Александр Зиновьев - Русская судьба, исповедь отщепенца
Но эти зубры идеологии были где-то наверху. Нам приходилось иметь дело со сталинскими монстрами рангом поменьше. В Институте философии этих монстров возглавляла Е.Д. Модржинская, бывшая начальником личной канцелярии Берии и полковником "органов". Она была необычайно энергичной и фанатичной коммунисткой. Во всяком случае, она претендовала на такую роль. Личность она была в высшей степени колоритная. В моей книге "Желтый дом" она послужила прототипом для "Суки Тваржинской".
МОЯ ЖИЗНЬ
Весной 1954 года я сдал свою диссертацию на обсуждение на "малом" ученом совете. Обсуждение превратилось в настоящее сражение, длившееся более шести часов. Профессора обвиняли меня во всех возможных отступлениях от марксизма-ленинизма. Студенты и аспиранты моей группы громили их и высмеивали их невежество. На обсуждение пришло много людей с других факультетов и даже извне университета - слух о необычной диссертации распространился по Москве. Пришел, в частности, молодой кинорежиссер Г. Чухрай с группой своих артистов. Потом мы стали друзьями. С Чухраем меня познакомил мой друг Карл Кантор, о котором я уже упоминал.
Ученый совет решил не выпускать диссертацию на защиту на "большом" ученом совете.
После обсуждения мы с Карлом и Чухраем пошли к М. Донскому, одному из ведущих тогда советских кинорежиссеров, надеясь на то, что тот сможет мне помочь. Наши надежды оправдались. Тогдашний заведующий отделом пропаганды ЦК КПСС Г.Ф. Александров, бывший одним из ближайших идеологических советников Сталина, был другом М. Донского. Последний позвонил Александрову, рассказал о решении ученого совета не допускать диссертацию на защиту. Александров пообещал уладить дело. Буквально через день мне сообщили, что ученый совет пересмотрел свое решение путем личного опроса членов совета, и моя диссертация была допущена к защите. Таким образом, один из самых заядлых бывших сталинистов поддержал работу бывшего антисталиниста, даже не посмотрев ее. Такие явления в сталинские годы были возможны. Я уверен в том, что в послесталинские "либеральные" годы такие книги, как "Тихий Дон" Шолохова и "Двенадцать стульев" и "Золотой теленок" Ильфа и Петрова, не были бы напечатаны - не допустили бы сами писатели. Опять-таки один из парадоксов советской жизни: если бы сталинисты во главе с Г. Александровым удержались еще три-четыре года, моя немарксистская диссертация о Марксе была бы напечатана, я сразу стал бы доктором наук и профессором, а может быть, был бы даже назначен на высокий пост. Несмотря ни на что, у сталинистов было больше пиетета к таланту, чем у "либералов".
Защита диссертации тоже превратилась в манифестацию. Многие выступавшие требовали напечатать ее. Это напугало философское начальство. Степень кандидата мне присудили, но потом четыре года не утверждали: покровительствовавший мне Александров потерял все свои позиции. Диссертацию изъяли из открытого фонда Библиотеки имени В.И. Ленина и из Библиотеки имени Горького (последняя - университетская библиотека). Выдавали ее читать только по особому разрешению. Насколько мне известно, этот запрет сохранился вплоть до выхода "Зияющих высот". Один из моих почитателей попытался в 1977 году получить разрешение, но ему отказали.
Одна характерная деталь, связанная с диссертацией. Пока Сталин был жив, я принципиально не хотел ссылаться на него, как это по обязанности делали все. Мой научный руководитель не хотел выпускать главы диссертации на обсуждение на кафедре из-за этого. После смерти Сталина сразу же прекратились ссылки на него. Я из духа противоречия включил работу Сталина "О диалектическом и историческом материализме" в список использованной мною литературы. Мой научный руководитель на сей раз был категорически против. Сталинизм пустил корни в души людей настолько глубоко, что сталинисты начали предавать своего кумира сразу же. как только предательство становилось неопасным и даже выгодным для них. Последующая история страны дала бесчисленные примеры такого рода. Шут Хрущев, плясавший и кривлявшийся по приказу Сталина, превратил критику Сталина в личное оскорбление и окарикатуривание последнего.
