Джеймс Миченер - Гавайи: Миссионеры
– Не смейте подплывать больше ни на фут! – крикнул он, перезарядил пистолеты и вновь принялся стрелять. На этот раз пули свистели и шлепались в воду уже в опасной близости от лодки, и Келоло даже не пришлось приказывать своим людям перестать грести. Они автоматически застыли с веслами в руках, некоторое время взирая на разъяренного капитана, а затем сочли за благо ретироваться. К удивлению всех, кто наблюдал за происходящим с берега, под одобрительные выкрики матросов, капитан Хоксуорт неожиданно даже для самого себя, вдруг перемахнул через борт "Карфагенянина" и, сверкнув в воздухе босыми пятками, в одну секунду очутился в шлюпке. Держа один пистолет в руке и засунув другой за пояс, он принялся яростно грести к берегу. Остальные капитаны тут же сбились в кучку, символизирующую группу поддержки, чтобы встретить своего смелого товарища и, при необходимости, защитить. Хоксуорт ещё не успел добраться до берега и из шлюпки закричал:
– Капитан Хендерсон! Неужели я вижу на борту "Лаврового дерева" пушку?
– Вы не ошиблись. Я направляюсь в Китай.
– И ядра у вас есть?
– Имеются.
Обрадованный этой вестью, капитан Хоксуорт ловко выпрыгнул из лодки и быстрым шагом приблизился к Келоло. Затем, заметив Маламу в задних рядах наблюдателей, он отодвинул начальника полиции в сторону и подошел к Алии Нуи.
– Мэм! – прогремел он. – В этом порту больше никто не посмеет вмешиваться в дела китобоев!
– На острове были объявлены новые законы, – решительно ответила Малама.
– К черту вас с вашими новыми законами! – бушевал Хоксуорт. – Услышав это, моряки снова одобрительно зашумели, поэтому, оставив Маламу в покое, капитан обратился к матросам: – Делайте все, что вам, черт побери, захочется!
Капитаны китобоев зааплодировали, и кто-то выкрикнул:
– Можно приносить виски на берег?
– И приносить, и пить виски, и развлекаться с девочками, и что там вы ещё только можете захотеть – все можно! – гремел голос Хоксуорта. Затем, заметив, что к нему приближаются два полицейских Келоло с мушкетами, он в ярости бросился им навстречу, выхватил у несчастных стражей порядка оружие и победно дважды выстрелил в воздух.
* * *В это мгновение толпа расступилась, и на пирс вступил Эбнер Хейл. Он был одет как для официальной встречи: в черный фрак и высокую шляпу, и все ещё немного прихрамывал от старой раны, полученной по милости забияки, который теперь открыто угрожал спокойствию Лахайны. Келоло подался назад, а за ним последовали и двое полицейских, так просто обезоруженные капитаном.
– Доброе утро, капитан Хоксуорт, – поздоровался Эбнер. Неистовый китобой отступил назад, смерил взглядом маленького миссионера и расхохотался:
– Как-то раз я уже швырнул этого жалкого негодяя за борт к акулам. Что ж, видимо, придется повторить, – прорычал он, и все капитаны, недолюбливавшие Эбнера, как автора новых законов, поддержали коллегу одобрительными выкриками.
– Вы немедленно отошлете девушку Илики назад в школу, – резко произнес Эбнер. Двое мужчин долгое время молча мерили друг друга взглядами, а затем неожиданно дала о себе знать настоящая причина появления капитана Хоксуорта в Лахайне. Ему хотелось повидать Иерушу Бромли. Дошедший до отчаяния капитан, измученный воспоминаниями и движимый мечтой о мести, он безумно желал снова увидеть эту девушку с каштановыми волосами. Он опустил пистоле ты, засунул их за пояс и предложил:
– Нам будет лучше поговорить у вас в доме.
– Так нам можно приносить виски на берег? – выкрикнул кто-то из капитанов.
– Конечно! – огрызнулся Хоксуорт. – Никаких новых законов не существует.
– Встретимся у Мэрфи! – попрощался с Хоксуортом обрадованный коллега.
– Где твой дом? – спросил Хоксуорт.
– Вон там, – Эбнер указал рукой в сторону поля таро, где виднелась травяная хижина.
На секунду капитан Хоксуорт был сражен, и, глядя на его обескураженное лицо, Эбнер впервые осознал, в какой жалкой лачуге они жили с женой и детьми.
– Неужели Иеруша живет здесь? – чуть не задохнулся от ужаса капитан, завидев низкую травяную крышу и подпорченные дождевой водой стены.
– Да, – кивнул Эбнер.
