Светлана Кузьмина - История русской литературы ХХ в. Поэзия Серебряного века: учебное пособие
С этой монополией реакционеров на А.С. Пушкина можно было бы бороться. Но ей на помощь приходит индустрия, вернее спекуляция, пухнущая с каждым днем, так называемый пушкинизм. Этой толпой евнухов, нежнейший, мудрый и легкий, влюбленный Дон-Жуан, поэт разобран, заприходован, сообразно их убожеству, обезличен, обесчещен, точно поэзию можно рассматривать в микроскоп, будто близорукость способна что-либо различить в этом блеске, не видя дальше собственного носа, когда в А.С. Пушкине эти господа ничего не находят, кроме отражения их желтых вкусов и идей.
Нужно жить в России, чтобы оценить высокий комизм и печальные плоды этого предприятия. И мы не присоединяемся к напыщенному юбилейному хору. Когда традиция хочет укрепить за А.С. Пушкиным угодную ей репутацию, мы можем только оплакивать поэта» [339].
Сборник сонетов Зданевича на французском языке «Rahel» (1941) вышел с иллюстрациями П. Пикассо. Зданевич был знаменит в русском зарубежье. Он продлил линии русского авангарда и сделал их достоянием европейской культуры.
СочиненияИз архива Ильи Зданевича // Минувшее. Вып. 5. М., 1991.
ЛитератураК истории русского авангарда. Стокгольм, 1976.
Нива Ж. и др. История русской литературы. XX век. Серебряный век. М., 1987. С. 578–586.
Борис Поплавский
Борис Юлианович Поплавский (1903, Москва—1935, Париж), поэт. Вместе со своими родителями эмигрировал в Париж через Константинополь в 1919 г. Его стихотворения появляются в эмигрантской печати с 1928 г., преимущественно в журнале «Воля России», с 1929 г. – в крупнейшем и авторитетном литератуно-критическом журнале «Современные записки». Сборник избранной лирики «Флаги» вышел в 1931 г. на деньги частного мецената. Он писал также и прозу, литературно-критические статьи, которые печатались в журнале «Числа». Его лирический роман «Аполлон Безобразов», создававшийся в 1930–1935 гг., включает мысли о поэзии и ее предназначении. Роман «Домой с небес», как и «Аполлон Безобразов», раскрывает принципиальную черту творчества Поплавского, отмеченную Г. Адамовичем. «Современность Поплавского, – писал критик, – его характерность для наших лет отчасти в том и сказывалась, что он стремился к разрушению форм и полной грудью дышал лишь тогда, когда грань между литературой и дневником начинала стираться» [340].
Жизненные условия Поплавского были крайне трудными, жил в нужде. Умер, приняв сверхдозу наркотического вещества, что было, как пишет Вольфганг Казак, «скорее несчастным случаем на пути его поисков мистической отрешенности, чем сознательным стремлением к смерти» [341]. После смерти был отмечен как значительный поэт такими критиками, как Д. Мережковский и Вл. Ходасевич. Посмертно вышли и его сборники «Снежный час» (1936) со стихотворениями, написанными в период с 1931 по 1935 гг., и «В венке из воска» (1938). С. Карлинским в 1980–1981 гг. осуществлено издание трехтомного собрания сочинений Б. Поплавского, которое вышло в г. Беркли (США). С 1989 г. стихотворения Поплавского стали публиковаться и на родине.
Среди литературных источников творчества Поплавского «проклятые» поэты – Ш. Бодлер, Г. Аполлинер, французские сюрреалисты и русские символисты, особенно А. Блок. Весь мир Поплавский ощущает как одушевленный. Мистически настроенный на одухотворенность всего сущего в мире, поэт создает образную многослойность, сложное символическое письмо, обращенное к другому «Ты», которое им самим трактуется как обращение к Богу и Любви.
Работая над филигранностью каждой поэтической строки, о чем свидетельствуют черновики и множественные варианты, Поплавский достигает музыкальности и ощущения свободной стиховой импровизации. Г. Адамович отмечал «какой-то обволакивающий, анестезирующий привкус и оттенок, как будто это нескончаемая, протяжная колыбельная песня» [342].
Дневники, статьи, стихи и письма Поплавского, изданные в 1996 г., представляют единое целое благодаря сложной и одаренной натуре автора, своеобразно видящий «единство» мира в его «горних» и «дольних» измерениях. Еще в первом и единственном прижизненном сборнике «Флаги» поэт писал:
Видел я, как в таинственной позе любуется адом
Путешественник – ангел в измятом костюме весны.
