Анатолий Уткин - В начале всех несчастий: (война на Тихом океане, 1904-1905)
Инженер Политовский пишет жене с борта «Князя Суворова». Вечером нас ждет опасность. Все мы будем спать в одежде, и пушки уже заряжены… мы боимся японских мин в этих водах. Возможно, мин и не будет; много лет тому назад японские офицеры навещали Швецию и обещали уничтожить наш флот, мы должны быть начеку… паника на борту. Все внимательно смотрят в море. Погода прекрасная. Малейший подозрительно выглядящий предмет в воде внимательно осматривается. Пушки расчехлены. Команда стоит на палубе… любопытно, что мы так далеко от театра военных действий и при этом так напуганы».
Пройдя датские проливы, Вторая эскадра вышла в Северное море и оказалась в густом тумане. Увидев неизвестные суда, русские артиллеристы с «Суворова» и «Александра» сделали несколько прицельных выстрелов — был первый час ночи. Лишь в последний момент Рожественский понял, в чем дело. Он схватил артиллериста за плечо и закричал возмущенно: «Как вы осмелились? Вы что, не видите — это же рыбаки!» За противника были приняты небольшие английские траулеры, традиционно ловившие рыбу о Доггер — Бэнка. Они видели большие военные корабли, но полагали, что те принадлежат британскому флоту метрополии. На английском траулере «Крейн» были убиты все, кроме повара. Кто–то спешно вытягивал сети, кто–то готовился к худшему. «Крейн» утонул.
Офицеры русских кораблей проклинали паникеров, все корили артиллеристов, хотя все они жили в единой атмосфере страха и паники. «Орел» выпустил 17 шестидюймовых снарядов и 500 из орудий меньшего калибра. Пять снарядов попали в крейсер «Аврора», о котором почему–то думали, что он давно ушел вперед. Пострадал и «Дмитрий Донской». Политовский пишет, что бедою является «искусство наших артиллеристов».
Лондонская «Таймс» написала о происшествии в передовой. «Немыслимо, чтобы люди, именующие себя моряками, сколь не напуганными они были, могли в течение двадцати минут бомбардировать флотилию рыболовных судов, не разобравшись в природе своих целей. Трудно представить себе офицеров, носящих униформу цивилизованной страны, убивающих бедных рыбаков орудиями огромного флота, а затем стремящимися отплыть как можно скорее, вместо того, чтобы помочь жертвам своей непростительной атаки».
Английский король Эдуард Седьмой призвал к себе министра иностранных дел лорда Лэнсдауна в Букингемский дворец и возмущенно спрашивал, что делать. Он пожертвовал двести гиней жертвам. Царь Николай выразил сожаление и сочувствие погибшим, но матери написал: «Англичане злы до точки кипения. Они даже привели свой флот в состояние боевой готовности. Я послал телеграмму дяде Берти с выражениями сочувствия, но я не извинился… Я не думаю, что англичане пойдут дальше угроз».
Англичане размышляли над тем, насколько далеко они готовы пойти. Первая газета страны — «Таймс» писала: «Настроение правительства, как и настроение нации, оформилось. Толпы людей демонстрировали на Трафальгар — Сквере, требуя предпринять действия против русских «варваров». Погибшие рыбаки были похоронены в Халле, мэр которого получил телеграмму от мэра Токио с выражением симпатии и сочувствия. Японский посол Хайяси Тадасу публично объяснял всем, что его страна в данном деле никак не замешана. Он говорил о «немыслимости» перехода японских торпедных катеров из Тихого океана в Северное море. Но даже западные специалисты намекали на возможность того, что японское правительство может купить торпедные катера в Европе и оборудовать их.
В России же поднялась антианглийская волна. Многие русские не без основания полагали, что Япония никогда не осмелилась бы выступить против России, если бы за ее спиной не стояла Британия, загребавшая жар чужими руками. Куропаткин и его штаб полагали, что инцидент с рыбаками вызовет войну Петербурга с Лондоном. Лорд Брук (корреспондент агентства Рейтер) писал, что «в целом большинство русских приветствовало бы войну». Очень многие русских полагало, что англичане на самом деле послали торпедные лодки против Второй эскадры. Русская пресса размышляла о том, что в ходе всей войны, действия боевых кораблей противостоящей стороны были слишком квалифицированными, чтобы не заподозрить участие в них англичан. «Даже если Великобритания может рассчитывать на численное превосходство на морях, и если она будет угрожать применением силы с неоправданной мстительностью, мы должны помнить, что не в характере русского народа уступать угрозам».
Лорд Брук всерьез размышлял, что ареной войны двух держав, скорее всего, будет северо–восточная граница Индии». Пехотный полковник сказал ему, что «для России будет нетрудно изгнать Англию из Индии».