– О Господи! – только и смог выговорить Хоксуорт. – Приятель, что с тобой происходит? – Он зашагал вперед широкими шагами, быстро миновал пыльную дорогу и, пинком босой ноги распахнув ворота в высокой стене, вошел в домик. Стоя на земляном полу, он несколько секунд не двигался, ожидая, когда глаза привыкнут к полумраку, и, наконец, увидел в дверном проеме, отделявшем детскую комнату от кабинета Эбнера, ту самую женщину, на которой когда-то мечтал жениться. Он долго вглядывался в её усталое лицо, неухоженные волосы и огрубевшие красные руки. Он заметил и старое платье, которое не под ходило женщине по размеру, поношенные ботинки, также чересчур большие для женской ножки и уродливые от долгой ходьбы по пыльным дорогам. Может быть, виной тому была темнота, а возможно, капитан просто не хотел больше ничего замечать, но он не обратил внимания на то, что усталые глаза Иеруши, тем не менее, излучали какой-то внутренний свет. Не по чувствовал он и ауру покоя, которая окружала миссис Хейл.
– Боже мой, Иеруша! Что он с тобой сделал?
От громкого грубого голоса один из малышей захныкал, и женщина скрылась за дверью, но очень скоро появилась вновь.
– Присаживайтесь, капитан Хоксуорт, – предложила она.
– Куда, скажите на милость? – возмутился Хоксуорт, вы ходя из себя от злости и горечи. – Вот на этот ящик? Или, может быть, за этот стол? – В приступе бешенства он ударил ку лаком по шаткому сооружению Эбнера, и жалкое подобие мебели рассыпалось, а страницы перевода Библии разлетелись по комнате, подгоняемые сквозняком. – Куда бы я мог при сесть, даже если бы мне этого захотелось? Иеруша, и вот это ты называешь домом?!
– Нет, – ответила гордая женщина, сохраняя самообладание. – Я называю его своим храмом.
Этот ответ говорил о многом, а подразумевал ещё большее, и капитан застыл в растерянности. Его мысли о сочувствии сразу куда-то улетучились, а их место заняло нестерпимое желание сделать больно и Иеруше, и её супругу. Пнув ногой развалившийся стол, он расхохотался:
– Значит, это и есть то место, где заседает сенат, и где составляются законопроекты?
– Нет, – осторожно вставил Эбнер, поднимая упавшую Библию. – Они создаются в этой книге.
– Значит, ты собрался управлять Лахайной при помощи десяти заповедей? – И Хоксуорт снова истерично засмеялся.
– Так же, как мы сами управляем собой, – ответил Эбнер.
Капитан ещё раз ударил ногой по столешнице, и в очередной раз сильно ушиб стопу. – Неужели Библия велит вам жить как свиньям? Неужели она велит тебе заставлять свою жену трудиться как рабыню? – В порыве отчаяния он схватил руку Иеруши и поднял её, как будто выставлял на продажу с аукциона, но женщина осторожно высвободила ладонь и поправила складки платья.
Её действия так взбесили капитана, что он предпочел отступить на шаг от этих ненормальных миссионеров. Он принялся бросать в их адрес самые унизительные оскорбления и угрозы, которые, правда, не были такими уж необоснованными.
– Ну, хорошо, жалкие, проклятые, никчемные черви! Вы можете издавать любые законы, но только вы не сможете за ставить флот выполнять их. Преподобный Хейл, я заявляю вам, что уже к полудню на всех китобойных судах будет сколько угодно гавайских женщин.
– Женщинам запрещено посещать корабли, – упорствовал Эбнер.
– Мои матросы были в море девять месяцев, – пояснил Хоксуорт. – И когда мы приходим в порт, им хочется женщин. И они будут их иметь. Всех этих поганых гавайских женщин, и столько, сколько им захочется. Что касается меня, то я сразу забираю к себе парочку. Толстушку и худенькую.
– Ты пойдешь со мной в церковь, Иеруша? – обратился священник к жене.
– Она останется здесь! – взревел Хоксуорт, снова хватая женщину за руку. – Пусть послушает, как проводит свободное время настоящий мужчина. Ему не терпелось оскорбить Иерушу, осквернить её воображение мерзкими подробностями, чтобы окончательно унизить эту гордячку. – Ну, а когда я получаю и толстушку, и худышку, я, как правило, накрепко закрываю свою дверь и не появляюсь на палубе дня два. Я нахожусь в своей каюте совершенно нагой. Вот, кстати, почему сейчас я и предстал перед вами в одних только штанах. Меня потревожили, и поэтому мне пришлось убить одного человека. Так вот, когда я разденусь, я обожаю сразу развалиться на спине на своей огромной кровати и уже тогда командую девочкам: "Итак, первой будет та, которая сумеет…" – Но он не успел договорить, потому что в ту же секунду его обожгла острая боль: Эбнер со всего размаха ударил капитана ладонью по больной губе.
Хоксуорт застыл на миг от изумления, а затем выбросил вперед свою могучую правую руку, ухватил священника за запястье и выкручивал его до тех пор, пока Эбнеру не пришлось встать на колени на пыльный пол. Капитан, не выпуская ладони Иеруши, все же закончил свою мысль:
