Валерий Гитин - Всемирная история без комплексов и стереотипов. Том 2
Таков стереотип.
Но кто же они, все-таки? Известно лишь то, что в их списках значились: Фридрих II Великий, Станислав Август Понятовский, Павел I, Свифт, Вольтер, Монтескье, Гете, Бернс, Гайдн, Моцарт, Кутузов, Суворов, Талейран, Пушкин, Лист, Гарибальди, Эйфель, Тирпиц, Керенский, Черчилль и целый ряд британских королей…
Неплохая компания, что тут сказать…
КСТАТИ:
«И многие, кто отвернулись от жизни, отвернулись только от отребья: они не захотели делить с отребьем ни источника, ни пламени, ни плода».
Фридрих Ницше
А жизнь била ключом. Россия продолжала торопливый захват соседних территорий. На западе она оприходовала Финляндию и часть Швеции, затем — большую часть Польши; на востоке — Аляску; на юге — все черноморские провинции Османской империи, включая татарский Крым, далее — Кавказ и Среднюю Азию.
Этот процесс даже при самом жгучем желании не назовешь «собиранием исконных земель». Земли-то, конечно, исконные, только вот чьи? И если из бездумного патриотизма настаивать на том, что раз на пользу, значит, все правильно, то можно развить подобную логику до «присоединения» Франции, Англии, Египта… да и Китай был бы не лишним.
Ну это уже компетенция психиатра… А специалисты в других областях знаний, анализируя ситуацию с патологическим территориальным аппетитом России, сходятся на том, что все это порождено двумя факторами: комплексом неполноценности власти и милитаризмом. Ну со вторым все ясно, а вот первый порожден крайней неэффективностью власти, которая не способна была осуществлять управление такими огромными пространствами и таким количеством подданных, и эту явную неспособность она компенсировала новыми захватами. Порочный круг.
КСТАТИ:
«Любовь к родине не знает границ».
Станислав Ежи Лец
А народ тут ни при чем. Ему это вот хвастливо-ущербное «от океана до океана» как-то, попросту говоря, «по барабану». Хотя — нет. На таких пространствах только погранично-таможенная служба сжирает столько, что при оглашении цифр психиатры настораживаются, как собаки, почуявшие объект охоты.
А Польша претерпела три раздела своей многострадальной территории, совершенные под самыми благовидными предлогами, лицемерно выдвинутыми тремя ее палачами: Россией, Австрией и Пруссией. Аргументация этого разбоя была настолько нелепой, что весь остальной мир стыдливо опустил глаза, исходя из подлого принципа «Моя хата с краю», но забывая о том, что всегда первыми горят именно крайние хаты…
Самой крайней «хатой» мира стали английские колонии в Америке, которых охватило пламя сепаратизма.
Конечно же, искра, из которой возгорелось это пламя, возникла в какой-нибудь уютной гостиной, где прилично одетые джентльмены, сидя в мягких креслах у пылающего камина, задались простым, как мычание, вопросом: «Зачем?» Зачем нам быть каким-то второсортным придатком страны, которая так много берет у нас, ничего не давая взамен? Зачем нам, свободным людям, терпеть тиранию короля Георга Третьего? Зачем нам платить налоги фактически чужой державе? Зачем, зачем, зачем…
В. Гисланди. Знатный господин в сером
А действительно, какого дьявола?
Они, конечно, лукавили. Никто у них не отбирал «так много», никто их не тиранил, никто их не душил непосильными налогами, никто не посягал на их гражданские свободы, по крайней мере, в том объеме, о котором можно было бы говорить серьезно, просто они стали мучиться честолюбивыми мечтами об управлении собственным государством, своим, со своей армией, казной, со своим гимном, гербом, флагом, прочими державными атрибутами… Обычный ход мыслей всех сепаратистов. Этот ход заметно ускоряется при наличии каких-либо ценных природных ресурсов, к примеру нефти, за счет которой можно вообще лежать и плевать в потолок. Возникает благородная ярость, которая заставляет защищать «свое, родное» от посягательств тиранов…
Так или иначе, но американские джентльмены приняли твердое решение обрести независимость, освободившись от власти английского короля.