Читая английские донесения, мы узнаем о том, что на самом деле англичане высоко оценили эскадру Рожественского: люди сыты, офицеры умны. Указывалось на неопрятность некоторых кораблей, но подчеркивали общую боевую силу. Нужно сказать, что уже тогда, в начале великого перехода экипажи кораблей чувствовали себя несказанно утомленными постоянными туманами и неистребимым чувством опасности. Лишь на подходе к Испании солнце развеяло и облака и сплин. Но не надолго. Под давлением англичан испанцы отказали в продаже угля, а немецкие корабли могли дать лишь часть необходимого топлива. Рядом ходила британская эскадра. Рождественский вышел на берег в бухте Виго.
Он, к его счастью, не знал еще о той буре, которую породили не в меру ретивые артиллеристы. Он не знал, что творится в умах англичан, провожавших глазами флот у скал Дувра. Когда адмирал Фелькерзам решил заправиться у Брайтона, корабли британского флота начали разводить пары. В боевой готовности был Гибралтар. Инженер Политовский пишет жене: «Вот он, туманный Альбион. Я размышлял об этом клочке земли — столь могущественном, столь богатом, столь гордом и столь враждебном в отношении нас». Умный Политовский, видимо, сам не знал насколько велика нависшая над русским флотом опасность. Британская пресса назвала корабли Рожественского «эскадрой бешеных собак». Первый морской лорд Бересдорф сообщает в Лондон, что готов сразиться с обеими частями русской эскадры, и той, что стоит в Виго, и той, что уже в Танжере. «Я уверен в мастерстве артиллеристов Флота пролива. Я готов начат обстрел кораблей в Танжере четырьмя линейными кораблями с расстояния в 5000 или 6000 ярдов. В текущих обстоятельствах это было бы рыцарственно. Если же русские корабли покажут силу, я введу в дело все восемь линкоров Флота пролива. После Танжера я обращусь к Виго». Неожиданностью для лорда Бересдорфа было то, что Рожественский покинул испанский порт раньше, чем предполагалось, спеша ко второй половине эскадры — в Танжер. И все же — у русских были 11 линкоров, три крейсера три миноносцы и три торпедных катера. Англичан, тем не менее, подняли «Синий Петер» — флаг, означающий немедленное отбытие.
Царь Николай и король Эдуард были готовы начать войну; счастливее всех чувствовал себя Вильгельм Второй. Он писал царю, что британская опасность «должна быть встречена Россией и Германией вместе, что напомнит и Франции ее союзнические обязятельства… Хотя Делькассе (министр иностранных дел. — А. У.) и англофил, но и он понимает, что британский флот не способен прикрыть Париж». Французы действительно оказались в сложном положении. Если они не помогут России сейчас, то как они могут рассчитывать на русскую помощь в свой трудный час? Делькассе боялся неосторожного шага англичан, способного спровоцировать взвинченных русских. Русскому послу Нелидову Делькассе говорит: «Абсолютно существенно было бы немедленно извиниться. Британский флот может получить боевой приказ в любой момент». Нелидов, чей сын плыл офицером у Рожественского, сказал, что Россия возмущена. Англия преднамеренно враждебна. Лондон просит невозможного — наказания Рожественского. Тот в двух телеграммах упоминал некий таинственный торпедный катер в Северном море.
Переговоры между Лондоном и Петербургом шли с огромными трудностями. Царь вышел из сложного положения предложением передать дело в международный суд в Гааге. Кайзер же почти открыто предлагал царю военный союз. В этой ситуации Лондон решил отступить. Он согласился на международную комиссию адмиралов. Бересдорфа оповестили, что схватка с русскими откладывается. «Не следуйте за русскими всем флотом, пусть это делают только крейсеры». Корабли «хозяйки морей» загасили в Гибралтаре свои топки. Рожественский мог вздохнуть с облегчением.
Англичане сочли извинения «несколько недостаточными», но общественное возбуждение в Англии начало уже спадать. Была создана международная комиссия по расследованию обстоятельств инцидента, и Рождественский приказал своим офицерам содействовать ее работе. Россия заплатила 65 тысяч фунтов стерлингов в качестве компенсации семьям погибших. И все же десять крупных английских кораблей как бы конвоировали Вторую эскадру, отбывшую из испанского порта. Политовский пишет: «Они быстро собрались в боевой строй. Ужасный народ! Это вечные враги России. Они хитрые, могущественные на морях и агрессивные повсюду». Стоя на палубе, адмирал Рождественский и командир «Князя Суворова» Семенов наблюдали за британскими маневрами, будучи готовыми ко всему. Рождественский, указывая на скоростные маневры английских кораблей, спросил Семенова: «Восхищаетесь ими? Это настоящая эскадра. Это морские волки. О, если бы…» И адмирал начал спускаться в кают–компанию.
