Борис Джонсон - Лондон по Джонсону. О людях, которые сделали город, который сделал мир
А. Дж. П. Тейлор начинает свою великолепную историю Британии с 1914 по 1945 год заявлением, что до 1914 года вменяемый, законопослушный англичанин мог прожить жизнь и даже не заметить существования государства, если не считать полиции и почты. А к 1945 году лондонцы привыкли жить в мире, где им четко говорили, что носить, что следует есть, как это нужно готовить и о чем они должны говорить на публике. Когда в 1944 году в районе Чизик упала первая ракета «Фау-2», правительство пыталось выдать это за взрыв газа.
Кое-кто пытается утверждать, что Черчилль дистанцировался от расширения функций государства, и упоминают его любовь к выпивке или его фальстафианскую записку лорду Вултону, министру продовольствия. Вултон пытался справиться с нехваткой мяса, убеждая людей не есть его и предлагая попробовать пирожок без мяса, известный как «пирог Вултона». А Черчилль ему написал: «Почти все любители поесть, которых я знал, умерли молодыми после долгого периода старческого увядания. Думаю, прав британский солдат, а не ученые. Все, что ему нужно, это говядина. Я не понимаю, откуда взялись эти трудности с продовольствием, учитывая объемы нашего импорта. Если хотите проиграть войну — попытайтесь заставить британскую публику перейти на диету из молока, овсянки, картофеля, и т. д., плюс немного лимонного сока по торжественным случаям».
Это все неплохие увертки, но вообще-то в коалиционном правительстве царил натуральный патернализм. Обе стороны — и лейбористов и тори — устраивало в те годы делать вид, что коалиция — это вынужденное ярмо и совмещение двух противоположностей, их устраивал Черчилль как яркое воинственное прикрытие для левой власти в стране — консервативный панцирь социалистического моллюска. Здесь не учитываются инстинкты Черчилля и его послужной список. Эттли говорит, что он «сочувствовал, невероятно глубоко сочувствовал всем простым людям во всем мире». Такого же мнения и Эндрю Робертс, самый видный исследователь Черчилля сегодня, который пишет, что «он был стойким левым либералом всю свою жизнь».
В 1908 году он был одним из первых британских политиков, кто призывал установить минимальный размер заработной платы. В 1910 году он отказался выдвигать войска против восставших в Тонипенди. В 1911 году он выступал за референдум (среди мужчин-избирателей, разумеется) по вопросу избирательных прав для женщин, но с этим не согласился премьер Асквит. Абсолютно неверно думать, что Черчилль не участвовал в зарождении государства всеобщего благоденствия в те военные годы. В своем радиообращении 21 марта 1943 года, которое называлось «После войны», он говорил о будущем четырехлетием плане послевоенного восстановления, «который бы охватывал пять-шесть крупных задач практического характера».
В их число должны были войти «национальная программа обязательного страхования на все случаи для всех классов, от колыбели до могилы», ликвидация безработицы через государственную политику, «которая будет оказывать регулирующее воздействие и будет задействоваться по обстоятельствам», «расширение поля деятельности для государственной собственности и госпредприятий», строительство нового жилья, серьезная реформа образования, серьезное расширение услуг здравоохранения и социального обеспечения.
Вот вам и пожалуйста, в самый разгар войны Черчилль набрасывает контуры того самого Нового Иерусалима, создавать который предстояло Эттли и компания, вплоть до самой широкой национализации. Неудивительно, что в ходе избирательной кампании в парламент многих разочаровали его предсказания социалистического «гестапо» с огромным бюрократическим аппаратом государственных служащих — «слуг народа», которые уже не будут слугами и явно не будут народными. Это сильно противоречило его главному обещанию — объединить народ вокруг общих целей. Наверное, он нарочно так отчаянно запугивал ужасами госконтроля, чтобы отмежеваться и дистанцироваться от лейбористов.
Но эти залпы не достигли цели, потому что он говорил как партийный агитатор, а люди привыкли, что он выступает как Pater patriae — отец народа и спаситель страны. Кем он, собственно, и был. То, что Черчилль и сегодня остается властителем дум общества и политиков, можно отнести на счет двух огромных и взаимосвязанных достижений.
