Лев Троцкий - Сталин (Том 1)
24 апреля собралась в Петрограде Всероссийская конферен
ция, которая должна была окончательно ликвидировать наслед
ство мартовского совещания. Около полутораста делегатов
представляли 79 тысяч членов партии; из них 15 000 приходи
лось на столицу. Для антипатриотической партии, вчера лишь
вышедшей из подполья, это было совсем неплохо. Победа Ле
нина стала ясна уже при выборе пятичленного президиума, в
состав которого не были включены ни Каменев, ни Сталин,
ответственные за оппортунистическую политику в марте. Ка
менев нашел в себе достаточно мужества, чтобы потребовать
для себя на конференции содоклада. "Признавая, что формально и фактически классический остаток феодализма, помещичье землевладение, еще не ликвидирован... рано говорить, что буржуазная демократия исчерпала все свои возможности". Такова была основная мысль Каменева и его единомышленников: Рыкова, Ногина, Дзержинского, Ангарского и других. "Толчок к социальной революции, -- говорил Рыков, -- должен быть дан с Запада". Демократическая революция не закончилась, настаивали вслед за Каменевым ораторы оппозиции. Это было верно. Но ведь миссия Временного правительства состояла не в том, чтобы
закончить ее, а в том, чтобы отбросить ее назад. Именно отсюда и вытекало, что довершить демократическую революцию возможно лишь при господстве рабочего класса. Прения носили оживленный, но мирный характер, так как вопрос был по существу предрешен, и Ленин делал все возможное, чтоб облегчить противникам отступление.
Сталин выступил в этих прениях с короткой репликой против своего вчерашнего союзника. "Если мы не призываем к немедленному низвержению Временного правительства, -- говорил в своем содокладе Каменев,-- то мы должны требовать контроля над ним, иначе массы нас не поймут". Ленин возражал, что "контроль" пролетариата над буржуазным правительством, особенно в условиях революции, либо имеет фиктивный характер, либо сводится к сотрудничеству с ним. Сталин счел своевременным показать свое несогласие с Каменевым. Чтоб дать подобие объяснения перемены собственной позиции, он воспользовался изданной 19 апреля министром иностранных дел Милюковым нотой, которая своей излишней империалистской откровенностью толкнула солдат на улицу и породила правительственный кризис. Ленинская концепция революции исходила не из отдельной дипломатической ноты, мало отличавшейся от других правительственных актов, а из соотношения классов. Но Сталина интересовала не общая концепция; ему нужен был внешний повод для поворота с наименьшим ущербом для самолюбия. Он "дозировал" свое отступление. В первый период, по его словам, "Совет намечал программу, а теперь намечает ее Временное правительство". После ноты Милюкова "правительство наступает на Совет, Совет отступает. Говорить после этого о контроле -- значит говорить впустую". Все это звучало искусственно и ложно. Но непосредственная цель была достигнута: Сталин успел вовремя отмежеваться от оппозиции, которая при голосованиях собирала не более семи голосов.
В докладе по национальному вопросу Сталин сделал, что мог, чтоб проложить мост от своего мартовского доклада, который источник национального гнета усматривал исключительно в земельной аристократии, к новой позиции, которую усваивала ныне партия. "Национальный гнет, -- говорил он, полемизируя по неизбежности с самим собой, -- поддерживается не только земельной аристократией. Наряду с ней существует другая
сила -- империалистические группы, которые методы порабощения народностей, усвоенные в колониях, переносят и во внутрь своей страны. К тому же крупная буржуазия ведет за собой "мелкую буржуазию, часть интеллигенции, часть рабочей верхушки, которые также пользуются плодами грабежа". Это та тема, которую Ленин настойчиво развивал в годы войны. "Таким образом, -- продолжает докладчик, -- получается целый хор социальных сил, поддерживающий национальный гнет". Чтоб покончить с гнетом, надо "убрать этот хор с политической сцены". Поставив у власти импералистскую буржуазию. Февральская революция вовсе еще не создала условий национальной свободы. Так, Временное правительство изо всех сил противилось простому расширению автономии Финляндии. "На чью сторону должны мы стать? Очевидно, на сторону финляндского народа".
Украинец Пятаков и поляк Дзержинский выступали против программы национального самоопределения как утопической и реакционной. "Нам не следует выдвигать национального вопроса, -- наивно говорил Дзержинский, -- ибо это отодвигает момент социальной революции. Я предложил бы поэтому вопрос о независимости Польши из резолюции выкинуть". "Социал-демократия, -- возражал им докладчик, -- поскольку она держит курс на социалистическую революцию, должна поддерживать революционное движение народов, направленное против империализма". Сталин впервые в своей жизни упомянул здесь о "курсе на социалистическую революцию". На листке юлианского календаря значилось: 29 апреля 1917 года.
