Вольдемар Балязин - Семейная Хроника. Сокровенные истории дома Романовых
Взяв с собою неизменного В. Ф. Адлерберга, все чаще оказывавшегося рядом А. X. Бенкендорфа, лейб-медика Николая Федоровича Арендта, состоявшего в этой должности уже семь лет, и еще десять человек свитских, чиновников и слуг, Николай отправился в путь.
Путешествие, начавшееся по графику, благополучно продолжалось до самой Пензы, куда он прибыл со своим кортежем 24 августа. Посетив кафедральный собор, отужинав и переночевав в доме губернатора, Николай принял городское пензенское общество, сделал смотр гарнизонному батальону, посетил тюрьму, дом инвалидов, гимназию, училище садоводства и, отобедав с губернатором и местным предводителем дворянства, в пять часов пополудни 25 августа отбыл в Тамбов, посадив в свою коляску Бенкендорфа. И на этот раз Николай мчался как на пожар, останавливаясь только для того, чтобы перепрячь лошадей на станциях. Экипаж проскакал к полуночи более ста верст. Мчавшаяся впереди всех коляска Николая во время спуска с не очень крутой горы вдруг пошла вбок и перевернулась. Николай от удара головой потерял сознание, а как только очнулся, то оказалось, что сломал левую ключицу. Бенкендорф отделался довольно легким ушибом, ямщик разбился довольно сильно, а сидевший на козлах рядом с ним камердинер едва дышал. Стоявший на запятках форейтор совсем не пострадал, и когда Николай пришел в себя, то велел форейтору скакать в ближайший уездный город Чембар за помощью. Форейтор ускакал, как вдруг возле Бенкендорфа и Николая появился отставной унтер-офицер Байгузов, отпущенный «под чистую» и пробиравшийся к своей деревне, до которой оставался всего один переход. Пораженный необычайной встречей с царем — в ночи, в глуши, а всего более тем, что царь лежит у его ног, — Байгузов опустился на колени, снял с пояса манерку и дал Николаю напиться. А потом сел рядом с ним, положил голову царя к себе на колени, и они стали ждать помощи.
Бенкендорф в это время пытался привести в чувство впавшего в беспамятство камердинера, а ямщик лежал на земле и стонал, делая вид, что умирает, хотя, может быть, так оно и было на самом деле.
Арендта и других слуг и свитских не было — они ездили не столь стремительно, как Николай, и обычно отставали на одну-две станции.
Вскоре прибыли из Чембара уездный предводитель дворянства Яков Подладчиков, исправник, городничий и уездный доктор Цвернер.
Николай боялся, что уездный врач, узнав его, с перепугу сделает что-нибудь не то, и приказал Бенкендорфу закрыть ему лицо платком.
Однако не тут-то было. Цвернер узнал его и совершенно спокойно спросил:
— Что с вами, ваше величество?
А потом так же спокойно сделал перевязку, которую, кстати сказать, лейб-медик Арендт, вскоре доехавший до Чембара, признал безукоризненной.
Николая усадили в коляску предводителя дворянства, но из-за толчков он вышел на дорогу и шесть оставшихся до Чембара верст шел пешком.
Больному отвели помещение в доме уездного училища, заранее приготовленное для царского ночлега, предусмотренного маршрутным листом.
Немедленно в Пензу к губернатору Панчулидзеву было послано распоряжение о присылке в Чембар мебели, полного комплекта кухонных приборов, ста бутылок лучших вин, овощей, фруктов, живой рыбы, наипервейшей говядины и прочего.
Николай был в прекрасном расположении духа, писал, читал, никого, кроме врачей, Бенкендорфа и Адлерберга, не принимал, но потом настроение его испортилось, ибо вина оказались плохими, судаки и лещи — сонными, а не живыми, говядина — с душком. Пришлось за припасами гонять курьерские транспорты в Москву. Вслед за тем пошли к нему просители. Просьбы чаще всего были противозаконны и нелепы. Так, оказалось, что четыре местных молодых грамотея — коллежский секретарь Васильев, губернский секретарь Черноухов, коллежский регистратор Исаев и мещанин Пономарев — надоумили неграмотных земляков подавать на высочайшее имя прошения, беря с них за то немалую мзду. Выяснилось, что все эти господа нигде не служили, били баклуши и пьянствовали. За что велено было государем всех их отдать в солдаты, а просьбы оставить без внимания.
Пятого сентября в 2 часа дня поправившийся государь впервые вышел из дому и отправился на прогулку. Он осмотрел строящуюся на базарной площади Покровскую церковь, местную тюрьму и вернулся обратно.
