Марк Твен - Личные воспоминания о Жанне дАрк сьера Луи де Конта, её пажа и секретаря
Они заключили беседу страшной угрозой - угрозой, которая повергает верующего католика в бездну отчаяния:
- Церковь повелевает тебе подчиниться. Если ты ослушаешься, она отступится от тебя, как от язычницы.
Быть отлученной от Церкви! Той высшей силы, которая держит в своих руках судьбу человечества; которая простирает свое могущество за пределы самых дальних созвездий, мерцающих в небе; которая имеет власть над миллионами живущих и миллиардами тех, кто с трепетом ожидает в чистилище искупления или вечной погибели! Если она благоволит к тебе - перед тобой раскрываются врата рая; стоит ей разгневаться - и ты ввергнут в неугасимый огонь ада; власть и мощь ее затмевает мощь земных владык настолько же, насколько мощь земного монарха подавляет какую-нибудь жалкую деревушку. Если от тебя отступился твой король-это означает смерть, и это немало; но быть отлученной от Рима, быть покинутой Церковью? Смерть перед этим ничто, ибо это означает осуждение на вечную жизнь - но какую жизнь!
Я уже видел в своем воображении багровые волны, плещущие в безбрежном море пламени; видел, как тщетно борются с ними и погружаются в них черные сонмы погибших душ. Я знал, что задумавшейся Жанне предстала та же картина, и не сомневался, что ей придется сдаться; я даже желал этого - ведь эти люди способны были выполнить свою угрозу и обречь ее вечным мукам, - да, они были на это способны.
Но ждать этого и надеяться на это было глупостью. Ведь Жанна д'Арк была совсем особенной, непохожей на других. Верность принципу, верность истине, верность своему слову - все это было у нее в крови и было от нее неотделимо. Она не могла изменить свою природу и отступиться от этого. Она была олицетворением верности, воплощением стойкости. Во что она верила того она держалась до конца, и самый ад не мог бы ее поколебать.
Голоса не разрешали ей подчиниться Церкви, как этого от нее требовали. Она повиновалась им и ждала своей участи.
Когда я вышел из темницы, на сердце у меня лежала свинцовая тяжесть, а она - она оставалась спокойной и безмятежной. Она выполняла то, что считала своим долгом, и этого ей было довольно. Будь что будет! Последние ее слова при этом свидании дышали безмятежностью и верой:
- Я христианкой родилась, крещена и христианкой надеюсь умереть.
Глава XV. Жанна не страшится костра
Прошло две недели, наступило 2 мая, в воздухе потеплело, в долинах и на прогалинах расцвели полевые цветы, в лесах запели птицы; вся природа озарилась солнечным светом, у всех стало веселее на душе, ожила в мире радость и надежда. Равнина за Сеной ярко и нежно зазеленела, река струила прозрачные воды, на ней красовались одетые листвой островки, еще красивее были их отражения в светлой воде; с высокого обрыва, что повыше моста, Руан предстал во всей своей красе, радуя глаз, - самый прекрасный город под всем небесным сводом.
Когда я говорю, что все сердца радовались и ликовали, я говорю о людях вообще. Мы, друзья Жанны, не могли радоваться; не радовалась и она сама, бедняжка, запертая в хмурых стенах темницы. Как близки были щедрые лучи солнца, но для нее они были недосягаемы; как она томилась по ним, и как безжалостно лишили ее всего этого волки в черных облачениях, замышлявшие очернить и убить ее!
Кошон был готов продолжать свое гнусное дело. У него был теперь новый план. Надо попробовать убеждение - атаковать упорную пленницу доводами, красноречивыми проповедями искуснейших ораторов. Вот в чем заключался его план. Однако он не собирался читать ей Двенадцать Пунктов. Даже Кошон постыдился огласить эту чудовищную клевету - даже у него где-то на бесконечной глубине были запрятаны остатки стыда; и он не смог этого сделать.
В солнечный день 2 мая черная братия вновь сошлась в обширном помещении, примыкавшем к главному залу замка. Епископ Бовэ воссел на своем возвышении, а впереди него разместились шестьдесят два подчиненных ему судьи; писцы заняли свои места за столами, проповедник - на кафедре.
Вдали послышалось бряцанье цепей. Жанна вошла в сопровождении стражи и села на свою одинокую скамью. После двух недель отдыха от преследований она снова выглядела хорошо и была прекрасна.
Она огляделась и увидела человека на кафедре. Конечно, она догадалась, для чего он тут.
