Евгений Тарле - Сочинения. Том 3
Эти лиценции, как и в других местах, обогатили несколько счастливцев, которые их получили; но общего бедственного положения дел в Гамбурге не изменили. Со все усиливающейся суровостью Даву преследовал всякую попытку сношений с Англией. В мае 1812 г. комиссия, созванная тогда волей Наполеона, осмелилась вопросить: позволительна ли «невинная корреспонденция с Англией?» То есть можно ли переписываться гамбургскому кредитору с англичанином, который остался ему должен, когда внезапно оборвались сношения между Гамбургом и Англией? Не будет ли это противно воле государя?[38] Разрешения не последовало. Нужно прибавить, что даже не за писание, а за получение писем гамбургские купцы попадали в тюрьму. При этом мало внимания обращалось на то, что письма из Англии приходили помимо воли адресатов[39].
Комиссия ганзейских депутатов вообще ни в малейшей степени не улучшила положения дел в городе. Эта Комиссия из депутатов ганзейских департаментов (в Законодательном корпусе) была, по воле Наполеона, собрана в Париже 16 мая и заседала до 22 мая (1812 г.) под председательством министра внутренних дел. Каким робким и запуганным ни было это маленькое собрание «сведущих людей» (в сущности назначенных правительством) от трех ганзейских департаментов (Устьев Эльбы, Устьев Везера и Верхнего Эмса), но и оно не могло не просить об уничтожении той линии таможен, которая отделяла эти департаменты от остальной Империи; они просили и о восстановлении транзита для южных и северных товаров, некогда шедших через Бремен, Гамбург и Любек; они наперед указывали, что эти милости могут быть так обставлены, чтобы ничуть не повредить «континентальной системе»[40]; ничего из их пожеланий, признанных «преждевременными», не вышло. О вопиющих безобразиях и издевательствах, которым подвергались все и каждый во время обысков в этих ганзейских таможнях со стороны французских чиновников, депутаты, правда, поговорили на одном из своих шести заседаний[41], но императору это даже не было доложено в том отчете, который ему представил (о заседаниях комиссия) министр внутренних дел.
Немудрено, что на почве таможенных притеснений именно тут пышным цветом расцвели вымогательства и взяточничество. Записанные рассказы купцов о вымогательствах в Гамбурге французских таможенных чинов, об обысках с целью найти английские товары и т. п. находим в интересной книге современника (Croly), сообщающего вообще любопытные бытовые подробности об этой эпохе[42].
Судя по воспоминаниям и брошюрной литературе, первые известия о гибели наполеоновской армии в России и особенно о том, что война будет продолжаться, преисполнили население Гамбурга ликованием. «Идут русские, освободители!» — так в Гамбурге говорили весной 1813 г., еще до того, как в самом деле пришло освобождение[43].
12 февраля 1813 г. министр внутренних дел разослал циркуляр префектам трех департаментов (Верхнего Эмса, Устьев Везера и Устьев Эльбы), коим уведомлял их, что в «континентальной системе» ничего не переменилось и что ее надлежит соблюдать точнейшим образом[44]. Но никто не обманывался: «континентальная система» не могла остаться в прежнем виде, когда гром гремел над наполеоновской Империей.
Уже 24 февраля в Гамбурге вспыхнуло движение против французов, и очень характерно, что первыми пострадавшими оказались именно таможенные чиновники[45]. 18 марта русские под предводительством полковника Теттенборна при ликованиях и приветственных криках народа вошли в Гамбург. Правда, поход Теттенборна тогда не был поддержан, и уже 30 мая 1813 г. город опять очутился во власти маршала Даву, но настроение всего населения в краткий промежуток между 18 марта и 30 мая было очень знаменательно.
Едва лишь русские показались в пределах ганзейского побережья, как контрабанда с неудержимой силой хлынула через отступающую и слабеющую таможенную линию[46].
