Оскар Йегер - Всемирная история. Том 4. Новейшая история
Граф Йорк фон Вартенбург. Гравюра работы Л. Якоби с портрета кисти В. Вольце
Таурогенская конвенция30 декабря, на мельнице, близ Таурогена, он заключил с генералом Дибичем, в присутствии Дона и Клаузевица, конвенцию и этот договор был первым шагом к разрыву связи, установившейся между прусской и французской армиями. По Таурогенской конвенции прусский вспомогательный корпус должен был остаться нейтральным и занимать территорию между Мемелем, Тильзитом и Гаффом, пока не получено будет иное распоряжение от короля: в случае же, если бы король приказал вновь присоединиться к французам, то корпус обязывался в течение 2 месяцев не участвовать в военных действиях против России. Значение подобного дополнительного условия было всем вполне понятно. Однако Прусское государство никак не могло так быстро на что-нибудь решиться: король прусский, конечно, не мог позабыть того, что 6000 французов, под командой сурового Ожеро, недалеко от его резиденции, занимают Берлин гарнизоном, и потому отнесся с порицанием к поступку Йорка, приказав предать его военному суду; и государственный канцлер, узнав о конвенции и передавая о ней французскому послу, старался выказать себя негодующим и озабоченным. Однако так как русские не пропустили через свои линии того офицера, который вез немилостивый королевский указ, то Йорк не получил о нем никакого официального уведомления и на время мог его вполне игнорировать. Его положение было более чем незавидно: он ставил на карту не только свою жизнь, но и честь, и честь вверенной ему части — и настроен был, конечно, весьма мрачно.
Восстание в Восточной ПруссииНо решительный шаг Йорка уже нашел себе отголосок в провинции и вызвал горячее одушевление. Дело не ограничилось только одной капитуляцией — Йорку вскоре удалось даже пополнить свой корпус. 21 января в Кенигсберг явился барон фон Штейн, в качестве уполномоченного от императора Александра, и, при содействии восточно-прусских патриотов — Шена, Дона, Ауерсвальда, — сделан был весьма важный по своим последствиям шаг: генеральный сейм восточно-прусской провинции был созван в Кенигсберге на 5 февраля 1813 года. Сейм собирался теперь не по королевскому приказу или соизволению: непосредственное чувство национальной гордости, сознание того, что дело идет о будущности государства, а именно нравственное побуждение (тот «категорический императив», о котором говорит Эммануил Кант) — вот во имя чего собрались эти люди. Это было настоящее собрание представителей народа и обсуждало оно не какие-нибудь избитые официальные темы, а такое решение, которое не мог не одобрить король, потому что оно было лучшим выражением верности ему народа. На этом сейме объявлено было о поголовном вооружении — о призыве к оружию ландштурма и ландвера, к которому тотчас же и приступили. Эрнст Мориц Арнд, прибывший на сейм вместе с Штейном, заговорил даже с горячим одушевлением о «священной германской реке», которую предстояло отвоевать у французов. И все население провинции не отстало от своих представителей в самоотверженном одушевлении. Несмотря на то, что эта провинция в последнюю войну пострадала более всех других, решено было, что из каждых 26 человек один должен идти под ружье. Шаг этот был очень смелым — и в высших политических сферах на него откликнулись не скоро. Английское правительство не воспользовалось этим в высшей степени благоприятным моментом с той поспешностью и настойчивостью, какие в данном случае были необходимы; еще менее можно было ожидать от другого союзника России — шведского кронпринца. Всюду, как обычно бывает в подобных случаях, проявилось желание рассчитывать и взвешивать шансы и выгоды, обсуждать обоюдные интересы. Спорили о том, в какой степени твердо будет выдержано императором Александром его решение — перенести войну в Германию, и долго ли он будет в состоянии ее выносить? Толковали с грустью и о том, что половина Германии еще — князья Рейнского союза и их подданные — привязана позорными узами к наполеоновской государственной системе; но более всего горевали, что общее одушевление не находило себе поддержки — в подтверждении и согласии самого короля.
Александр I, император Всероссийский
Эрнст Мориц Арнд. Гравюра с портрета 1817 г.
