Инна Соболева - Утраченный Петербург
Как ни странно, полюбила не слишком уютный и вовсе лишенный комфорта остров Екатерина II. Поначалу останавливалась в бывшем дворце Петра, потом распорядилась отстроить его заново. Вот тут-то и пригодился Ринальди, незадолго до этого построивший в Ораниенбауме дивную Катальную горку, неизменно восхищавшую Екатерину. По ее приказу выкопали перед дворцом рыбные пруды, запустили в них ее любимую рыбу — стерлядь. От круглой площади, на которой стоял дворец, расходились восемь аллей, шесть из них выходили на Малую Неву и Малую Невку. Главная же аллея была проложена вдоль всего острова (теперь на ее месте Петровский проспект).
После смерти Екатерины дворец быстро пришел в запустение. В 1801 году его как «ветхое дворцовое строение вместе с прилегающей к нему территорией» передали Вольному экономическому обществу. Оно в течение тридцати пяти лет дворец не использовало, поэтому тот, как и весь Петровский остров, высочайшим рескриптом 1836 года был передан в ведение Кабинета Его Императорского Величества, ведавшего имуществом царской фамилии (Кабинет был создан указом Петра I, с 1826-го — в подчинении Министерства императорского двора. — И. С.).
Нельзя сказать, что в XIX веке дворец был заброшен — напротив, его не раз реставрировали, меняли внутреннее убранство в соответствии с меняющимися вкусами. Но вот в 1912 году не усмотрели. А между тем материалы архивов дают право считать, что внешний облик дворца сохранился таким, каким был при Екатерине. Так что — еще одна утрата. Горькая…
Еще два утраченных здания связаны между собой и временем постройки (конец Екатерининской эпохи), и местом (самый близкий к центру города край Коломны), и названиями (Литовский замок и Литовский рынок), да еще тем, что строили их великие архитекторы, имена которых должны были бы защитить от разрушения. Не защитили.
В феврале 1917 года озверевшая толпа подожгла Литовский замок. Александр Александрович Блок писал матери 23 марта: «Выгорел дотла Литовский замок и окружной суд, бросается в глаза вся красота их фасадов, вылизанных огнем, вся мерзость, безобразившая их внутри, выгорела». Но это Блок и люди его круга могут оценить красоту, способны отделить ее от той чудовищной функции, которую здание выбрало не само — люди навязали. Вообще ненависть к зданию — признак какой-то пугающей, непреодолимой эмоциональной тупости, свойственной не только толпе (вспомним, как поступил Павел I с Летним дворцом Елизаветы Петровны). Утешает, что это — не национальное свойство: французы, разрушившие Бастилию, тоже «не заметили» ее красоты. Кстати, Литовский замок часто называли русской Бастилией. Но так говорили узники, как сказали бы сейчас, продвинутые. А для простых уголовников, не обремененных знанием истории (тем более чужой), был он «Дядиной дачей» или «Каменным мешком».
Вообще-то строил Иван Егорович Старов это здание вовсе не для тюрьмы, а для одного из гвардейских полков. Сразу после завершения строительства (в 1787-м) в нем расквартировали Кавалергардский полк, а уже потом, в начале XIX века, — Литовский мушкетерский (именно он и дал название замку). В 1810 году его сменил Гвардейский экипаж.
В российской армии было два Литовских полка. Первый — лейб-гвардии Литовский (служили в нем не только литовцы). Он отличился в Бородинском сражении, в битве под Малоярославцем, принял участие в походе русской армии по Европе. Был он сформирован из батальона преображенцев, потому считался одним из самых престижных гвардейских полков. О гвардейцах-литовцах напоминают названия улиц в районе Выборгской заставы: Литовская и Ново-Литовская.
Второй Литовский полк — армейский, мушкетерский. Его-то и расквартировали в так называемом Семибашенном замке. Именовали его так потому, что построенное Старовым приземистое, довольно мрачное здание в два этажа украшали семь круглых башен по углам, напоминая о тюремном замке в Стамбуле, называемом Едикуле, что в переводе с турецкого как раз и означает «Семь башен». Литовцы жили в замке недолго (не больше пятнадцати лет), но петербургские обыватели как-то сразу стали называть его Литовским. Это имя досталось в наследство и следственной тюрьме.
