Ян Ле Боэк - Римская армия эпохи Ранней Империи
Но наилучшим образом армия выражала себя в этой области именно официальным путем. Выше мы видели, что профессиональные служители культа были при каждом подразделении, включая гаруспика, жреца, совершающего жертвоприношения, и т.д. Исследование Ж.Коленде36 доказало, что примипил играл здесь привилегированную роль: он, в частности, обеспечивал защиту знамен, которые были священными, и принимал на себя ответственность за поставление официальных посвятительных надписей. К тому же, именно командующие подразделениями чаще всего фигурируют в надписях религиозного содержания, правда, чаще в начале Империи, чем в III в.
Постижение божественного
Следующий вопрос состоит в том, чтобы определить, как солдаты понимали божественное. После всего вышесказанного не следует полагать, что религия, будучи составной частью службы, не затрагивала солдатских чувств. Она непременно оказывала на них влияние, но через посредство иерархии, и воспринималась в большей степени как коллективная обязанность, нежели индивидуальная.
Прежде всего, солдаты понимали божественное, как все люди их времени, через абстрактные сущности (numina), а также через антропоморфный пантеон. И все же, в силу опасности своего ремесла солдаты порой искали особого покровительства. Возможно, в большей степени, чем гражданские лица, они прибегали к «ассоциативному синкретизму»37, т.е. прибавляли одних богов к другим, чтобы увеличить действенность своих молитв: «К Юпитеру Всеблагому и Величайшему, к Юноне, Минерве, Марсу, Победе (Victoria), Геркулесу, Фортуне, Меркурию, Счастью (Felicitas), Здоровью (Salus), Судьбам (Fata), божествам учебного плаца, Сильвану, Аполлону, Диане, Эпоне, Матерям Сулевиям и Гению телохранителей императора…»38 Самой надежной формулой было обращение «ко всем богам и богиням», так как при этом была уверенность, что никто не окажется забыт. К тому же, используемые эпитеты хорошо демонстрируют такое своеобразие: боги, как водится, благи (boni) и гостеприимны (hospites), они обеспечивают здоровье (salutares), как сказали бы гражданские, но они также оказывают помощь (ivuantes), защищают (fautores) и оберегают от зла (conservatores).
Множественность свойств свидетельствует о всемогуществе их обладателей, таком, которое постоянно проявляется в чудесах. Речь здесь заходит еще об одном весьма важном аспекте римской религии, которому уделялось очень мало внимания — божество активно, и люди могут засвидетельствовать это. Немало надписей было высечено вследствие видения (ex visu) или повеления божества (iussu, monitu). Верующие обращались с просьбами, которые удовлетворялись, и тогда они должны были исполнить обеты, как показывают формулы, столь часто повторяемые, что эпиграфисты уже не обращают на них внимания (ex voto, votum solvit libens merito или animo = VSLM или А). Выше приводились слова простодушного анонима, которому посчастливилось «увидеть Нимф нагими». Когда Адриан прибыл в Африку в 128 г., чтобы провести смотр войскам, то одно его присутствие вызвало первое «чудо с дождем»39. Такое же явление повторилось при драматических обстоятельствах, во время германских походов Марка Аврелия, когда к нему прибавилось еще и «чудо с молнией»40.
Для воинов понятие «священного» приобретало и духовное измерение, ведь римский мир обладал границами, вверенными защите богов. Это хорошо известно по померию, священной границе города в республиканскую эпоху. Во времена Империи значение это было смещено; оно распространилось и на лимес, приграничную зону, которая была не только военным рубежом, но обладала и религиозно-правовой ценностью. Когда варвары ее переступали, они совершали святотатство и становились объектом гнева богов Рима. Этот сложный аспект был досконально освещен Д.Дж.Бризом и Б.Добсоном в книге, посвященной валу, который был сооружен в Британии по приказу Адриана41.
Таким образом, Империя находилась под защитой еще и небесного воинства.
Обряды
Чтобы задобрить высшие силы, солдаты совершали определенное количество обрядов.