Для современников Поплавский был живой легендой. Опубликованные дневники раскрыли напряженность его духовной жизни, насыщенность интеллектуальных и творческих поисков. Н. Бердяев откликнулся на дневники Поплавского в «Современных записках» (№ 68), высказав, может быть, основное в мироощущении поэта: «Эта книга очень значительная, очень замечательная… Документ современной души, русской молодой души в эмиграции… Поплавский был настоящий страдалец, жертва стремления к святости. Он чувствовал между собой и Богом тылу…» (курс, мой – С.К.).
Г. Адамович признавал, что Поплавский «был необычайно талантлив, талантлив «насквозь», «до мозга костей», в каждой случайно оброненной фразе» [343]. Но при этом бросалось в глаза и отсутствие «защиты» от внешнего мира, что восполнялось множественностью обликов поэта: художник (он занимался в Академии художеств в Париже), боксер (им написаны даже две статьи о боксе), нищий, проводящий время в кафе и не имеющий чем заплатить за чашку кофе, библиофил и библиоман, проводящий все время в библиотеке, мистик, погруженный в медитации, христианин, буддист, монархист, коммунист и т. д., личность не установленная и не устоявшаяся, чей мозг дает несравненно яркие вспышки. Г. Адамович проницательно отметил, что Поплавский был поэтом не столько русским, сколько западным, где поэзия стала поэзией неудач, катастроф, личных трагедий. Любимый им поэт А. Рембо стал как бы его прототипом и в творческом, и личном планах. Поплавский виртуозно схватывал самую суть чужой поэзии. Его стихотворение «Роза смерти» может служить и путеводителем по основным темам сборника Г. Иванова «Розы», и быть «визитной карточкой» самого автора.
Темный воздух осыпает звезды,
Соловьи поют, моторам вторя,
И в киоске над зеленым морем
Полыхает газ туберкулезный.
<…>
И весна, бездонно розовея,
Улыбаясь, отступая в твердь,
Раскрывает темно-синий веер
С надписью отчетливою: смерть.
Вероятно, Поплавский знал статью А. Блока «О современном состоянии русского символизма», в которой Блок описывает духовное состояние, при котором происходит подмена чистых символов символами-подобиями-. В какой-то степени похожее состояние замены жизни смертью, скрупулезный и точный анализ этого состояния передан и в стихотворении Поплавского «Лунный дирижабль». Название указывает на призрачность, инобытие, ночную сновидность, невозможную и обязательно убывающую при восходе солнца.
Строит ангел дворец на луне,
Дирижабль отходит во сне.
Запевают кресты винтов,
Опадают листы цветов.
<…>
Напевают цветы в саду.
Оживают статуи душ.
И, как бабочки из огня,
Достигают слова меня.
Для поэзии Поплавского свойственны полутона, смешанные полукраски начинающегося рассвета или иного пограничного времени, мир рассечен зеркальными отражениями – в «Морелла II»:
Где Ты, светлая, где? О, в каком снеговом одеянье
Нас застанет с Тобой Воскресения мертвых труба?
На дворе Рождество. Спит усталая жизнь над гаданьем,
И из зеркала в мир чернокрылая сходит судьба.
Религиозные мотивы и образы даны в глубоко личной мотивации, чаще всего они просвечивают возможной надеждой сквозь извечный кошмар реальности:
Пылал закат над сумасшедшим домом,
Там на деревьях спали души нищих,
За солнцем ночи, тлением влекомы,
Мы шли вослед, ища свое жилище.
Была судьба, как белый дом отвесный,
Вся заперта, и стража у дверей,
Где страшным голосом на ветке лист древесный
Кричал о близкой гибели своей.
Поплавский умеет с фетовской силой передать живописность снежного леса, не утратив философской глубины своего поэтического мышления. В стихотворении «За рекою огонь полыхает» (1931) в классической манере соединяются мгновенное и вечное:
И опять за широкой рекою
Будут звезды гореть на весу,
Точно ветка, что тронул рукою
Запоздалый прохожий в лесу:
И с нее облетело сиянье.
Все спокойно, и тьма холодна.
Ветка смотрится в ночь мирозданья,
В мировое молчанье без дна.
В его поэзии часто встречается образ парохода, мотив плавания, восходящий к поэзии Рембо, становится символом самой жизни, ее текучести и непредсказуемости: «грань воздушных и водньгх миров, / И один превратился в другой». Поэт – и свидетель, и участник этих метаморфоз, иногда сказочно красивых, но чаще чарующе трагичных, завораживающих гибелью И риском.