Владимир Поляков - Страшная правда о Великой Отечественной. Партизаны без грифа «Секретно»
Сначала, наверное, по старшинству, заговорил Филипп Степанович. Оказалось, что еще до войны он был командиром погранзаставы, сам создавал отряд и, с небольшим перерывом в Сочи, прошел с ним всю партизанскую эпопею.
Не помню, в какой связи он стал рассказывать о голоде. О том страшном голоде, который пережили партизаны. Сначала люди худели, превращаясь буквально в скелеты, а потом начинали пухнуть.
Бывшие узники концлагеря «Картофельный городок»Алексей Калашников пришел в партизаны почти на год позже. В Севастополе он попал в плен. Привезли в «Картофельный городок». Никто из ребят, включая меня, первоначально не понял, что речь идет о концентрационном лагере в Симферополе, а узнав, удивились, так как и Толя Иванов, и Шурик Алдушин работали водителями именно на 9-м маршруте, остановка которого была прямо напротив «Картофельного городка». Но вернемся к рассказу А.П. Калашникова:
«Перед строем военнопленных появился офицер.
— Кто работал забойщиками скота, поднимите руки.
Друг Калашникова Александр Балацкий толкнул его под бок и поднял руку. Ничего не понимая, то же самое сделал и Алексей. Их вывели из строя, посадили в машину и куда-то повезли. Когда матросы вышли из темной будки, то оказалось, что находятся они на мясокомбинате. Рабочие с интересом и состраданием смотрели на моряков. Увидев, что офицер куда-то ушел, Балацкий попросил пожилого рабочего рассказать технологию забоя быков.
Появился уже знакомый офицер, а с ним кто-то из местных чиновников.
— Расскажи, как будешь забивать быка! — приказал местный.
Алексей слово в слово повторил то, что услышал только что.
Их оставили на мясокомбинате. С каждым днем чувствовалось, как возвращаются силы. За кусок мяса Алексей выменял у кого-то гитару. При этих словах слушающие его ребята почему-то засмеялись.
С моряками подружился мастер Литвиненко, который, как оказалось, был связан с подпольем. Под его руководством они потихоньку стали заниматься «мелкими пакостями» — портить оборудование, гноить или «пускать налево» готовую продукцию.
О действиях моряков что-то стало известно руководству, и их арестовали. Содержали не в городской тюрьме или гестапо, а там же, на мясокомбинате. Через знакомого Балацкий достал вазелин и утром перед допросом приказал Алексею сделать нехитрую процедуру.
Когда в камеру пришел офицер, Балацкий снял штаны и сокрушенно показал, как «гной» (вазелин) лезет наружу из самого интимного органа. Офицер в панике бросился вон. Алексей тоже стал снимать штаны, но куда там — офицера и след простыл. С этой минуты охрана чуралась их хуже чумных, а уже на следующий день, разобрав стенку в туалете, моряки бежали в лес».
Наутро мы вновь сходили к памятнику. В найденной гильзе от зенитного пулемета оставили записку. А саму гильзу надежно спрятали среди камней. Каково же было мое удивление, когда через год в гильзе лежал десяток записок. Оказалось, что вдоль Бурульчи постоянно проходили туристы, а с установкой памятника инструкторы включили его в свой маршрут.
Уже работая над книгой, в своем архиве я отыскал ту первую записку.
В последующих походах к нам присоединились и были постоянными участниками: водители Олег Рябков с супругой, который стал нашим кинооператором; Володя Гудошник, токари Виталий Шейко и Гена Приходько.
После похода меня долго не покидало чувство неудовлетворенности. Честно говоря, со слов Ф.С. Соловья я ничего не понял. В могиле, оказывается, были раненые из госпиталя, какие-то мирные жители, погибшие партизаны. Кроме того, могила была братская, а памятник мы поставили одному А. В. Подскребову!
Когда дома я все это рассказал жене, она только всплеснула руками: Опять за старое! Казалось бы, наконец нашел могилу Подскребова, так успокойся, поставь точку и займись, наконец, аспирантурой, семьей…
Но я уже заболел Васильковской балкой. Вновь ходил по квартирам партизан, но уже всего Северного соединения и каждому задавал один и тот же вопрос: «Вы можете рассказать что-нибудь о Васильковской балке?»
Встреч были десятки. Наиболее запомнились две. На улице Пушкинской в кабинете управляющего мясомолтреста, так, по-моему, называлась эта контора, сидел в недавнем прошлом не то секретарь горкома партии, не то предисполкома, а в 1943 году краснофлотец и партизан — Федор Мазурец.