ИНСТИТУТ ФИЛОСОФИИ
В декабре 1954 года я был принят на работу в Институт философии Академии наук СССР. Произошло это при довольно комичных обстоятельствах. В Институте философии уже знали обо мне и о моей диссертации. Институтские монстры во главе с Модржинской были категорически против принятия меня на работу в институт. Модржинская специально приходила на факультет наводить обо мне справки. Она сколотила целую группу с целью предотвратить мое поступление в институт - у нее был нюх старой чекистки, она чуяла, что я - "не наш человек". Так что никаких шансов поступить в Институт философии у меня не было. Но вот однажды я присутствовал там на ученом совете, на котором защищалась докторская диссертация. Диссертант, бывший сталинист, теперь стал, как и многие другие бывшие сталинисты, антисталинистом. Меня это возмутило. Я выступил и охарактеризовал поведение диссертанта как типичную подлость. Я сказал тогда в заключение восточную пословицу: "Мертвого льва может лягнуть даже осел". Директором института был Ц.А. Степанян, бывший сталинист. Услышав мое выступление, особенно последнюю фразу, он молча вышел из зала и отдал приказ зачислить меня в институт на должность машинистки-стенографистки - это была единственная свободная ставка. Так я попал в Институт философии АН СССР. Через несколько месяцев меня перевели в младшие научные сотрудники.
Забавно, что со мной и на этот раз серьезно беседовали представители райкома партии и "органов". Они тоже восприняли мое выступление как защиту Сталина и расценили его как противоречащее новой генеральной линии партии. Важно было не то, что ты говорил по существу, а то, насколько говоримое тобою соответствовало общей установке. Важно было не то, куда именно шла масса людей, а то, чтобы и ты шел в ногу с нею. Еще в сталинские годы рассказывали такой анекдот один старый большевик в пункте анкеты, в котором спрашивалось, колебался ли он в проведении генеральной линии партии, написал, что он колебался вместе с генеральной линией партии. Этот анекдот рассказывали открыто, над ним открыто смеялись, но за это почему-то не сажали.
АНТИСТАЛИНИСТСКОЕ ДВИЖЕНИЕ
Я пришел в Институт философии АН СССР в конце 1954 года, когда там уже существовала влиятельная антисталинистская группа. Эта группа - явление, характерное для того времени. Такого рода группы возникали тогда повсюду в той или иной форме. Хотя они и не объединялись в единое антисталинистское движение с четко сформулированными лозунгами, все же есть основания говорить в данном случае о них как об элементах массового движения. Организационное единство исключалось условиями коммунистического общества. Но оно и не требовалось. Однообразие условий и проблем во всех подразделениях советского общества тех лет обусловливало одинаковую направленность такого рода групп и отдельных личностей.
У нас в институте антисталинистскую группу возглавлял В П. Доброхвалов личность, заслуживающая огромного уважения и памяти потомков. Заслуживающая, но, увы, не удостоившаяся. По образованию Доброхвалов был биологом, защитившим кандидатскую диссертацию еще до войны. Во время войны был офицером, потом фронтовым журналистом, стал полковником. После войны работал в газете "Красная Звезда". В институт попал как человек, интересующийся философией естествознания. Он был человеком умным и мужественным. Вместе с тем был опытным во всякого рода внутрипартийных делах. В группу Доброхвалова вошли молодые сотрудники и аспиранты. Мы в нем единодушно признали своего лидера. Он действительно был прирожденным вождем сталинского периода. Но его способности вождя оказались направленными в другую сторону - против сталинизма.
Доброхвалов возглавлял борьбу против сталинистских монстров в течение пяти лет. Надо сказать, что эта борьба была далеко не безопасной. Прекратились массовые сталинские репрессии, но в ход пошли другие методы. В отношении меня, например, с первого дня работы в институте была организована настоящая травля. Мою диссертацию не утверждали. Мои статьи не печатали. Редактор "Вопросов философии" Каммари заявил, что, пока он жив, ни одно мое сочинение не будет нигде напечатано. Он сдержал слово. Печататься я начал лишь после его смерти, причем сначала в Польше и Чехословакии и лишь затем у себя дома. Нескольких молодых сотрудников уволили из института. Самого Доброхвалова в конце концов выжили из института, испортив всякого рода клеветническими измышлениями всю его последующую жизнь. Причем это сделали "либералы" при поддержке сталинских монстров. Я восхищаюсь этим человеком и пользуюсь случаем, чтобы воздать ему должное.
