Владлен Сироткин - Зарубежные клондайки России
Вышедший из семьи крещеных евреев-купцов Харьковской губернии (отец Монисова консультировал еще великого писателя И.С. Тургенева, когда тому потребовалось продать свое имение, и тот характеризовал купца как «весьма дельного и честного человека»), Монисов-младший довольно критически относился к царской аристократии за ее хозяйственную бездеятельность. «Крупнейшие магнаты, владельцы миллионных десятин на Урале и в Центральной России – графы и князья Строгановы, Абамелик-Лазаревы и др. ничего не предпринимали и ни в какие дела никогда не входили», – с горечью писал он в своем дневнике, делясь опытом откупщика на землях этих аристократов.
Монисова тянуло к «людям дела», и инженер Красин, управляющий петербургским филиалом германской «Симменс унд Шуккерт», очень ему импонировал. Понятное дело, «ходок за деньгами» для большевиков Красин задолго до Октябрьской революции охотно поддерживал деловой и личный контакт с «миллионщиком». Не без содействия Красина Монисов в период первой русской революции уступил за символическую арендную плату один из своих доходных домов на Поварской улице в Петербурге под социал-демократическое издательство «Жизнь и знание», директором которого стал Бонч-Бруевич.
Именно к ним – Бончу и Красину – пришел искать работу Монисов, которого революция лишила всех прежних богатств. И вскоре стал одним из первых «спецов», работающих на мировую революцию. Сначала Бонч-Бруевич делает его управляющим кооперативом «Коммунист» при управлении делами Совнаркома по спецпайкам для «руководящих товарищей». Затем уже Красин приспосабливает бывшего миллионера в Наркомат рабоче-крестьянской инспекции чрезвычайным инспектором, и бывший купец, возглавив рядовых инспекторов «от станка» и «от сохи», за два года проводит свыше 80 ревизий в различных наркоматах и ведомствах советской власти, ужасаясь удивительной бесхозяйственности как русской аристократии, так и ее антипода – пролетариата (в последнем случае прославившемуся еще и повальным воровством).
Наряду с Юровским, Бокием и чекистами Монисов был в числе бригады ревизоров РКИ, сделавшей «налет» на Гохран Наркомфина в 1920 г.
На этот раз чекисты и «ркаишники» совместно проверяли сигнал о том, что в Гохране и Наркомфине идет повальная кража сотрудниками этих учреждений содержимого сейфов, которые еще в 1917-1918 гг. были конфискованы в частных банках и иностранных посольствах. Сейфы простояли запертыми все эти три года, ибо ключи от них были утеряны. Но с началом нэпа и спросом на валюту о них вспомнили. Жулики из Гохрана и Наркомфина под предлогом поиска «бриллиантов для диктатуры пролетариата» договорились с чекистами, и те под честное слово выпустили из тюрем наиболее опытных уголовников-"медвежатников", спецов по взлому сейфов.
Те, конечно, соскучились по «работе» и быстренько взломали все сейфы. Но высыпавшиеся из них бриллианты, иностранная валюта, драгоценные украшения и т.д. достались не «диктатуре», а совслужащим Гохрана и Наркомфина: они сразу же все растащили по своим карманам.
И вот тут-то идея Альского о повальном досмотре, не удавшаяся с делегатами III конгресса Коминтерна, сработала на полную катушку: на выходе из зданий воров ждали «заградотряды» из сотрудников ЧК и РКИ.
Вот как описывал сам Алексей Яковлевич Монисов в своем отчете в РКИ это мероприятие: «При обыске сотрудников, выходящих из Гохрана, обнаружены были в их карманах бриллианты, золотые портсигары, осыпанные камнями и с гербами, в общей сложности по довоенным ценам на 50 тысяч рублей. Между вынесенными вещами, между прочим, серьги по 8 карат. Всего взять не удалось. Выходящие сотрудники, заметив что-то неладное, начали выбрасывать бриллианты из карманов прямо на панель».
Спустя два года в том же качестве чрезвычайного инспектора РКИ Монисов оказался на складах Наркомвнешторга (уже непосредственного ведомства Красина), проверявшихся параллельно со складами Чрезкомэкспорта. Картина представилась не менее ужасная: в России свирепствует голод, а на складе Наркомвнешторга тысячи неотправленных продовольственных посылок гуманитарной американской организации АРА. Более того, охранники и грузчики склада, судя по отчету Монисова в РКИ за конец 1921 г. нагло вскрывают чужие посылки с галетами и шоколадом, консервы, в открытую запивая эти деликатесы кофе и какао из других пакетов.
