Франк Коллар - История отравлений власть и яды от античности до наших дней
Разумеется, яд тотальной войны и яд «холодной войны» — это вещи несопоставимые. Однако в противостоянии государств применяется и то, и другое. При этом, как правило, их не признают, считают постыдными, что позволяет, как и прежде, использовать ссылки на яд в идеологической борьбе.
Старые методы сохраняютсяСтрашная эпидемия холеры 1832 г. разбудила во французском обществе извечные слухи о болезни, «сотворенной человеческими руками». Как всегда, они отнюдь не были безобидными. Сначала обвиняли сторонников Карла Х, стремившихся якобы уничтожить людей Июльской революции. Затем болезнь стали приписывать буржуазии и новому режиму Луи Филиппа. Республиканские круги разоблачали его вредоносные связи с медиками. Таким образом, во Франции, как, впрочем, и в Италии, отравление продолжали использовать для дискредитации политического противника. Позже то же самое происходило, когда Наполеона 111 «прогрессистские» бонапартистские круги предостерегали от слишком близких отношений с духовенством. Однако все это выглядит невинной забавой по сравнению с масштабными операциями по отравлению общественного мнения, которые в ХХ в. следовали путями, известными с далеких времен.
Неприятие чужого по-прежнему порождает обвинения в отравленияхВ наши дни, как и прежде, применения яда ассоциируется с тиранией и с жестокостью врага. Обвиняя противника в отравлениях, его стараются пригвоздить к позорному столбу, и при этом всегда предполагается собственная полная невинность в данном вопросе. Во время Первой мировой войны пропаганда обеих воюющих сторон стремилась переложить на противника вину за нарушение принятых в 1870–1910 гг. соглашений: Конвенции о законах и обычаях ведения сухопутной войны и других. В 1854 г. Париж и Лондон по моральным соображениям не дали военным разрешения на использование газа в Крыму против осажденного Севастополя. В 1899 г. была принята Гаагская декларация о запрете использования ядовитых газов и других отравляющих веществ. Отныне нарушение запрета вызывало возмущение сообщества наций и обрекало виновного на изоляцию.
Во время Англо-бурской войны 1899–1902 гг. британцы применили пикриновую кислоту, что вызвало всеобщий протест. Однако Великобритания не ратифицировала декларации 1899 г., в отличие от соглашений 1907 г. Во время Первой мировой войны оба лагеря изо всех сил стремились поддерживать секретность относительно своих собственных действий в этой области. 30 июня 1916 г. французский военный министр заявил, что ему «представляется ненужным упоминание в прессе об употреблении этих средств, которые выходят за рамки обычных законов войны». Между воюющими странами велась жесткая полемика, полная взаимных обвинений в нарушении международных договоренностей. На следующий день после химической атаки немцев в апреле 1915 г. Пуанкаре разоблачал этотакт, по его словам, недостойный солдата, и давал понять, что последует симметричный ответ. Лорд Китченер, в свою очередь, выразил свое возмущение в палате лордов. Французский генерал Вейган писал в дневнике о «бесчеловечном» оружии. Пресса союзников в течение четырех месяцев клеймила врага и доказывала непреложную необходимость сопротивляться варварству, подогревая таким образом патриотизм населения своих стран. Немцы, однако, возражали, что их атака была лишь ответом на французскую ноту от февраля 1915 г., в которой говорилось об употреблении газа в будущем. Они заявляли, что случай апреля 1915 г. не подпадал под условия Гаагских соглашений, что речь нельзя вести об отравлении противника, поскольку газ не направлялся специально, а невинно распространялся ветром.
Хотя возможности применения в военных целях достижений химии еще в 1887 г. продемонстрировал мюнхенский профессор Байер, а французы впервые использовали удушающие гранаты в 1914 г., после окончания войны победители стремились доказать, что в отравлении солдат газом виновата именно Германия. Германофобская пропаганда была призвана оправдать тяжелые условия Версальского договора, и большое место в ней отводилось вопросу о химическом оружии. В 1919 г. вышел из печати военный дневник французских врачей Поля Вуавенеля и Поля Мартена. «Боши порвали гаагские гуманитарные соглашения как клочок бумаги», — утверждалось в нем. О немцах говорилось как о «садистах бошах, упорно применяющих яд». Врачи разоблачали германских химиков, которые «изучают только для того, чтобы отравлять народы и свободу». Подобные кровожадным германцам у Тацита, немцы пытались якобы заставить верить, будто они путали взрывчатые газы, связанные с взрывчаткой и сжиганием пороха, с отравляющими газами. В 1920 г. немецкий химик Левин опубликовал исторический очерк вопроса, в котором об этом, естественно, ничего не говорилось. Однако в странах Антанты в 20-е гг. тема рейха-отравителя вошла в моду. В 1923 г. германофобскую риторику развивал Лелё: «Именно Германия ввела в войну это позорное тайное оружие, которое наша эпоха надеялась больше не увидеть, разве только в руках последних дикарей: яд!»; «величайший позор Германии состоит в изобретении этой войны ядов». В ответ появился целый букет немецких публикаций, настаивавших на существенном уменьшении ответственности Германии, и в 1923 г. рейхстаг подтвердил, что империя не начинала войну отравляющих веществ. Однако Версальский договор запрещал Германии иметь химическое оружие, а Женевский протокол 1925 г. распространил это требование на все страны доброй воли.