В ознаменование этого радостного события собравшиеся со всего уезда в Чембар дворяне и чиновники на следующий день отслужили благодарственный молебен и собрали 355 рублей на своих земляков-погорельцев из села Поляны.
Николаю доложили и о молебне в его здравие, и о произведенном пожертвовании, и он дал погорельцам еще 500 рублей.
Затем пригласил к себе местного благочинного протоиерея отца Василия Карского с причетником, чтобы отслужить еще один благодарственный молебен.
Облачившись, протоиерей начал службу, но, когда должен был подключиться тенор-причетник, вдруг услышал отец Василий вместо того незнакомый бас. Протоиерей до того растерялся и оторопел, что забыл порядок службы и умолк. И тогда Николай, большой знаток не только военной, но и церковной службы, повел сам, а отец Василий и причетник, перед тем совсем лишившийся голоса, потянули вслед за царем, и служба благополучно дошла до конца.
На другое утро перед отъездом из Чембара император принял предводителя дворянства, городничего, врача Цвернера, отца Василия, причетника, городского голову и исправника.
Когда все они собрались в классе, который был превращен в рекреацию перед спальней государя, чембарский уездный предводитель Яков Подладчиков наипочтительнейше попросил у государя позволения представить ему собравшихся для прощания дворян — первых людей города и уезда. Потом рассказывали, что, милостиво выслушав предводителя, Николай в ответ улыбнулся, открыто и сердечно, и благородное чембарское дворянство столь же радостно заулыбалось, полагая великой милостью и честью для себя всеконечное благорасположение государя.
И тогда предводитель, гордый и радостный, сказал:
— Ваше императорское величество! По случаю благополучного избавления вашего императорского величества от болезни, позвольте мне поздравить ваше императорское величество с исцелением от постигшего вас недуга. — И низко наклонил голову. В глубоком поклоне застыли и все присутствующие.
Затем предводитель добавил:
— Позвольте, ваше императорское величество, представить верноподданных дворян Чембарского уезда, — и хотел уже представить первого из них, как Николай, все так же ласково улыбаясь, сказал:
— Благодарю вас, но этого делать не следует, я и так прекрасно знаю всех этих господ.
Радостное недоумение отразилось на лицах чембарских дворян: «Как! Государь знает каждого из нас! Вот что значит верная служба Отечеству!»
И, желая рассеять недоумение некоторых, а заодно подтвердить и только что сказанное, Николай произнес:
— Перед отъездом к вам, господа, меня со всеми вами познакомил господин Гоголь.
Никто, разумеется, не спросил: «А кто таков этот господин Гоголь?» Но тут же смекнули, что, по-видимому, это какой-нибудь новый статс-секретарь или же генерал-адъютант его величества.
И все же, прощаясь, государь поблагодарил их за гостеприимство и покой и пожаловал: лекарю Цвернеру — подарок в 2000 рублей да ему же деньгами — 3000, а прочим — от 500 рублей до 1000. Передав также на местную больницу и училище по 5000 и на постройку храма еще 1000, государь сел в коляску и поехал дальше, а следом за ним потянулся длинный хвост колясок и дрожек всех тех, кто имел хоть малейшую причастность к этой истории.
…А потом в здании училища, где выздоравливал государь император, была устроена домовая церковь «для отправления в оной во все торжественные и праздничные дни службы и молебствия о вожделенном здравии всемилостивейшего государя и всего августейшего Дома». А училище перешло в каменный двухэтажный дом, пожертвованный купцом 1-й гильдии Хлюпиным.
Теперь домовой церкви в том доме нет, а приезжим и туристам рассказывают лишь о том, что с 1822 по 1824-й год учился в нем «неистовый Виссарион», тогда еще отрок, а потом — революционный демократ В. Г. Белинский, а инспектировал училище в те же самые годы Иван Иванович Лажечников, автор известного романа «Ледяной дом».
Новелла 18
Царь, поэт и жена поэта
С трепетом в сердце автор берется за эту новеллу, ибо она будет касаться вечного сюжета пушкинистики — мнимых и подлинных отношений Николая I с женой Александра Сергеевича Пушкина.
Начнем с того, что: «служащего в Министерстве иностранных дел титулярного советника Александра Пушкина всемилостивейше пожаловали в звание камер-юнкера двора нашего. 31 декабря 1833 года».
Поэт разгневан был этим назначением, считая его неприличным. Но формально все было совершенно точно: чин титулярного советника по «Табели о рангах» относился к IX классу и точно к тому же IX классу относилось придворное звание «камер-юнкер». Речь ведь шла о присвоении звания камер-юнкера не великому поэту Пушкину, а титулярному советнику Пушкину, ибо поэты никогда в «Табели о рангах» не значились.
