Леонард Гендлин - Исповедь любовницы Сталина
— Верочка, буду вам безмерно благодарен.
Пастернак сник. У него пропал ко мне интерес.
Возможно, он испугался, что я передам Сталину содержание нашей беседы. Вяло предложил:
— Очаровательная, оставайтесь обедать.
— Нет, вы устали, я поеду домой.
Пастернак меня не задерживал.
Маленков попросил срочно приехать в ЦК. В приемной ждала около часа. Наконец меня пропустили в его кабинет. Он озабоченно спросил:
— В. А., у вас были когда-нибудь столкновения с Берия?
— Нет, а что такое?
— Он настроен против вас довольно агрессивно. Предложил нам завести уголовное дело. Сказал, что у него и у Вышинского имеются серьезные компрометирующие материалы.
— Г. М., после такой беседы разве я сумею выйти на сцену? Сегодня в Большом театре закрытый спектакль «Аида».
Помощник Маленкова доложил, что приехал Вышинский.
— Очень хорошо, мы сразу же выясним отношения.
Вышинский поцеловал мне руку. Любезно справился о здоровье.
— Андрей Януарьевич, в своих руках ты держишь два портфеля, — проговорил устало Маленков, — заместителя председателя совнаркома и заместителя наркома иностранных дел. Свободного времени у тебя маловато. Лет тебе тоже порядочно. На днях пошел 68 год. Скажи, милый друг, когда ты, наконец, перестанешь заниматься паскудными делами?
— Попрошу более конкретно. Дорогой Г. М., и вам я тоже советую быть осторожней на поворотах.
— Для этого тебя и пригласили в Центральный Комитет. Я говорил с Берия. Он дал понять, что ты опять пытаешься насолить Вере Александровне. Пока мы не перенесли этот разговор в кабинет И. В., я хочу знать, что ты можешь сказать в свое оправдание.
Вышинский умело варьировал словами:
— До нас дошли слухи, что гражданка Давыдова была любовницей и близким интимным другом врагов народа, которых мы расстреляли: Ягоды, Зиновьева, Ежова, Тухачевского, Пильняка.
Маленков медленно надувался, как воздушный шар. Я давно его таким не видела. Он заметно потучнел, на одутловатом лице появилась испарина. Он задыхался от бешенства. Открыл окно. Морозный, колючий воздух его немного успокоил. От слов бывшего прокурора я едва не лишилась рассудка. Злой рок гнался за мной по пятам.
— Где доказательства? — крикнул Маленков.
— Конкретных доказательств у нас нет, но имеются веские предположения.
Из моей груди вырвался вздох облегчения.
— Вышинский, я должен получить от тебя письменное объяснение.
— Пусть сначала напишет Лаврентий Павлович Берия.
Позвонил Сталин. Бледный Вышинский злобно посмотрел на Маленкова, который спокойно сказал:
— Вера Александровна и Андрей Януарьевич у меня, мы сейчас к вам приедем.
Вышинский остервенело, потеряв всякое самообладание, истерически проговорил:
— Я тебя, Г. М., не боюсь! С бубенцами скоро буду отплясывать на твоей тризне!
— Готов идти на социалистическое соревнование, что ты раньше меня прыгнешь в могилу и вместо цветов вокруг памятника, если его поставят, будут расти одна крапива и чертополох.
В жаркой перепалке упрямые царедворцы забыли о моем бренном существовании.
Сталин принял нас в Кремле в своем рабочем кабинете. Маленков его проинформировал о нашей беседе. Вышинский не осмелился сесть без разрешения И. В., который сказал ему:
— Я смотрю, Андрей Януарьевич, что ты в звериной ненависти к Вере Александровне Давыдовой окончательно потерял чувство меры. Ты продолжаешь ее терзать. Мы освободили тебя, сволочь, от обязанностей прокурора, ты стал моим заместителем по Совнаркому. Скажи, курвец, что ты хочешь? Мужик ты здоровый, нуждаешься в бабах, пойми, что голым террором нельзя завоевать женское сердце. Давыдову оставь в покое, иначе плохо будет, я сам пущу тебе пулю в затылок. Запомни, Вера Александровна моя женщина! На этом ставлю точку. — Из ящика письменного стола И. В., не торопясь, достал листок бумаги. — В этом документе, который я держу в руках, — фамилии вдов и дочерей расстрелянных преступников, которым ты не давал покоя. За интимную связь ты обещал им помилование вместо выселения в Сибирь и Казахстан, сносную жизнь в Москве. Ты не раз злоупотреблял служебным положением.
Бывшего блюстителя правопорядка нельзя было узнать. Он не мог найти себе места. Пот градом тек с его породистого лица. Умело аргументируя, Сталин шел в наступление. Я посмотрела на часы. И. В. перехватил мой настороженный взгляд.