Таким образом, возникла черная легенда о химическом оружии, отличающемся от всех остальных, потому что оно создавалось современной наукой и технологией. Утверждалось, что его использование сопряжено с моральной и юридической ответственностью, которая и возлагалась на Германию. Существенным элементом пропа- гандистекой кампании стала германофобия. Если само по себе употребление газа являлось фактором реальности, а не воображаемого, то богатейшее воображаемое о яде влияло на всех; и оно разило империю, виновную во введении этого самого презренного из всех видов оружия. В течение всего межвоенного периода перед глазами европейцев стояла ужасная картина газовой атаки.
Взаимные обвинения стран в отравлениях случаются и сегодня, хотя масштаб их становится гораздо меньше. Еще в 1880-х гг. русский славист В.И. Ламанский опубликовал исследование, посвященное роли отравлений в политике Республики Венеции. Там не только описывалась и разъяснялась коварная политика Светлейшей республики, но и разоблачалось ее стремление навредить славянам, в особенности на Балканах. После того как 11 марта 2006 г. умер в тюрьме Слободан Милошевич, этот антизападный национализм вновь оживился. Некоторые средства массовой информации Сербии упоминали о возможном отравлении. Международный уголовный трибунал для бывшей Югославии, под юрисдикцией которого находился бывший сербский руководитель, распорядился произвести токсикологический анализ. Результаты его оказались отрицательными. Однако в Белграде продолжали сомневаться в официальной версии, что у Милошевича остановилось сердце.
Начиная с марта 2007 г. в адрес Турции раздаются обвинения со стороны курдов в попытках отравить основателя Курдской рабочей партии Абдуллу Оджалана. С 1999 г. он находится в турецкой тюрьме, и в организме заключенного обнаружены следы тяжелых металлов.
Подобных примеров можно было бы привести множество.
Отравление и антисемитизмСреди вымышленных преступлений, инкриминированных во время московского процесса 1939 г. Лукину, двоюродному брату Бухарина, фигурировало «приготовление убийства руководителей партии с помощью сильного яда>>. Сталинская диктатура отлично знала, насколько эффективным может быть обвинение оппозиционеров в отравлении, особенно когда она сама доверяла им опасные вещества. Однако Сталин смотрел шире. Он вспомнил о коллективном «враге», которого веками подозревали в злостном использовании яда, — о евреях.
В 1948–1953 гг. органы госбезопасности СССР разрабатывали так называемый «заговор убийц в белых халатах» — врачей, в большинстве своем евреев, которые занимались якобы отравлением советских руководителей. Можно ли считать, что сталинский режим возрождал в середине ХХ в. средневековую модель? Дело врачей вполне вписывается в советский контекст своего времени. Оно восходило скорее к русскому антисемитизму, развивавшемуся в XIX в. Вместе с тем, предъявляя евреям обвинение в крупномасштабном отравлении, коммунистический деспотизм, несомненно, воспроизводил древнюю модель. Только на этот раз считавшаяся в принципе вредоносной группа наносила ущерб не христианскому порядку, а сталинскому режиму, не допускавшему никаких ограничений своей тирании.
13 января 1953 г. в «Правде» было опубликовано сообщение ТАСС, в котором утверждалось, что органы госбезопасности раскрыли террористическую деятельность группы врачей. Преступники стремились «путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям Советского Союза». Далее следовал список врачей, некоторые из которых (например, арестованный в 1951 г. Майрановский) работали в лаборатории ядов, что становилось центральной уликой. Медикам инкриминировалась прежде всего смерть Жданова в августе 1948 г. В сообщении также говорилось, что большинство преступных врачей принадлежало к «международной еврейской буржуазно-националистической организации «Джойнт», созданной американской разведкой якобы для оказания материальной помощи евреям в других странах». Именно она ставила и оплачивала задачу уничтожения советских лидеров. В планы Сталина входила депортация и даже уничтожение части народа, обвиненного в предательстве дела коммунистической революции, коль скоро он сотрудничал с крупным капиталом. Евреев, кроме всего прочего, упрекали еще и в связи с Израилем, который они предпочитали социалистической родине. А между тем еврейское государство возникло при поручительстве СССР, который не упустил случая уязвить британцев, чьей подмандатной территорией являлась Палестина. Подобные действия имели также целью, играя на застарелом погромном антисемитизме, сплотить бывших православных вокруг «отца народов», который должен был заменить им Бога. Власти эксплуатировали зависть, которую вызывало заметное (около четверти функционеров) присутствие евреев в государственном руководстве. Наконец, Сталин стремился подчеркнуть недостаточную бдительность своих соратников, а следовательно, возможное сообщничество советских вельмож, могущество которых, например, зловещего Лаврентия Берия, вызывало у него неудовольствие и беспокойство. Таким образом, одним ударом предполагалось решить несколько задач. В деле врачей проявилась не только паранойя тирана, который при этом еще и испытывал сильную ненависть к евреям. (Она достигала у Сталина такой степени, что он заявлял по поводу брака своей дочери с евреем: «Сионизм отравил все старшее поколение, а теперь он отравляет молодежь».) Но, кроме того, последняя разоблачительная кампания режима выражала решительную политическую волю и стремление сталинского террора опереться на способные объединить людей архаические основания. Так, одновременно с врачами еврейских инженеров обвиняли в том, что они скрывали токсичность воздуха в некоторых шахтах.
