Евгений Ясин - Приживется ли демократия в России
Революция: три фундаментальных изменения
В последние 20 лет Россия пережила колоссальную политико-экономическую трансформацию, последствия которой рано оценивать: в 1985 году к власти пришел М. Горбачев, положивший начало экономическим реформам и, главное, демократизации. Его сменили более радикальные реформаторы во главе с Б. Ельциным, которые осуществили важнейшие рыночные реформы и в 1993 году, приняв новую Конституцию, завершили революционный этап процесса трансформации.
Можно обсуждать, была это революция или нечто иное, но надо напомнить, что революция – это не столько кровь и потрясения, сколько решение каких-то проблем, которые не решаются эволюционным путем.
В 1989—1993 годах три ключевые, наиболее болезненные проблемы развития России были решены:
• экономическая: взамен закрытой планово-распределительной экономики появилась открытая рыночная, хотя и со всеми родовыми травмами;
• политическая: взамен тоталитарной коммунистической системы появилась система демократическая, поначалу бывшая протодемократией и затем ставшая демократией управляемой, но, при всех недостатках, и сейчас несравнимая с тем, что было до 1985 года;
• национальная: из многонационального и мультицивилизационного Советского Союза, бывшего продолжением Российской империи, появилась несравненно более однородная Российская Федерация: 85% русского населения и практически повсеместное доминирование русской национальной культуры. Болезненный постимперский синдром проявился сразу, преимущества монокультурной страны до сих пор прочувствованы далеко не в полной мере, а ностальгия по империи мешает выбрать между национальным государством и гражданской нацией.
Тем не менее три названные проблемы, которые трудно себе представить решенными «сверху», мирно, по плану, были решены, хотя и не полностью. Самый тревожный момент – политическая проблема: кое-какая демократизация по сравнению с тоталитаризмом произошла, но демократия так и не была достигнута. Российская традиция распоряжения властью, моносубъектность и иерархичность политической системы сохранились или были реставрированы. Но, думается, даже эта проблема, вызывающая наибольшую озабоченность, ныне выглядит иначе, чем 20 лет назад. Говорю об этом, потому что определенные возможности для борьбы за гражданские права и свободы сегодня – в отличие от времен СССР – есть и, чтобы не потерять их окончательно, их нужно использовать. Но так или иначе, в этих трех крупнейших сферах национального развития произошли и продолжают происходить радикальные и необратимые изменения, как бы кто ни пытался обратить время вспять. Именно это и придает российской трансформации конца ХХ века пусть не завершенный, но революционный и фундаментальный характер.
Управляемая демократия приводит к нестабильности
Постреволюционная ситуация требовала политической стабилизации. Это в силу предпочтения, отданного тогда экономическим реформам, а не демократии, вкупе с российской традицией распоряжения властью («только царь справится с хаосом», а «царь» всегда с этим согласен) привело к формированию режима управляемой демократии. Такой режим особенно усилился с приходом к власти президента В. Путина. Мы видели, по каким направлениям и в какой форме это делалось.
Обществу все эти шаги объясняются крайней степенью его неуправляемости. Есть подозрение, что «неуправляемостью» считается всякое проявление свободы и независимости.
Власть может позволить себе подобные действия, поскольку пока она опирается на поддержку большинства населения, с тех пор как с 1999 года идет подъем экономики и достигнута политическая стабильность. Поддержка населения является фактором первостепенного значения, она делает режим легитимным даже при свертывании демократических институтов, которые еще не успели доказать гражданам свою полезность и которые общество еще не готово отстаивать.
Но, как было показано, только демократия способна обеспечить долговременную политическую стабильность, а попытки ее достижения авторитарно-бюрократическими методами рано или поздно приводят к дестабилизации. Казалось бы, к настоящему времени уже достигнута послушность всей политической системы воле одного президента. Каждый следующий шаг в этом направлении – посредством ли юридического оформления практики контроля со стороны государства (отмена губернаторских выборов), путем ли расширения реальной сферы его контроля (захват собственности, контроль над бизнесом) – нацелен на то, чтобы еще больше увеличить управляемость общества. Но, увы, точка перегиба достигнута, дело начинает двигаться в противоположную сторону. Сама власть это чувствует, иначе бы она не искала, какие гайки еще закрутить. Важные сигналы стали поступать и от экономики.
Экономическая динамика: мотор сломан?