В 1776 году с дипломатической миссией во Францию отправляется безмерно всеми уважаемый Бенджамин Франклин. Он идет на очень рискованный шаг, посвящая французов в дерзкие планы американских джентльменов, но его расчет оказался как нельзя более верен: ослепленные извечной ненавистью к Британии как к сопернице мирового масштаба и крайне обеспокоенные перспективой захвата ею их «родных» колоний, французы выказали готовность всеми возможными способами поддержать амбиции американских джентльменов, дабы хоть таким образом дать по морде этим зарвавшимся британцам.
Они, французы, даже не взяли на себя труд подумать, что же будет дальше и не обойдется ли слишком дорого удовольствие дать по морде Британии. Будь Людовик XVI хоть немного более предусмотрительным человеком, он бы живо представил себе все последствия создаваемого с его помощью прецедента. Ведь сам он никогда не потерпел бы подобных шагов со стороны французских колонистов, шагов, направленных на разрушение всех основ такого государственного строя, как монархия. Есть ведь те или иные основополагающие принципы, общие для всех, если кто-то где-то вдруг пренебрег ими и ему за это ничего не было, то почему бы не попробовать и другим?
Простая, вроде бы, логика, да где там…
КСТАТИ:
«Ум всегда в дураках у сердца».
Франсуа де Ларошфуко
Война за американскую независимость (1776—1783), конечно, дала возможность амбициозным джентльменам получить все желаемое, из чего их помощники, прежде всего Франция, не только не извлекли никакой выгоды, но и совершенно сознательно подпилили и без того не слишком надежный сук, на котором сидели.
Действительно, если американцы взбунтовались из-за почти символической пошлины на чай, то что тогда нужно делать другим, изнывающим под гнетом совсем не символических налогов? Если совершенно индифферентный к колониальным проблемам король Георг III преподносится миру как жестокий деспот, власть которого ну просто невыносима, то что же тогда говорить всем другим, кто в самом деле «изнывает»?
4 июля 1776 года была провозглашена Декларация независимости английских колоний в Америке. Текст ее, написанный очень крупными буквами, чтобы Георг III не сказал потом, что чего-то не разобрал в написанном, был отправлен в Лондон.
Затем была написана американская Конституция, семь статей которой содержали в себе квинтэссенцию идеалов европейского Просвещения. Любопытно то, что если такой из ее авторов, как Бенджамин Франклин, был философом демократического направления, то Джордж Вашингтон (1732—1799) и Томас Джефферсон (1743—1826) были типичными, классическими рабовладельцами, и надо же… Конституция равенства, по крайней мере равенства возможностей всех и каждого. «Мы, народ Соединенных Штатов…» Такого еще не было.
А инаугурация первого американского президента Джорджа Вашингтона состоялась 29 апреля 1789 года, можно сказать, в канун мировой трагедии, называемой французской революцией…
Принято говорить о действенном влиянии Франции на американские события, о чем со всей наглядностью свидетельствует подаренная ею роскошная Статуя Свободы, но вот обратная связь почему-то не берется во внимание, по крайней мере — должное внимание, хотя эта связь явно существовала. Мир представляет собой систему сообщающихся сосудов, так что взаимное влияние — непреложный закон бытия.
Бал Сатаны
По-другому трудно определить то, что произошло во Франции в середине лета 1789 года. Беззаконие было всеобъемлющим, тотальным. Его проявляли власти всех возможных уровней, его проявляли все, кому не лень. Казалось, что сломалась не только система государственной власти, но и система мирового устройства, столько веков и даже тысячелетий создаваемая на основе вселенских законов.
Все пошло прахом в одночасье, как при всемирном потопе.
Конечно, не бывает беспричинных событий, и то, что произошло во Франции жарким летом 1789 года, имело достаточно серьезные основания, которым посвящены пухлые тома многочисленных исследований проблемы освоения такого гимнастического упражнения, как «подъем переворотом».
Заманчиво, что и говорить.
Да, среди этих оснований присутствуют и неурожай 1788 года, и фантастической силы град, и массовое обнищание населения, вызванное бездумной внутренней политикой высшей власти, и дикие, какие-то гипертрофированно-феодальные отношения между крестьянами и помещиками, приносящие лишь убытки и тем, и другим, и утрата Канады в соперничестве с Великобританией, и неудача в Индии, где взяли верх все те же британцы, и безумное расточительство королевской власти, кроме всего прочего содержащей за счет обедневших французов 15 тысяч человек придворного штата, и коррупция среди чиновничества, но во всем перечисленном нет ничего уникального, такого, что было бы присуще только этой стране в это самое время, нет, как ни пытайся его выискать.