Он возглавил Британию, когда она переживала эпоху трансформаций в горниле Второй мировой войны, в годину смертельных испытаний, когда барьеры между классами и полами (и, в какой-то степени, между расами) рушились быстрее и решительнее, чем когда бы то ни было, и люди увидели, что государство способно создавать рабочие места. И потому Черчилль стал одним из главных творцов современной эпохи — именно в его премьерство появились наметки послевоенного устройства: государство всеобщего благоденствия, Национальная служба здравоохранения, доступное всеобщее среднее образование. Какой-нибудь консерватор мог бы заметить, что изначальный план Бевериджа предполагал систему страхования, которая исключала бы зависимость от социальных выплат и скатывание в нищету Но это просто придирки.
Да, Черчилль заложил основы послевоенной Британии, но что еще важнее, он добился, чтобы у Британии вообще было послевоенное будущее. Он добился победы Британии в войне. Если бы Уинстон Черчилль не возглавил страну в 1940 году, все действительно могло закончиться по-другому.
Сегодня не все помнят, какими мрачными выглядели перспективы. Британия была одна. Русские повели себя цинично — вместе с немцами разделили Польшу, продолжали поставки продовольствия в нацистскую Германию. Головокружительно быстро «слилась» Франция. То же случилось с Данией, Норвегией, Голландией, Бельгией, вся континентальная Европа так или иначе оказалась под нацистским сапогом, а некоторые практически лизали этот сапог.
Посол Америки в Лондоне, Джозеф П. Кеннеди, выступил с ободряющим прогнозом, что демократии в Британии настал конец. Чем больше Черчилль узнавал о состоянии обороны летом того года, тем более отчаянным казалось положение. Британские начальники штабов считали, что все зависит от королевских ВВС и, если они уступят небо люфтваффе, вовсе не факт, что Британия устоит.
Задним числом может показаться, что Британии, чтобы выжить, требовалось всего-то ничего — продержаться, пока американцы наконец сделают то, что нужно (перепробовав все прочее), и придут таскать из огня каштаны за нас. Летом 1940 года никто не мог знать, что японцы совершат ошибку и разбомбят Перл-Харбор, или что немцы тогда же объявят войну Америке, или что Гитлер окажется настолько ненормальным, чтобы напасть на Россию. В Лондоне были люди, которые помнили страшные потери Первой мировой войны, они выступали зато, чтобы по возможности договориться с Гитлером — может быть, используя Муссолини как посредника. При этом делались намеки, что в обмен на мир можно поступиться чем-нибудь из британских владений в Средиземноморье и Африке.
Черчилль и слышать об этом не хотел. И сейчас еще есть историки, которые убеждены, что его «момент славы» был на самом деле катастрофой для Британии. Но не требуется большого воображения, чтобы увидеть, что альтернативное развитие истории, при котором, скажем, Галифакс запросил бы мира в 1940-м, обернулось бы полным политическим и моральным затмением, погружением во мрак, как для Британии, так и для всего мира.
Да, Британия могла бы подольше цепляться за кое-какие части своей империи. Но, честно говоря, непонятно, с чего бы это Ганди и его сторонники вдруг прекратили бы борьбу за независимость, увидев малодушную капитуляцию Британии перед Германией. Что еще страшнее, потерян был бы весь европейский континент, он оказался бы в лапах варварской нацистской системы, а Британия превратилась бы в жалкую дрожащую тварь, которая целиком и полностью зависит от торговли с мерзопакостным фашистским режимом. Черчилль осознал эту угрозу лучше всех, и уже давно.
Он был прав, когда настаивал на перевооружении в 1930-х, когда партия лейбористов была насквозь пацифистской. Он был прав, когда выступил против умиротворения Гитлера, а большинство консерваторов, наоборот, было за. Кстати, за свою позицию ему пришлось поплатиться. Одна местная шишка организовала общественное мнение в его избирательном округе и инициировала его отзыв из парламента.
Черчилль умел находить правильные слова, которые вселяли отвагу в народ Британии. Если он говорил «драться до конца», то все верили, что он, Черчилль, будет драться до конца. Его храбрость была заразительна, и, что важно, те, кто интересовался его прошлым, точно знали, что жизнь его полна примеров отчаянной отваги. Первый раз он попал под обстрел в 1896 году на Кубе, где приобрел привычку к сигарам и сиестам. В 1897 году он множество раз участвовал в боях на северо-западных границах Индии, где его чуть не убили, когда он скакал вдоль линии фронта на своей серой лошадке. В 1898-м он принимал участие в последней кавалерийской атаке британской армии в Омдурмане, в Судане, после которой написал матери: «Я убил пятерых точно и еще двух под вопросом. У меня ни один мускул не дрогнул. Я убил тех, кто на меня напал».