Присвоив себе права съезда, конференция выбрала новый Центральный Комитет, в который вошли: Ленин, Зиновьев, Каменев, Милютин, Ногин, Свердлов, Смилга, Сталин, Федоров; в качестве кандидатов: Теодорович, Бубнов, Глебов-Авилов и Правдин. Из 133 делегатов с решающим голосом участвовали в тайном голосовании почему-то лишь 109; возможно, что часть успела разъехаться. За Ленина подано 104 голоса (был ли Сталин в числе пяти делегатов, отказавшихся поддержать Ленина?), за Зиновьева -- 101, за Сталина -- 97, за Каменева -- 95. Сталин впервые был выбран в ЦК в нормальном партийном порядке. Ему шел 38-й год. Рыкову, Зиновьеву и Каменеву было по 23-24 года, когда съезды впервые избирали их в состав большевистского штаба.
На конференции сделана была попытка оставить за порогом Центрального Комитета Свердлова. Об этом после смерти первого Председателя советской республики рассказывал Ленин, как о своей вопиющей ошибке. "К счастью, --прибавлял он, - снизу нас поправили". У самого Ленина вряд ли могли быть основания восстать против кандидатуры Свердлова, которого он знал по переписке как неутомимого профессионального революционера. Вероятнее всего, сопротивление исходило от Сталина, который не забыл, как Свердлов наводил после него порядок в Петербурге, реформируя "Правду"; совместная жизнь в Курейке только усилила в нем чувство неприязни. Сталин ничего не прощал.
На конференции он, видимо, пытался взять реванш и сумел какими-то путями, о которых мы можем лишь строить догадки, завоевать поддержку Ленина. Однако покушение не удалось. Если в 1912 г. Ленин натолкнулся на сопротивление делегатов, когда пытался ввести Сталина в Центральный Комитет, то теперь он встретил не меньший отпор при попытке оставить Свердлова за бортом. Из состава ЦК, избранного на апрельской конференции, успели своевременно умереть Свердлов и Ленин. Все остальные -- за вычетом, конечно, самого Сталина, -- как и все четыре кандидата, подверглись в последние годы опале и либо официально расстреляны, либо таинственно исчезли с горизонта.
Никто без Ленина не оказался способен разобраться в новой действительности, все оказались пленниками старой формулы. Между тем, ограничиваться лозунгом демократической диктатуры, значило теперь, как писал Ленин, "перейти на деле к мелкой буржуазии". Преимущество Сталина над другими состояло, пожалуй, в том, что он не испугался этого перехода и взял курс на сближение с соглашателями и слияние с меньшевиками. Им руководило отнюдь не преклонение перед старыми формулами. Идейный фетишизм был чужд ему: так, он без труда отказался от привычной мысли о контрреволюционной роли русской буржуазии. Как всегда, Сталин действовал эмпирически, под влиянием своего органического оппортунизма, который всегда толкал его искать линии наименьшего сопротивления. Но он стоял не одиноко; в течение трех недель он давал выражение скрытым тенденциям целого слоя "старых большевиков".
Нельзя забывать, что в аппарате большевистской партии преобладала интеллигенция, мелкобуржуазная по происхождению и условиям жизни, марксистская по идеям и связям с пролетариатом. Рабочие, которые становились профессиональными революционерами, с головой уходили в эту среду и растворялись в ней. Особый социальный состав аппарата и его командное положение по отношению к пролетариату -- и то и другое -- не случайность, а железная историческая необходимость -- были не раз причиной шатаний в партии и стали в конце концов источником ее вырождения. Марксистская доктрина, на которую опиралась партия, выражала исторические интересы пролетариата в целом; но люди аппарата усваивали ее по частям, соответственно со своим, сравнительно ограниченным, опытом. Нередко они, как жаловался Ленин, просто заучивали готовые формулы и закрывали глаза на перемену условий. Им не хватало в большинстве случаев как синтетического понимания исторического процесса, так и непосредственной повседневной связи с рабочими массами. Оттого они оставались открыты влиянию других классов. Во время войны верхний слой партии был в значительной мере захвачен примиренческими настоениями, шедшими из буржуазных кругов, в отличие от рядовых рабочих-большевиков, которые оказались гораздо более устойчивы по отношению к патриотическому поветрию.