Незадолго до Отечественной войны 1812 года возникла необходимость устроить в Петербурге вместо кордегардий помещение, специально приспособленное для содержания заключенных. Первым в 1811 году проект тюрьмы подал правительству Андрей Никифорович Воронихин, но началась война… В 1819 году Иосиф Иосифович Шарлемань разработал проект тюрьмы у Семеновского моста, на правом берегу Фонтанки, однако место императору показалось неудачным, и в 1823-м Шарлеманю вместе с Петром Сергеевичем Плавовым предложили приспособить под тюрьму для уголовных преступников Литовский замок.
В передней башне, выходящей к мосту, появились низкие тяжелые ворота, сбоку от них — образ Спасителя в темнице и в узах, над воротами — черная доска с надписью «Тюремный замок». С тех пор и пошла его мрачная слава. Всеволод Владимирович Крестовский, автор «Петербургских трущоб», называл его каменным ящиком с выступающими пузатым полукругом наугольными башнями, скучный вид которого разнообразят только два ангела с крестом на фронтоне.
С этими ангелами было связано немало тюремных легенд. По одной из них, когда заключенный под охраной впервые входит в ворота тюрьмы и поднимает взгляд к ангелам, он видит, что ангелы едва выдерживают тяжесть креста, и после этого все долгие дни и ночи заключения верит: «Настанет день, когда ангел уронит крест, и все выйдут на свободу».
По другой легенде, один из ангелов по ночам обходит тюремные камеры. Арестанты клялись, будто слышали его шаги и видели блестящие крылья. Точно знали: если он постучит в камеру кому-то из смертников, того в ту же ночь казнят. А однажды в Страстную субботу он якобы усыпил часового, выломал решетку на окне камеры «одного невинно осужденного и вывел его за ворота тюрьмы».
Еще одна легенда с ангелами никак не связана. Она родилась в середине XIX века, во время повального увлечения азартными играми. По городу прошел слух, что удача за карточным столом сопутствует тем, кто играет вблизи жилища палача. Побывавшие в тюрьме утверждали, что городской палач живет в Литовском замке. Вот петербургские шулеры и присмотрели два притона в доходных домах на углу Тюремного переулка и Офицерской улицы, из окон которых был хорошо виден Литовский замок. Игра там шла по крупному, казусы случались всякие. Вплоть до убийств. Полиции было удобно — тюрьма-то рядом.
В 1884-м тюрьму отремонтировали и переоборудовали. Теперь на четырех ее этажах было сто три камеры, в которых можно было разместить восемьсот заключенных. Простолюдинов в одной камере содержали по десять-двадцать человек, а вот «благородные» сидели по двое «с соблюдением. удобностей, правилам Тюремного общества соответствующих». В камеры первого этажа помещали всякого рода бродяг, на втором было «татебное» отделение (от слова «тать» — вор, преступник. — И. С.), в третьем отделении сидели «по подозрению в воровстве, мошенничестве и краже», в четвертом — уже осужденные воры и мошенники. Часть камер второго этажа занимало «частное» отделение. Там отбывали наказание «бесхлопотные» арестанты — купцы, мещане, иностранцы. Попасть в это отделение считалось большой удачей — его сидельцев освобождали от работы.
До самого конца XIX века в Литовском замке содержали только уголовных преступников, потом начали помещать и политических. Тогда-то и сочинили песню, которую будут петь еще много лет во всех российских тюрьмах.
На одной из улиц отдаленных
Есть высокий красный дом большой:
На окнах железные решетки,
Обнесен высокою стеной.
Тишина кругом повсюду,
Не слыхать живой души.
Кругом шагают часовые,
На воротах крепкие замки.
Иногда там слышны звуки песен,
Но печальных, как осенний день;
Иногда в окно там виден узник,
Но худой и бледный, точно тень.
Кто ж они, безмолвные герои
Там, за крепкою стеной,
Точно звери, заперты жестоко
В этот гроб, холодный и сырой.
Это те безвестные герои,
Это те страдальцы за народ,
Кто под гордым знаменем свободы
Звал идти безропотно вперед!
Много их таких со славой пало,
Много и еще в борьбе падет,
Но в сердцах свободного народа
Дело их вовеки не умрет.
Разные люди побывали в Литовском замке и за разные прегрешения. Владимир Галактионович Короленко отбывал заключение за связь с народниками и распространение прокламаций. А вот Александра Ивановича Куприна посадили за дебош в ресторане. Куда более серьезные преступления привели в Литовский замок первую русскую террористку Веру Ивановну Засулич и «нечаевцев», отбывавших разные сроки по обвинению в «заговоре с целью ниспровержения правительства во всем государстве и перемены образа правления в России». В глазах определенной части петербуржцев Литовский замок был символом жестокости и произвола. Так что его поджогу в первые дни Февральской революции едва ли следует удивляться.