Король. Волнение нарастаетЕдва ли можно порицать Фридриха Вильгельма за то, что он не сразу поддался общему увлечению и не сразу воспользовался благоприятными обстоятельствами: он сознавал ту ответственность, какую он несет на себе как король. Первоначально старались показать вид, как будто хотят держаться союза с Францией, и Гарденберг разыграл эту роль, навязанную ему обстоятельствами, с большим совершенством. Испытанный друг французов, тот самый князь Гацфельд, по отношению к которому Наполеон в 1807 году так театрально выказал свое великодушие, отправился (в январе) в Париж, между тем как другое уполномоченное лицо было тайно отправлено в русскую главную квартиру для переговоров с царем о заключении оборонительного и наступательного союза. Решительным шагом со стороны короля было уже и то, что он покинул Потсдам и переселился в Бреславль, где его личность была обеспечена от дерзкого насилия, которого не трудно было в данных условиях ожидать от французов; можно даже удивляться тому, что Наполеон не отдал приказания овладеть особой короля. В Бреславле король почувствовал около себя иную атмосферу и тотчас поддался общему воинственному и патриотическому одушевлению своего народа: 3 и 9 февраля появились королевские указы о всеобщей воинской повинности, и в первом из них говорилось о необходимости образования вольных егерских отрядов. Это воззвание произвело такое действие, какого и ожидать было невозможно: правительственные коллегии, университеты, высшие классы гимназий — все это опустело, где наполовину, а где и совсем, потому что ученики, студенты и чиновники бросились в ряды волонтеров; со всех сторон сходились люди всех возрастов и самых разнообразных призваний, и поступили в егерские отряды; отовсюду стекались и деньги на их обмундирование и вооружение; несколько недель спустя пришлось даже предпринять шаги к тому, чтобы умерить общий воинственный пыл, так как по многим отраслям начинал ощущаться недостаток в людях даже и для самонужнейших занятий. Одушевление достигло высшего предела и влияние его стало быстро распространяться во все стороны, хотя единству действий в значительной степени препятствовало отсутствие сплоченности, общности в народе, который еще не составлял цельной германской нации. И сам король прусский, так горько поплатившийся за свои прежние политические увлечения и порывы, долго не мог освоиться с тем народным движением, которое вокруг него совершалось. Наконец, 27 февраля прибыл в Бреславль Штейн с поручением от императора российского; 28 февраля был подписан Шарнгорстом Калишский договор, по которому император российский и король прусский вступали в тесный союз на защиту европейской независимости. Договором не допускались никакие частные съезды для переговоров и никакие сепаратные заключения мира; союз заключен был оборонительный и наступательный; основным условием договора являлось восстановление Пруссии в ее пределах до-наполеоновских войн: для выполнения целей, положенных в основу договора, Россия обязалась поставить 150 000, а Пруссия 80 000 чел. линейных войск, не считая ландвера и гарнизонных войск или того, что будет выставлено патриотизмом самого народа. Заключение этого трактата было действительно великим и важным политическим шагом, хотя многие недальновидные и близорукие люди и были им недовольны; важно было то, что этим трактатом полагалось начало «борьбы насмерть» с Наполеоном — борьбы беспощадной, и которая должна была неизбежно окончиться падением наполеоновского деспотизма и восстановлением того течения европейской жизни, которое должно было привести к установлению национализма как главного принципа существования современной нам Европы. Последний призрак величавой объединяющей Римской империи должен был исчезнуть с лица земли!..
Фридрих-Вильгельм III. Гравюра работы Л. Бухгорна с портрета кисти Герарда
Россия и Пруссия. Калишский союзКстати, заметим здесь, что в новейшее время некоторые из немецких писателей стараются ослабить значение России и императора Александра в деле освобождения Германии. Но это опровергается уже самым характером движения германского народа и его подъемом духа против Наполеона, постепенно возраставшим по мере наступления русской армии к Висле, к Одеру и т. д. — наступления, которое производилось безостановочно, начиная с 9 января 1813 года, т. е. со дня выступления русской армии из Вильны. Не следует забывать, что подъем духа в Германии был делом частных усилий народа, и прежде всего прусского, который в данном случае не шел рука об руку со своим правительством, а опирался именно на ту мощную русскую помощь, которая явилась для него надежной опорой в это тягостное время… Прусское правительство примкнуло к народу значительно позже, когда уже частные усилия сгруппировались и объединились около наступающей русской армии — и привели к всеобщему восстанию Германии. Совершенно справедливо восклицает один из беспристрастных немецких историков: «Нет, и сто раз нет! Без Александра не было бы войны 1813 года!».[15]