До сих пор экономика была важнейшим аргументом в пользу Путина. Не имеет значения, в какой мере это именно его заслуга, но факт остается фактом. Именно при нем начался ощутимый экономический рост, причем после десяти лет острейшего трансформационного кризиса. Утвердилось мнение, что реформаторы и олигархи все эти годы вели экономику к упадку, растаскивая народные богатства и проводя неправильную политику. Это казалось очевидным, а тонкости – дело профессионалов.
На самом деле реформы 90-х годов, создавшие частный сектор экономики, который быстро креп, стали приносить плоды. Сыграли свою роль глубокая (в 4, 5 раза) девальвация рубля в 1998 году и невиданный рост цен на нефть. На этой основе сложился своеобразный механизм восстановительного роста: повышение деловой активности при быстром увеличении денежного предложения. Окрепший частный сектор смог воспользоваться открывшимся окном возможностей. За короткое время была снята казавшаяся неразрешимой проблема неплатежей и бартера, разрешен бюджетный кризис, улучшился сбор налогов.
Монетизация экономики (отношение денежной массы – агрегата М2 к ВВП) выросла с 14% в 1998 году до 25% в 2003 году.
Заметим сразу, это не так много, что обусловлено борьбой с инфляцией в 1992—1998 годах; в развитых странах с рыночной экономикой этот показатель составляет 70–100%. В странах Восточной Европы, недавно переживших трансформационный кризис и инфляцию, уровень монетизации в 2004 году составил (по данным ИК «Тройка-Диалог»): в Латвии – 25%, в Болгарии – 27, в Эстонии —30, в Польше – 38, в Венгрии – 40, в Словении – 40%.
В Чехии этот показатель превышал 60%, но там переход к рынку проходил при самых низких темпах инфляции. Ни одна из этих стран не имела в последние годы столь благоприятных условий для роста, как Россия, поскольку только она имела выгоды от высоких цен на нефть и могла повышать монетизацию с опорой на масштабный прирост валютных доходов. А это значит, что мы могли быстро и без особых рисков наращивать объемы займов и кредитов, привлекать инвестиции посредством активной эмиссии других ценных бумаг. Так оно и было в последнее время. В августе 2004 года объем предоставленных кредитов по сравнению с 1 января 2000 года вырос в 6 раз. При этом инфляция снижалась: быстрый рост денежной массы нейтрализовался высоким темпом роста экономики.
В 2003 году президент Путин с подачи своего экономического советника А. Илларионова выдвинул задачу удвоения ВВП к 2010 году. Я выступил с критикой этой установки, прежде всего потому, что полагал ее вредной с точки зрения структурных реформ, которые все откладывались, и по причине несогласия с политикой ускорения, основанной на стимулировании роста доходов обрабатывающих отраслей посредством поддержания низких цен на газ и энергию. Но сам по себе быстрый рост в сложившихся условиях был возможен. Высокий уровень деловой активности при огромных экспортных доходах позволял продолжать практику наращивания денежной массы при умеренных рисках и годовой инфляции 7–10% еще примерно 3–4 года, пока монетизация не поднимется в 2–2, 5 раза. При этом годовые темпы роста ВВП могли достигать 8–12%.
Даже если принять во внимание степень долларизации российской экономики (с учетом оборота долларов уровень монетизации составляет сейчас где-то 30—35%), все равно увеличение монетизации в 1, 5–2 раза оставляло возможность быстрого роста в течение 2–3 лет просто за счет дальнейшего повышения активности бизнеса при возможности привлечения финансовых ресурсов.
Потом бы понадобился переход к иным, более стабильным факторам роста, из которых самый важный – увеличение радиуса доверия за счет совершенствования институтов. Но на это у нас еще был резерв времени.
События развернулись иначе. После начала акции против ЮКОСа и усиления давления на бизнес в целом деловая активность пошла на убыль. Несмотря на то что цены на нефть достигли исторического максимума, темпы роста экономики и инвестиций стали снижаться. Застопорились и реформы. Сначала это объяснялось предстоящими президентскими выборами, но и после них реальные усилия предпринимались только в части административной реформы и монетизации льгот, вызвавших негативное отношение населения. Эти инициативы действительно трудно признать успешными. Другие реформы – реализующие сентябрьские предложения Путина, – казалось бы, отношения к экономике не имеют.