Узнав о цели моего визита, он как-то по-иному взглянул на меня. Повернулся к окну, видимо, что-то вспоминая. Я не повторю дословно, что говорил Мазурец, но смысл заключался в том, что такого, что творилось в те дни начала 44-го года, он не видел никогда. Отрядов как таковых не было. Спасались каждый, как мог. Узнав, что Ф.С. Соловей был с нами в походе, он тепло о нем отозвался, назвал «рабочей лошадкой», на которой все пашут, и сказал, что бригада Соловья в те дни приняла на себя главный удар.
Другая, не менее поразившая меня встреча произошла с бывшим командиром 17-го партизанского отряда Октябрем Козиным. Он уже был смертельно болен. Разговаривая со мной, вспоминая, может быть, о главных днях своей жизни, он как будто вдохнул свежего воздуха. Что мне запомнилось больше всего и поразило — это его наказ не доверять рассказам людей, которые пришли в лес в конце сорок третьего года.
Уже потом из мемуаров А.Ф. Федорова я узнал, что, оказывается, существует даже специальный термин: «партизан сорок третьего года». Это о тех, кто пришел в партизанские отряды уже накануне прихода советских войск.
Ни тогда, ни сейчас я не ставлю под сомнение ни патриотизм, ни вклад в победу людей, которые стали партизанами именно накануне освобождения. Но в чем, безусловно, был прав О.А. Козин, верить на слово их рассказам — нельзя. Встретившись с десятками людей, сопоставляя услышанное, во многих случаях я с горечью убеждался — лукавят.
От встречи к встрече, от судьбы к судьбе моя записная книжка пополнялась новыми именами. Если кто-либо из бывших партизан называл имя похороненного в Васильковской балке, то это был либо его родственник, либо самый близкий друг. Имена остальных, как правило, забывались. Совершенно неожиданно узнал, что в могиле находятся и два словака. Проверяю по партархиву, смотрю книгу Николая Дмитриевича Лугового «Побратимы» — везде они числятся пропавшими без вести, хотя двое из мной опрошенных уверяют, что видели их в госпитале среди раненых. Наконец, узнаю их имена: Венделин Новак и Франтишек Шмидт.
Круг партизан, от которых еще можно было что-либо узнать, исчерпался. Все чаще случалось так, что я приходил по адресу и узнавал: партизан — умер!
«Пришло время собирать камни». Список похороненных в Васильковской балке составлял уже более двух десятков человек, и надежд на его пополнение уже почти не было. Вместе с Николаем Дмитриевичем Луговым мы разработали эскиз памятника: приподнятая раскрытая книга, а сзади стела. На левой странице общий текст, рассказывающий о произошедшей 3 января 1944 года в Васильковской балке трагедии, а на правой — фамилии, имена, отчества, даты жизни всех похороненных в братской могиле людей, имена которых нам удалось восстановить.
Приготовление ужина в Васильковской балке, 1974 г.Самое деятельное участие в изготовлении памятника принял мой товарищ, токарь автобусного парка Виталий Шейко, который к этому времени стал секретарем комсомольской организации. Виталий сумел отлить страницы памятника на заводе продовольственного машиностроения имени Куйбышева — Продмаше. До сих пор удивляюсь, где он нашел нужный металл, как сделал матрицу, как сумел заинтересовать литейщиков? Казалось, что все хорошо и можно приступить к монтажу памятника, но в дело вмешалось управление лесного хозяйства, и строительство памятника запретили. Виталий Шейко уехал «за длинным рублем» в Якутию, думал, на пару лет, а оказалось, на всю жизнь. В 1977 году я перешел работать преподавателем в автотранспортный техникум и решил завершить эпопею с памятником. Не ставя никого в известность, вывез на неделю в лес самых надежных своих студентов: Володю Гавриша, Андрея Ошкордера, Виталия Куликова и Олега Васина. Поставил им туристскую палатку, завез продукты. Секретарь комсомольской организации соседнего колхоза «Победа», Белогорского района, Николай Кузьмичук обеспечил завоз бетона, строительной арматуры, опалубку. Я же только приезжал к ребятам с субботы на воскресенье. Совместными усилиями памятник был изготовлен.
Разместили его на поляне, где мы обычно устанавливали свой палаточный лагерь. Стоял он на самом видном месте, красивый, ухоженный. А могила, со скромным памятником А.В. Подскребову, осталась, скрытая от постороннего глаза, в глубине леса.
На торжественное открытие приехали на многочисленных автобусах бывшие партизаны, учащиеся моего техникума, школьники, колхозники из соседних школ, местное начальство.