— Не волнуйтесь, В. А., сегодня закрытый спектакль, мы предупредили дирекцию, что он начнется с небольшим опозданием. Вышинский, в последний раз проси у В. А. прощения, иначе она обвинит тебя в злостной клевете, а мы с Маленковым и Поскребышевым пойдем в свидетели.
Вышинский приблизился ко мне. Глаза его были опущены, бескровные, синеватые губы тряслись, он еле слышно проговорил:
— Простите великодушно за нанесенную боль.
Его вялая, обмякшая, как у мертвеца, рука повисла в воздухе. Такая же ситуация была во время первой встречи с Ягодой.
— Говно собачье, а еще на бабах хочешь верхом ездить! — смеясь, сказал Сталин, выпроваживая крупнейшего российского царедворца.
Календарь беззаботно отстучал последние дни декабря. Я попыталась выполнить обещание, данное Борису Леонидовичу Пастернаку.
— Зачем он нужен?! — крикнул Сталин. — Пусть пишет стихи. Разговаривать о ландышах у нас нет времени и желания. С поэтами одна морока.
Сказала, что Новый год собираюсь встретить в Ленинграде.
— По Червякову соскучилась? — проговорил он недовольно. — Этот праздник будем встречать в Кремле.
Год 1941
Орел царит на небосклоне.
Гриф бросился за ним в погоню.
Гете. «Фауст».Кремлевская встреча Нового года прошла с безудержным весельем. На потеху вождям Берия пригласил воспитанниц хореографического училища Большого театра, студенток театральных училищ, молодых актрис кино и цирка. От всевозможных деликатесов ломились столы и разбегались глаза. В парадном концерте приняли участие лучшие артистические силы. Аккуратные, выутюженные дипломаты и иностранные корреспонденты с удовольствием прижимали к своим беспокойным сердцам фей Мельпомены. У многих развязывались языки. Сталин произнес короткий тост за мир, дружбу, он демонстративно чокнулся с немецким послом графом фон Шуленбургом. Рядом с И. В. неотлучно находились Маленков и Поскребышев. К столу, за которым сидели юные создания, подошел Берия.
— Что, девочки, скучаете? Почему бутылки до сих пор стоят наполненные? Что случилось?
Артистам редко приходилось разговаривать с вождями. А тут представился случай, да не с кем-нибудь, а с самим Лаврентием Павловичем Берия — народным комиссаром внутренних дел. Нерешенные проблемы имелись у всех, в основном одни и те же: получение квартиры, установка телефона, прописка близкого человека. Наркома интересовали юные, бесквартирные создания, молодые, свеженькие актрисы. С мужчинами он говорил более сдержанно. Девочкам обещал содействие и помощь. Во время беседы его глаза излучали похоть.
— В. А., — сказал он, увидев меня, — я собираюсь пригласить вас в гости!
— В пятницу вечером я занята в «Хованщине», это очень тяжелый спектакль.
— Так устроена наша бренная жизнь, что мы отдаемся только ночью — смеясь, проговорил Берия. — Не унывайте, за вами заедет мой адьютант.
Мы под руку прохаживались по нарядному, залитому огнями залу. Я спросила его:
— Л. П., зачем я вам понадобилась?
Берия хитро прищурился:
— Разве вы против нашей дружбы? — Его глаза сверлили меня, словно рентгеновские лучи. — Машина будет ждать вас у артистического подъезда. Честное слово, я вас не съем. И. В. ничего не должен знать. Я не прощаю тех, кто меня продает.
На последней фразе он сделал ударение, она прозвучала как угроза. В душе снова поселился страх. Покой мой оказался временным и призрачным.
У туалета меня перехватил Поскребышев. Оглянувшись по сторонам, он передал записку, которую прочла в уборной: «Через час отвезу вас в Кунцево. В машине не разговаривайте. Шофер заменен. Записку уничтожьте». Когда собиралась уходить из Кремля, меня окликнули. Обернулась на знакомый голос. С протянутыми руками подбежал стройный Пастернак. Такой восторженности, как раньше, я к нему уже не испытывала.
— Почему, прелестнейшая, в тот день вы не остались у нас обедать? — спросил он после того, как поздоровался.
— Борис Леонидович, я не хочу вас обижать, но память у вас короткая. Вы все забыли.
— В. А., в театре Революции в моем переводе идет пьеса Шекспира «Ромео и Джульетта».
— На спектакль непременно приду, я слышала, что Бабанова прелестна.
— Вас не будет шокировать, если мы будем втроем? — краснея, спросил застенчивый Пастернак.
Вначале я опешила, потом ответила, что мне совершенно безразлично, с кем он пойдет в театр.