В эпоху временного оставления Гамбурга французскими войсками ненависть населения к французам проявилась весьма недвусмысленно: образовался легион молодежи с целью помогать русским против французов (в конце марта 1813 г.); 24 марта с громадными торжествами праздновался в Гамбурге день восшествия на престол императора Александра I, «на которого они (гамбургцы — Е. Т.) смотрят как на своего спасителя», — доносил начальник французской бременской таможни в Париж. Это движение было тем более стихийно и непосредственно, что (в тот момент) ясна была перспектива скорого перехода города опять во власть французов, что и случилось. Но хотя «капиталисты были так осторожны, что не принимали никакого участия в этих эксцессах толпы», тем не менее можно было предвидеть, что они из страха подвергнуться заодно со всеми французским репрессалиям, реализуют свои капиталы и вывезут их в Англию, Данию, Германию. А это нанесет «фатальный удар» Гамбургу[47]. Ясно было одно: что новое владычество французов, если оно продлится сколько-нибудь долгое время, вконец разорит город, на три четверти разоренный уже первым их пребыванием там.
Император решил беспощадно наказать город за «измену». Шифрованным приказом из Вальдгейма (7 мая 1813 г.) Наполеон приказал маршалу Даву расстрелять пять «наиболее виновных» сенаторов гамбургских, остальных отправить во Францию, расстрелять всех офицеров «ганзейского легиона», арестовать «1500 наиболее богатых индивидуумов», которые «хуже всего себя вели», и конфисковать все их имущество; на города Гамбург и Любек была наложена контрибуция в 50 миллионов франков. В особенности император стремился разорить богатое гамбургское купечество, без чего нельзя, по его мнению, быть спокойным за Гамбург[48].
Опять повторились ходатайства Лионской торговой палаты за гамбургские торговые дома, но на этот раз Даву было трудно умилостивить[49].
Контрибуция, наложенная на г. Гамбург Наполеоном (декретом от 16 июня 1813 г.) и повлекшая наложение печатей на Гамбургский банк, конечно, могла только вконец разорить город и его обитателей и прикончить по крайней мере на время торговые сделки. (В заседании германского рейхстага 14 мая 1890 г. фельдмаршал Мольтке, коснувшись этого эпизода, выразился, что Даву «положил в свой карман Гамбургский банк». Потомки Даву прислали Мольтке доказательство, что Даву ничего решительно не взял в свою пользу, и Мольтке взял назад свое утверждение[50]. Но, конечно, ни г. Гамбургу, ни его французским контрагентам не было легче от того, что их деньги пошли во французскую казну, а не в карман маршала.)
Но одного не мог сделать Даву: восстановить континентальную блокаду в прежнем виде. В 1813 г. явно ощущалась невозможность проводить во всей строгости военную охрану границ. В сентябре 1813 г. маршал Даву приказывает таможенному управлению в Люнебурге отдать все его «бригады» в распоряжение военного ведомства, ибо нужны войска для занятия городов Ратцебурга, Люнебурга, Ниенбурга, Миндена и Травемюнде. Министр торговли де Сюсси понимает, что Даву имеет свои основания, и очень существенные, но как же быть таможням? Вся вестфальская граница остается открытой, и в Вестфалии подозревается существование массы колониальных продуктов[51].
Но из всех пунктов ганзейского побережья именно Гамбургу пришлось до конца испить горькую чашу: он оказался в осаде, причем Даву решил защищаться до последней капли крови.
В брошюре, вышедшей в свет в мае 1813 г., один английский публицист радовался, что с фактической потерей ганзейских городов («либо освобожденных, либо осажденных») континентальная система откладывается в осуществлении своем ad Calendas graecas[52]. И то обстоятельство, что главный из ганзейских городов, Гамбург, остался еще на некоторое время в руках французов, хотя и был осажден союзными войсками, мало могло помешать в чем-либо английской торговле.
Как известно, г. Гамбург освободился лишь 28 апреля 1814 г., когда маршал Даву удостоверился окончательно, что Наполеон действительно отрекся от престола и что осаждающий Гамбург генерал Беннигсен его в этом отношении не обманывает.
Эти последние месяцы довершили разорение несчастного города.
Глава XIII
ИМПЕРИЯ И ДРУГИЕ ГЕРМАНСКИЕ СТРАНЫ
Австрия, Пруссия, Франкфуртская и лейпцигская ярмарки. Их значение в эпоху блокады Показания о французском сбыте в германских странах. Конкуренция Швейцарии, Саксонии, Силезии, Берга. Конфискация колониальных товаров в Германии
В других местах этой книги читатель находит особые главы, посвященные тем странам «немецкого языка», которые были в зависимости от Наполеона, зависимости не только фактической, но и формальной, или даже составляли часть Империи. Теперь речь должна идти о «Германии».