Гражданские обряды
Некоторые обряды совершались всеми свободными людьми того времени. Это гражданские обряды; в подобных случаях воины вели себя как все плебеи, но с двумя отличиями, которые были приведены выше, но стоят повторения здесь. С одной стороны, обряды дарения были зачастую делом коллективным. Иными словами, некое подразделение жертвовало статую, алтарь, любого рода культовое сооружение, а жалованье солдат позволяло придать этому акту определенную пышность. С другой — обычно именно командование выступало в обрядах от имени всех. На Колонне Траяна мы видим, что император открывает каждый поход обрядом suovetaurilia — жертвоприношением свиньи, барана и быка, сопровождаемым звуками военной музыки, и завершает его, принеся очередные жертвы42; те же действия повторены на Колонне Аврелия43. В III в., в Дура-Европос, трибун Теренций совершал богослужение от имени двадцати трех человек из XX когорты Пальмирцев, которые при этом присутствовали. Он сжег несколько крупинок ладана, как показано на изображении; аналогичная сцена была воспроизведена в Нумидии, в Мессаде44.
Военные обряды
Некоторые обряды, а именно те, которые придавали живость кампаниям, имели исключительно военное содержание. Они существовали начиная с республиканской эпохи, но подвергались неизбежному видоизменению.
Так, формирование войска сопровождалось священной клятвой (sacramentum)45, т.е. обязательством, которое вверяло солдата военачальнику и императору в присутствии богов. В начале Империи этот акт подвергся некоторому обмирщению (sacramentum стал простым iusiurandum); затем священное содержание было обновлено в III в., без сомнения, под воздействием кризиса, хотя, возможно, и под влиянием конкуренции монотеизма. Это ответное движение не могло, впрочем, не создать определенные моральные проблемы для христиан, которые оказывались в армии46.
Затем перед вступлением войска на вражескую территорию необходимо было «очистить» его47. Церемония очищения (lustratio) сопровождалась жертвоприношением suovetaurilia. Аналогичные церемонии отмечали окончание каждой военной кампании (в республиканскую эпоху практиковалось принесение в жертву коня в октябре — Octobere quus). Особые обряды были нацелены на очищение от всякой скверны лагеря, отрядных значков, оружия (armilustrium) и труб (tubilustrium).
Фециалы объявляли войну, и открывались двери храма Януса. Ведение сражения также должно было подчиняться определенному циклу предписаний. Нельзя было начинать боевые действия в запретный (nefastus) день или без согласия богов48; их поддержкой можно было заручиться путем совершения ауспиций или изучения внутренностей жертв (гаруспиций).
Если evocatio, или вызывание в Рим богов противника, перестает встречаться в период Империи, то, напротив, devotio сохраняется и развивается. При Республике это был высший вид жертвоприношения, добровольно совершавшегося военачальником, когда тот находился в отчаянном положении. Такой полководец бросался в гущу врагов, которые, убивая его, сами приносили таким образом жертву богам для собственного поражения. Скажем, Император Клавдий II (268-270) считался самой судьбой принесенным в жертву на благо государства49. Но с эпохой Принципата само слово становится малоупотребительным, а действие, часто непонятное для тех, кто его описывает, в некотором роде «демократизируется», поскольку теперь жертвуют своей жизнью простые солдаты. Иосиф Флавий описывает подвиг некоего воина, который приносит себя в жертву во время осады50. Историк, исповедующий иудаизм, не понимает религиозного смысла его поступка, в котором он видит лишь беспримерную смелость: «Один человек, который служил во вспомогательных когортах, сириец по имени Сабин, отличился следующим образом. Он выказал замечательную отвагу и мужество, хотя, если судить о нем по внешнему виду, едва ли можно принять даже за простого солдата. Он был черен кожей, сухощав и неуклюж, но в этом невзрачном теле, слишком ничтожном для силы, которая была ему дана, обитала душа героя. Он выступил вперед первым: “Цезарь, — сказал он, — я с радостью приношу себя в дар тебе и берусь первым подняться на крепостную стену. Да сопутствует моей силе и моей решимости твоя удача, но если судьба будет неблагосклонна ко мне, знай, что неудача не будет для меня неожиданностью, но что я по собственной воле иду на смерть за тебя…” Сабин, продвигаясь вперед под градом стрел и камней, не остановился в своем порыве, пока не достиг вершины стены и не обратил врага в бегство… Этот герой, почти достигнув цели, поскользнулся и, ударившись о камень, упал вниз головой… Весь покрытый ранами, он опустил руку и осыпанный стрелами, наконец, испустил дух. Герой этот, достойный по своей отваге лучшей участи, смерть которого, однако, была связана с характером его предприятия».