Речь оратора была написана заранее, и он держал ее в руке, стараясь не показывать. Рукопись была так объемиста, что походила на книгу. Он начал весьма бойко, но посреди какого-то цветистого периода память ему изменила, и ему пришлось украдкой заглянуть в рукопись, - это сильно испортило впечатление от его речи. Скоро это случилось с ним опять, а там и в третий раз. От смущения бедняга побагровел, а слушатели начали смотреть на него с сожалением, и от этого дело пошло еще хуже. Тут Жанна сделала замечание, окончательно его уничтожившее. Она сказала:
- Читай уж лучше по книжке, а потом я тебе отвечу.
Ветераны пергаментных боев рассмеялись самым жестоким образом, а у оратора был такой растерянный и беспомощный вид, что он невольно возбуждал жалость; я и сам готов был его пожалеть. Да, Жанна набралась сил во время этой передышки, и к ней вернулось присущее ей веселое лукавство. В ее последнем замечании оно было готово прорваться наружу.
Когда оратор несколько оправился от своего смущения, он поступил благоразумно: следуя совету Жанны, он больше не пытался произносить свои тирады якобы по вдохновению, а стал прямо "читать по книге". В этой речи двенадцать пунктов обвинения были сведены к шести; от них он и отправлялся.
Время от времени он останавливался и задавал вопросы, а Жанна на них отвечала. Ей разъяснили, что такое Воинствующая Церковь, и снова предложили подчиниться ей.
На это Жанна ответила то же, что и раньше.
Тогда ее спросили:
- Значит, ты считаешь, что Церковь способна заблуждаться?
- Нет, я этого не считаю; но за те мои слова и дела, которые были внушены мне Господом, я отвечу ему одному.
- Значит, на земле ты не признаешь над собою судьи? Ты и святого отца нашего папу не признаешь своим судьей?
- На это я отвечать не буду. Надо мной есть милосердный владыка Господь. Перед ним я готова за все нести ответ.
Тогда раздались страшные слова:
- Если ты не подчинишься Церкви, собравшиеся здесь судьи признают тебя еретичкой и осудят на сожжение.
Вас или меня эти слова поразили бы смертельным ужасом, но в Жанне д'Арк они лишь разбудили ее львиную отвагу, и в ответе ее прозвучала та воинственная нота, которая вдохновляла ее солдат, точно боевая труба:
- Я не стану отвечать иначе, чем уже отвечала. И я готова повторить свой ответ на костре!
О, как отрадно было снова услышать воинственный тон и увидеть в ее глазах боевой огонь!
Многие из присутствующих были взволнованы; такие слова должны были взволновать всякого настоящего мужчину - будь то друг или враг. Добряк Маншон снова рискнул своей жизнью; он храбро и четко написал на полях протокола: Superba responsio!
Эта запись видна и сейчас, спустя шестьдесят лет, и вы можете ее прочесть.
Superba responsio! Вот именно. И этот "великолепный ответ" мы услышали из уст девятнадцатилетней девушки, когда смерть и ад уже зияли неред ней.
Разумеется, вопрос о мужской одежде обсуждался вновь и, как всегда, очень пространно; снова ее пытались подкупить обещаниями, - если она добровольно снимет ее, то будет допущена к мессе. Но она ответила, как отвечала уже не раз:
- Я готова ходить в женском платье ко всем церковным службам, если меня к ним допустят, но в темнице я снова надену мужскую одежду.
Ей стали расставлять ловушки, задавая вопросы в форме предположений. Но она всякий раз разгадывала игру и не поддавалась.
Ее спрашивали примерно так:
- Готова ли ты сделать то-то и то-то, если мы это разрешим?
Она отвечала:
- Когда вы разрешите, тогда и увидите.
Да, 2 мая Жанна была в отличном расположении духа. Она все время была настороже, и поймать ее было невозможно. Заседание длилось бесконечно долго; все старые вопросы один за другим задавались сызнова; искусный оратор истощил все средства убеждения и все свое красноречие, - а результат был обычный: бой окончился вничью. Шестьдесят два законника отступили на свои прежние позиции, а их одинокий противник удержался на своих.
Глава XVI. Жанна не страшится пыток
Великолепная, солнечная, теплая погода радовала все сердца. Руан был настроен беззаботно и весело и готов был смеяться по малейшему поводу. Когда разнеслись слухи, что молодая узница еще раз выиграла бой с епископом Кошоном, было много смеха среди горожан обеих партий, потому что епископа ненавидели все. Конечно, большинство населения, настроенное в пользу англичан, хотело увидеть Жанну на костре, но это не мешало им смеяться над ненавистным епископом. Смеяться над английским начальством или над большинством судей, пособлявших Кошону, было бы опасно; но можно было смело смеяться над Кошоном. или д'Эстиве, или Луазелером - никто бы на вас не донес.