Конечно, большевики типа Красина и Бонч-Бруевича крайне нуждались в таких честных «спецах», как Монисов, раз уж отечественные и зарубежные пролетарии не гнушались спекуляцией золотом и воровством шоколада у голодающих Поволжья. Поэтому Монисов-ревизор был нарасхват – в 1921 г. он уже не только главный ревизор РКИ (по-современному – аудитор Счетной палаты), но и главный ревизор ХОЗУ СНК, начальник снабжения Особого строительного комитета (Оскома) и даже хозревизор Московской ЧК и член хозколлегии ВЧК! Белоэмигрантская печать возмущена: бывший миллионер служит у чекистов. Одна из «белых» газет советует Монисову застрелиться, дабы не позорить честное имя русского купца. Впрочем, к чекистам пошел не один Монисов: бывший злейший враг большевиков, не одного из них отправивший в тюрьму и на каторгу, Владимир Джунковский, царский генерал-адъютант, товарищ (заместитель) министра внутренних дел и начальник Особого корпуса жандармов, тоже служит «спецом» в ВЧК – изобретает паспортную систему СССР.
Независимо от Красина Монисов приходит к выводам о необходимости государственной монополии внешней торговли: уж если аристократы типа Строгановых оказались неспособными к эффективной экономической деятельности при царях, то чего ждать от новых «нэпманов» (они же сегодня «новые русские») из пролетарского жулья при большевиках.
И пишет в конце 1921 г. подробную записку Ленину о необходимости создания единого государственного импортно-экспортного органа – Госторга при Наркомате внешней торговли. Ленин передает записку Красину, тот ее полностью одобряет и позднее использует в своей полемике с наркомфином Г.Я. Сокольниковым на Политбюро и в Совнаркоме.
Зажатый между Сциллой воровства и Харибдой чекистских реквизиций и расстрелов, Ленин, очевидно, понял, что строить нэп при перманентном соревновании жуликов и чекистов бесполезно. 3 февраля 1922 г. Совнарком принимает уникальное решение, которым и следует по-настоящему датировать нэп, – Чрезкомэкспорт упраздняется. Но, что гораздо более важно, упраздняется и ЧК. Вместо нее создается Главное политическое управление – ГПУ (с 1924 г. – ОГПУ), которому отныне запрещено творить внесудебные расправы (реквизиции и аресты без санкции прокурора), а тем более судить и казнить (отловил шпиона – сдай его в суд).
В немалой степени такой «пассаж» был связан с острой дискуссией в партийных верхах по вопросу о монополии внешней торговли, в которой Ленин и Красин (точнее, Ленин под давлением Красина) выступили вместе против всего Политбюро, ЦК и Совнаркома и… победили.
***
Но прежде чем писать об этом странном тандеме Ленин-Красин в вопросе о монополии внешней торговли, следует вернуться к тому моменту, когда Красин прервал в Тарту свои переговоры с эстонцами о мире и срочно вернулся в Москву.
Наступил 1920-й – третий год Гражданской войны. Хотя большевики разбили Колчака и отвоевали почти всю Сибирь до Байкала, в Крыму все еще сидел Врангель, в Польше пилсудчики точили ножи и готовились к атаке на «первое отечество мирового пролетариата» (в апреле 1920 г. они захватят Киев).
Хотя Антанта в январе сняла формально военно-экономическую блокаду Советской России, торговать все равно было нечем: промышленность была разрушена, транспорт не работал, деревня стонала от продразверстки. Единственной реальной ценностью для заграничных торговцев были золото, платина и серебро. Но и их еще надо было вывезти на Запад, узнать, что почем, найти партнеров (пока хотя бы мелких «буржуев» – спекулянтов типа Хаммера).
И как раз в 1920 г. было прорублено маленькое «окошечко на Запад» – через Эстонию и ее морской порт Ревель. Там еще в 1918 г. обосновался бывший казначей РСДРП Исидор Гуковский в качестве торгпреда РСФСР де-факто (в 1920 г. его сменит М.М. Литвинов), постоянно крутились Ганецкий с Козловским – словом, вся большевистская «финансовая рать».
Одновременно с начавшейся еще в 1918 г. в Ревеле мелкой торговлей с европейскими спекулянтами золотом, бриллиантами, художественными раритетами шел поиск более широких возможностей.
Дело в том, что еще в 1918 г. большевикам удалось нащупать слабинку в едином антибольшевистском фронте Антанты – добиться признания своего «посла» («уполномоченного НКИД в Лондоне») М.М. Литвинова де-факто (Литвинов имел в Англии во время войны статус политэмигранта и работал техническим секретарем директора дореволюционного Московского кооперативного народного банка).
Этому предшествовал дипломатический скандал. За антивоенную пропаганду англичане арестовали и посадили в тюрьму другого политэмигранта – Г.В. Чичерина. После октябрьского переворота большевики потребовали выпустить из тюрьмы своего соратника. Англичане отказались. Тогда по команде Ленина и Троцкого чекисты заблокировали британское посольство в Петрограде, фактически посадив престарелого посла лорда Джорджа Бьюкенена под «домашний арест», не позволяя ему и персоналу посольства выехать на родину. Фактически предлагался обмен Чичерина на Бьюкенена. Напуганный террором большевиков посол Британии отправлял в Лондон панические депеши. В итоге обмен состоялся: 3 января 1918 г. Чичерина выпустили из тюрьмы и выслали из Англии. Как только он приехал в Петроград, большевики отпустили Бьюкенена и персонал посольства.
