Сергей Цветков - Древняя Русь. Эпоха междоусобиц. От Ярославичей до Всеволода Большое Гнездо
Изяслав Давыдович зарекомендовал себя, пожалуй, самым никчемным из великих князей, чье недолгое правление прошло без малейшей пользы для Русской земли. Его хватило только на то, чтобы перераспределить родную Черниговскую волость между своими родственниками, Святославом Ольговичем и его племянником Святославом Всеволодовичем, ущемив права обоих при разделе, да затеять распрю с туровским князем Юрием Ярославичем, закончившуюся бесславным отступлением великокняжеского войска от неприступных стен Турова.
В 1158 г. свои претензии к Изяславу предъявил Ярослав Галицкий. Дело опять касалось выдачи изгоя Ивана Берладника, которого Изяслав незадолго перед тем буквально вырвал из рук Юрия Владимировича (см. с. 302—304). Заручившись поддержкой многих русских князей (Святослава Ольговича, Ростислава Мстиславича, Мстислава Изяславича и др.), а также венгерского короля и князей польских, Ярослав прислал в Киев большое посольство, в состав которого, помимо людей галицкого князя, входили бояре и вельможи упомянутых государей. Представительная делегация сильно испугала Ивана Берладника, который, не дожидаясь ее приезда в Киев, бежал к дунайским половцам; однако Изяслав не поддался давлению, «припре» (переспорил) всех послов и отпустил их ни с чем. Между тем в Киев пришли вести о военных успехах Берладника на южных границах Галицкой земли, а также о сочувствии к нему галичан, готовых переметнуться на его сторону. «Толико явиша стягы [как только увидим твои знамена] и мы отступим от Ярослава», — говорили их гонцы Берладнику.
Изяслав велел трубить поход, чтобы прийти на помощь Ивану, но на его зов откликнулись лишь второстепенные князья. Общее настроение князей старшего поколения выразил Святослав Ольгович, пославший сказать Изяславу: «Брате, кому ищеши волости — брату ли или сынови? А добро ти бы ради не починавши переди [лучше бы тебе не начинать усобицу первым]… а иже поедуть на тя с хвалою, а Бог будеть с тобою и яз и моя сыновца [вот если нападут на тебя, то я и мои племянники будем с тобою]». Галицкий князь, наоборот, сумел приобрести сильного союзника в лице волынского князя Мстислава Изяславича, обеспокоенного тем, что Изяслав пытается посадить в Галиче своего ставленника.
Пока Изяслав дожидался в Киеве прихода половцев и берендеев, союзная галицко-волынская рать успела занять Белгород. Когда же войско великого князя обступило город, берендеи завязали тайные переговоры с Мстиславом и в одну из ночей всем скопом переметнулись на его сторону. Изяслав Давыдович отказался от дальнейшей борьбы и стремительно откатился на север, где самовольно занял землю вятичей, принадлежавшую новгородсеверскому князю, наказав таким образом Святослава Всеволодовича за неучастие в войне. Иван Берладник, потеряв единственного союзника, бежал в Византию и в 1161 г. умер в Солуни (Фессалониках); на Руси ходили слухи, «яко с отравы бе ему смерть».
22 декабря 1158 г. Мстислав Изяславич и Ярослав Владимирович вошли в Киев; добычей им было «товара много Изяславли дружины, золота и серебра, и челяди, и кони, и скота». Киевский летописец сообщает, что князья-союзники еще перед походом целовали крест на том, чтобы искать старший стол не для себя, а для смоленского князя Ростислава Мстиславича, старейшего в роду Мстислава Великого и обладавшего неоспоримыми правами на великое княжение по отчине. Тот, однако, постарался заранее предотвратить коллизию «безвластный дядя — полновластный племянник», памятную всем со времен совместного княжения в Киеве Вячеслава Владимировича и Изяслава Мстиславича. В ответ на призыв племянника явиться в Киев и занять отчий стол Ростислав подчеркнул, что не согласится на роль номинального правителя: «Оже [если] мя в правду зовете с любовию, то яз всяко иду Киеву на свою волю, яко [чтобы] вы имети мя отцем собе в правду и в моем вы послушаньи ходити», и в качестве первого урока «послушания» потребовал от Мстислава удалить из Киева митрополита Клима Смолятича, которого волынский князь привел с собою: «А се вы являю: не хочю Клима у митропольи видити, [потому что] не взял благословение от Святыя Софья и от патриарха». Но у Мстислава Изяславича, в свою очередь, были крупные счеты к митрополиту Константину, который предал анафеме его отца. Поэтому он «крепко пряшеся по Климе, река тако: «Не буде Костянтин в митропольи, зане клял ми отца». (По Татищеву, Мстислав также настаивал на том, что «Константиново поставление паче, нежели Климово, порочно, понеже оное купил сребром и златом».) Между дядей и племянником встала «многая распря», ибо каждый стоял на своем: «Ростиславу Клима не хотящю митрополитом, а Мстиславу Костянтина не хотящю». Наконец, было найдено соломоново решение: устранить с митрополичьего престола обоих владык и просить у греков нового, нейтрального кандидата. После долгих препирательств и согласований, теперь уже с Константинопольской патриархией, остановились на кандидатуре некоего Феодора, родом грека, который и прибыл в Киев в августе 1161 г.
