Дэвид Рол - Утраченный Завет
Ионафан поднялся на холм Гиве-Элоим («холм Богов») рядом с селением Гива, где среди израэлитских стоячих камней филистимляне воздвигли большой отдельный столб (еврейск. нетсиб) — физический символ их владычества в регионе. В современных редакциях Библии слово нетсиб часто переводится как «правитель» — это позднейшее смысловое значение первоначального слова, выбранное потому, что чиновники такого уровня считались «столпами общества», но в первоначальном значении нетсиб был просто «столпом», как и следует переводить это слово в книгах Царств. Сын царя Ионафан не сместил (или убил) филистимского губернатора в Гиве-Элоим — он просто опрокинул филистимский монолит, который рухнул на землю и разбился на крупные обломки. Звуки рогов в холмах возвестили о начале мятежа против правления филистимлян.
Сераним в городах на прибрежной равнине вскоре услышали об этом событии и послали в холмы крупное войско для усмирения мятежа. Армия филистимлян быстро восстановила контроль и оттеснила Лавайю и Ионафана вместе с наемниками-хабиру в долину Иордана. Многие наемники бежали в Трансиорданию, но самые преданные бойцы Лавайи перестроились и заняли позиции у стоячих камней в Галгале. Израэлитские крестьяне, жившие в холмах, забросили свои селения и шатры, опасаясь массовых убийств, и скрылись в пещерах. Поверив в то, что бунт подавлен, самоуверенные филистимляне вернулись на прибрежную равнину и оставили лишь небольшой гарнизон в Михмасе для наблюдения за обстановкой после легкой победы. В течение семи дней Лавайя ждал в Галгале. Затем он провел своих людей по Вади Килт и Вади Сувенит и вновь занял Гиву. Отсюда его храбрый сын Ионафан с небольшим отрядом возглавил поход против филистимлянского гарнизона в Михмасе и занял город, что сопровождалось очередным (на этот раз небольшим) землетрясением. Те наемники-хабиру, которые находились на жалованье у филистимлян, составлявшие половину гарнизона в Михмасе, увидели, что удача сопутствует царю Израиля, и без колебаний перешли на его сторону, в то время как крестьяне вышли из своих укрытий и с оружием в руках стали преследовать бегущего врага. Десятки филистимлян вместе с их командирами были взяты в плен, а остальные в беспорядке бежали в города на прибрежной равнине.
«Тогда и евреи [наемники-хабиру, в отличие от израэлитов], которые вчера и третьего дня были у филистимлян и которые повсюду ходили с ними в стане [в Михмасе], пристали к израильтянам, находившимся с Саулом и Ионафаном. И все израильтяне [в отличие от евреев], скрывавшиеся в горе Ефремовой, услышав, что филистимляне побежали, также пристали к своим в сражении» [1-я Царств, 14: 21–22].
Геополитическая ситуация во многом вернулась к первоначальной лишь с тем различием, что номинальный контроль филистимлян над возвышенностями оказался ослабленным. Сераним восторжествовали в первоначальной битве, но Лавайя выиграл военную кампанию с помощью стратегического отступления и последующего захвата территории, доставшейся противнику. Он знал, что филистимляне не в состоянии постоянно держать свою огромную армию на возвышенностях. Царю Израиля оставалось лишь отдавать территорию и снова занимать ее после того, как филистимляне отводили свои главные войска на прибрежную равнину. Эта игра в кошки-мышки между филистимлянами и Израилем вскоре привлекла внимание египтян, которые после пятидесяти лет мира и стабильности были недовольны тем, что происходило на их «заднем дворе».
Эпоха АмарныПосле успешных военных кампаний Тутмоса III Египет купался в роскоши. Аменхотеп II,[114] сын и преемник Тутмоса, попытался продолжить войну своего отца на севере, но, несмотря на очевидную физическую и военную доблесть, обстоятельства складывались не в пользу нового царя. Хотя египетские летописи безмолвствуют об этом, по-видимому, Аменхотеп потерпел военную неудачу на седьмом году своего правления во время военной кампании в Сирии (1081 г. до н. э.). Он попытался замаскировать неудачу, представив свою военную вылазку как охоту на слонов в «стране Ниу». С большой долей вероятности, прямым следствием этой военной неудачи является выработка новой иностранной политики в следующем поколении царей XVIII династии.
