здесь больших успехов, чем дипломаты. Самые предприимчивые из них проложили торговый путь до китайской столицы и с большой выгодой там торговали. Известно, что торговец Аблин в 1668 году, купив в Пекине товаров на 4500 рублей, по возвращении продал их за 18 751 рубль – колоссальная сумма и завидный барыш.
Но следующее после Байкова официальное посольство Москва снарядила лишь в 1675 году. Возглавил его Николай Спафарий, происхождением молдавский грек. Прежде чем поступить на службу в русский Посольский приказ, Спафарий бывал в Турции и Европе и владел несколькими языками.
Но и такому опытному дипломату удалось добиться немногого. Русский этикет опять столкнулся с китайским.
Попытки вручить императору Канси (1661–1722) царскую грамоту превратились в нескончаемую эпопею. Цинские чиновники сказали, что это невозможно, потому что в бумаге может оказаться что-нибудь недостойное ушей Сына Неба. Спафарий предложил сначала показать копию – не согласились. После долгих препирательств сговорились на том, что посол положит грамоту на пустое императорское место. Только после этого московит получил аудиенцию, но она была странной. Спафарий вошел в зал, где, судя по описанию, происходила чайная церемония, и кланялся богдыхану издали (по мнению китайцев, недостаточно низко), но бежать к нему вприпрыжку, как требовал обычай, счел недостойным. В результате император не удостоил его даже взглядом. Когда же встреча в конце концов состоялась, из нее не вышло проку. Посол отказался взять ответное послание царю, ибо оно звучало как письмо владыки подданному.
Ни до чего не договорились. Конфликт возник даже из-за ритуального обмена дарами: китайцы назвали русские подарки «данью», а императорские – «милостивым пожалованием». Единственной пользой от посольства было увеличение объема сведений о великой азиатской империи.
Стычки на Амуре все продолжались, а в 1685 году началась настоящая война.
К этому времени основным оплотом русских в регионе стала крепость Албазин, куда даже стали назначать собственного воеводу.
В июне китайская флотилия с войском в три тысячи солдат осадила острог, где засел воевода Алексей Толбузин с гарнизоном в 450 казаков. Неделю осаждающие бомбардировали городок из тяжелых орудий и почти полностью разрушили, а потом пошли на штурм, но русские кое-как отбились. Однако держаться было нечем, порох заканчивался, и Толбузин согласился уйти. Китайцы доломали крепость и тоже удалились, сочтя задачу выполненной.
Однако уже в августе русские вернулись. Теперь их было больше, около 800 человек, и они стали возводить более серьезные укрепления. Если раньше в крепости имелось только три пушки, то теперь привезли двенадцать.
Китайцы тоже готовились к новой кампании капитально. Им стало ясно, что разрушать Албазин бессмысленно – нужно устраивать здесь собственную базу.
В июле 1686 года полководец Лантань, одержавший победу в прошлом году, привел пять тысяч солдат – огромное войско для тех пустынных мест. Началась бомбардировка, в ходе которой воевода Толбузин был смертельно ранен, и оборону возглавил служилый немец Афанасий Бейтон.
Два приступа были безрезультатны. Началась осада, растянувшаяся на много месяцев. Обе стороны несли тяжелые потери – не столько боевые, сколько от лишений, зимних морозов и цинги. В конце концов у русских осталось всего полторы сотни человек, способных держать оружие, но они не сдавались.
Упорство албазинской обороны подействовало на пекинский двор лучше всяких посольств. Китайцы согласились на переговоры.
Первый русско-китайский договор был подписан в Нерчинске. Интересно, что переговоры велись на латыни и что с китайской стороны в них участвовали иезуиты, давно освоившиеся при пекинском дворе. С их помощью условились о следующем: русские разрушат Албазин и уйдут с Амура, а граница пройдет по реке Аргунь: «Всем землям, которые суть с стороны левые идучи тою рекою до самых вершин под владением Хинского хана да содержатца». Причина московской уступчивости состояла в том, что удерживать Амур силой при такой отдаленности было все равно невозможно, а нормализация отношений с Китаем сулила немалые выгоды.
Об этом важном дипломатическом событии, свершившемся 27 августа 1689 года, правительство Софьи Алексеевны и князя Голицына так и не узнало. Как раз в это время оно доживало свои последние дни.
Второй лагерь
Окружение «младшего царя» с самого начала находилось в оппозиции к правительнице, воспринимая ее как узурпаторшу, похитившую у Петра Алексеевича власть. Но до поры до времени никакой опасности для Софьи нарышкинская партия не представляла. Ее даже трудно назвать «партией». Вдовствующая царица Наталья осталась без какой-либо поддержки. Ее отец томился в монастыре, насильно постриженный, двое братьев были растерзаны стрельцами. Лишенный всякого влияния двор Натальи Кирилловны размещался в захудалом имении Преображенское, неподалеку от Москвы. Занятая государственными заботами Софья долгое время не обращала на преображенских сидельцев почти никакого внимания.
О самом Петре Первом, его ранних годах и воспитании будет подробно рассказано в следующем томе, целиком посвященном этому выдающемуся деятелю отечественной истории, но роль царя в событиях 1689 года, кажется, сильно преувеличена. Он был слишком юн, чтобы лично возглавить переворот, поэтому сейчас уместнее поговорить не о самом Петре, а о тех, кто за ним стоял.
Наталья Кирилловна. Неизв. художник
Прежде всего это, конечно, была сама Наталья Кирилловна. «Это женщина в самых цветущих летах, росту величавого, с черными глазами навыкате, лицо имеет приятное, рот круглый, чело высокое, во всех членах изящная соразмерность, голос звонкий и приятный, и манеры самые грациозные», – так описывает ее курляндец Рейтенфельс. Борис Куракин аттестует царицу следующим образом: «Сия принцесса добраго темпераменту, добродетельнаго, токмо не была ни прилежная и не искусная в делах, и ума легкаго».
Подле царицы находился младший брат Лев Кириллович Нарышкин, уцелевший в 1682 году по юности лет. Ему и теперь, в канун грозных событий, едва сравнялось двадцать пять, и все же он состоял при мальчике-царе воспитателем. «Помянутаго Нарышкина кратко характер можно описать, а именно: что был человек гораздо посредняго ума и невоздержной к питью, также человек гордой, и хотя не злодей, токмо не склончивой и добро многим делал без резону, но по бизарии своего гумору [по прихоти, под настроение]», – пишет о дяде Петра князь Куракин.
Пожалуй, ключевой фигурой являлся князь Борис Алексеевич Голицын, кузен оберегателя, не нашедший себе места в правительстве и державшийся «нарышкинской» ориентации. Этот был подаровитей, но тоже небольшой серьезности. «Был человек ума великаго, а особливо остроты, но к делам непреложной, понеже любил забавы, а особливо склонен был к питию» (Куракин). Борис Голицын, как и Нарышкин, тоже ведал царским воспитанием, так что не приходится удивляться, что у Петра при таких учителях возникла привычка к пьянству.
Итак, «легкого ума» женщина, ее «гораздо посредняго ума» брат и острый умом, но сильно пьющий вельможа – вот основные деятели великого события, положившего конец прежней России и давшего старт новой.