Клим Смолятич, вероятно, вновь удалился на Волынь. Константин же нашел убежище в Чернигове, у своего тамошнего ставленника, епископа-грека Антония, и в 1159 г. скончался. Летописец с душевным содроганием рассказывает о предсмертном распоряжении Константина относительно своих похорон: призвав к себе епископа Антония, опальный митрополит объявил ему свое желание, чтобы после кончины тело его было предано неслыханному поруганию: «Яко по умерьтвии моем не погребешь тела моего, но ужем [веревкой] поверзше за нозе мои, извлечете мя из града и поверзете мя псом на расхытанье». Связанный клятвой, Антоний по смерти Константина не посмел ослушаться воли покойного и выполнил ее буквально, предварительно ознакомив с Константиновым завещанием князя Святослава Ольговича. Но черниговцы пришли в смятение от этого зрелища, и, дабы избежать нежелательных толков и волнений среди народа, Святослав Ольгович вскоре велел «с великой честью» похоронить истерзанные зверьем и хищными птицами останки митрополита в Спасском соборе. Позднейшие историки также отнеслись к завещанию Константина с недоумением. Указывалось, в частности, на его несоответствие христианской традиции захоронения и на библейские аналогии с «ослиным погребением», которое пророк Иеремия предрекал одному из нечестивых иудейских царей, Иоакиму[355], в связи с чем Константина даже подозревали в том, что он тайно исповедовал некую ересь. Но, по-видимому, все-таки ближе к истине стоят те исследователи, которые видели в поступке митрополита-грека последний порыв покаянного пароксизма, продиктованный фанатической жаждой искупительной казни его грешной плоти{194}. Во всяком случае, русские книжники XV—XVI вв. истолковали жутковатые обстоятельства кончины и погребения Константина именно в таком духе, что дало повод к его церковному прославлению как святого[356].
Между тем Изяслав Давыдович не смирился с потерей великого княжения. В 1159 г. он дважды приходил с наемными половцами в Черниговскую волость, на Святослава Ольговича, который принес присягу Ростиславу; страшно опустошил и Смоленскую землю, уведя одних пленных 10 000 человек. 8 февраля 1160 г., перейдя замерзший Днепр за Вышгородом, Изяслав во главе многочисленной орды подступил к самому Киеву. Ростислав с дружиной, киевлянами и берендеями засел за деревянным «столпием», ограждавшим Подол «от Горы и до Днепра». После ужасного побоища, которое киевский летописец сравнил со вторым пришествием, Изяслав начал одолевать; половцы целыми толпами прорывались за частокол и поджигали дворы в городе. Наконец, когда берендеи, не выдержав, обратились в бегство, Ростислав по совету дружины бросил Киев и укрылся в Белгороде «с полки своими и с княгинею».
Давыдович в третий раз въехал в любезный его сердцу Киев, но не задержался в нем: наскоро отстоял обедню в Святой Софии, простил попавших к нему в плен киевлян и поспешил вслед за своим врагом, даже невзирая на лунное затмение, сильно испугавшее всех и истолкованное «старыми людьми» как неблагоприятное предзнаменование, предвещавшее княжью смерть. Под Белгородом удача вновь отвернулась от него. Четыре недели понапрасну простоял он у белгородского детинца, а тем временем Мстислав Изяславич привел на помощь дяде большое войско верных ему князей, вкупе с «черными клобуками». Проведав о приближении огромной рати, Изяславовы половцы разбежались; побежал и сам Изяслав, но по дороге был настигнут торками. Во время короткой сечи князь получил удар копьем в ногу и сабельную рану в голову, оказавшуюся смертельной. Он упал с коня, и подоспевший вскоре Мстислав нашел его уже при последнем издыхании. Полумертвого пленника доставили в Киев, где он и испустил дух[357]; тело Изяслава отослали Святославу Ольговичу, который похоронил его в фамильном склепе черниговских князей при вышгородской церкви Бориса и Глеба.