После коронации Тутмоса IV[115] началась эпоха политических брачных союзов. Как ни странно, старый противник — индоевропейское царство Миттани, которое было мишенью многих военных кампаний Тутмоса II, — стало ближайшим союзником Египта в результате ряда браков между фараонами и царскими дочерями Нахарины.[116] Сначала Тутмос IV, а потом его сын Аменхотеп III женились на иностранных царевнах и превратили царские дворцы Египта поистине в космополитические дворы. Эта политика оказалась столь успешной, что иностранные правители из разных государств посылали своих дочерей в Египет в обмен на мир с великой державой (и неплохое приданое, выплачиваемое египетским золотом). В течение нескольких десятилетий некоторые из самых могущественных царств, включая Миттани, Вавилонию, Хатти и Арсаву, заключили мир и торговые договоры со страной фараонов. Каждая невеста неизменно прибывала в Египет в сопровождении большой свиты слуг и чиновников, превращая резиденции фараонов в огромные международные комплексы, состоявшие из гаремов и посольских служб. Мир наступил почти повсюду на древнем Ближнем Востоке, за исключением Южной Палестины, где мятежные евреи постоянно совершали вылазки из своих цитаделей на возвышенностях. Откуда египтяне могли знать, что этим, казалось бы, незначительным племенам предстояло навеки изменить политический ландшафт в регионе?
Египетские писцы, записывающие поступление дипломатических даров из Ханаана (гробница Хоремхеба, Саккара).
Развязка наступила в конце долгого правления Аменхотепа III,[117] сына Тутмоса IV, который часто считается богатейшим фараоном Древнего Египта. За все время своего царствования Аменхотеп не считал необходимым использовать военную силу Египта. У империи не было крупных противников, а племена «разбойников» в холмах контролировались войсками вассальных городов-государств на прибрежной равнине Ханаана. Эта политика «полицейского умиротворения» успешно осуществлялась более полувека, но неожиданно завершилась с появлением на исторической сцене трех очень разных личностей. В Египте мы вступаем в эпоху Амарны и переходим к правлению печально известного фараона-еретика Эхнатона.[118] В холмах Ханаана израильтяне избрали нового царя и военачальника в лице Лавайи-Саула, а молодой человек по имени Елханан из племени Иуды собирался начать свою борьбу за власть.
Открылось окно возможностей для крупных политических неурядиц в Южном Леванте. Египту вскоре предстояло утратить интерес к своим вассальным владениям из-за ошибок самодовольного фараона, возложившего на себя роль мессии, а Израиль был готов воспользоваться моментом, чтобы стать доминирующей военной и политической силой в регионе. Отвлеченный внутренним религиозным переворотом, Египет был застигнут врасплох, и на границах его империи начались процессы распада.
Фараон Эхнатон установил в долине Нила монотеистический культ, основанный на поклонении свету и теплу. Создателем этих животворных сил был солнечный диск, которого египтяне назвали «Атон». Однако за этим простым символом стояла сложная теология и мифология бога творения Атума — первоначального солнечного бога, явленного в облике Ра-Харахти, восходящего солнца. Отход от Амона в пользу Атона, без сомнения, отчасти был вызван необходимостью вырвать политическую власть из рук жреческого сословия Карнака, которое стало слишком могущественным в середине XVIII династии. Но революция сторонников Атона была чем-то гораздо большим, чем политические маневры, — это был фундаментальный переворот изначальной системы верований. В результате царь Эхнатон («славный дух солнечного диска») предпринял попытку реформации и возвращения к древнему культу солнцепоклонничества. Трудно понять, до какой степени молодой фараон подвергся влиянию чужеземных идей, пронизывавших двор его отца и породивших странное смешение старого и нового, характерное для культа Атона.
Два фараона были соправителями в течение двенадцати лет (1023–1012 г. до н. э.). Это было время глубоких перемен в Египте, когда Аменхотеп III был возвышен до божественного статуса (как человеческое воплощение Атона), а Эхнатон с головокружительной скоростью принялся осуществлять религиозный и философский переворот в общественном сознании. Жена Эхнатона Нефертити[119] была дочерью хеттского царя, а вторая его жена, царица Кийя, была сестрой царя Тушратты из царства Миттани. Могла ли одна из этих чужеземных царевен воспламенить новую веру, бросив собственные религиозные представления в плавильный котел этого международного синкретизма? Иными словами, был ли Эхнатон создателем и ваятелем или просто новообращенным (хотя и высокопоставленным) приверженцем монотеистической религии, распространявшейся в царских династиях того времени? Эхнатона обучали знаменитые мудрецы той эпохи, включая писца, архитектора и философа Аменхотепа, сына Хапи, а также визиря и царского наставника Абд-Эля.[120] Первый был коренным египтянином, но Абд-Эль, как подразумевает его имя (также известное в современной египтологии как Апир-Эль), был иноземцем — человеком, почитавшим бога Израиля в его патриархальной именной форме, столь типичной для того времени.[121] Наше понимание религиозной ереси периода Амарны приобретает новую перспективу с осознанием того, что один из ближайших советников юного принца Аменхотепа (впоследствии Эхнатона) был почитателем бога Эля.
