Ростислав Алиев - БРЕСТСКАЯ КРЕПОСТЬ. Воспоминания и документы
24.6.41. Утром мы оставили нашу позицию справа от моста и снова заняли позицию на западной стороне острова у нашего старого места переправы. Теперь благодаря саперам здесь велась паромная переправа. В первой половине дня — снова дана большая канонада по цитадели. Ее проспал, потому что первый раз за 3 дня уснул.
В полдень динамиком роты пропаганды делалось предложение о сдаче в плен. Сначала без успеха. Выходили из цитадели и доходили до острова в отдельности и в группах только 7 русских. 1с вышел вперед вплоть до моста и принял их. Внезапно за живой изгородью появился русский вооруженный пулеметом. Я не выстрелил, он сдался и объяснил мне, что оставшиеся в крепости не сдадутся, а продолжат борьбу. Также еще выходили остатки I.R.135 и раненые. По истечении срока сдачи предстоял второй обстрел цитадели. При принятии пленных и собственных солдат я сообщил, что у вражеского предмостного укрепления лежит немецкий раненый, неспособный передвигаться. Попросил у командира разрешение вынести его, так как он был бы потерян в начинающемся через 10 минут артиллерийском огне. Затем сразу двинулся беглым шагом 800 м к мосту. Там снова сдались несколько русских, в том числе комиссар. Я принудил двух помочь мне в переноске раненого. Сначала комиссар не хотел идти передо мной. Он был грузином и говорил по-немецки. Мы посадили раненого на мой карабин, и быстрым шагом еще за 10 минут достигнув нашего предмостного укрепления, оказались вне сконцентрированного артиллерийского огня. Все получилось отлично. Ушел в наше расположение. Внезапно я увидел, что в направлении 3-й роты I.R.135, с этого дня полностью введенной в бой, бегут примерно 100 сдающихся русских. Я понял, что необходимо как можно быстрее сообщить командиру, чтобы он распорядился в роте об отмене стрельбы. Так как 3-я рота была в действии первый день, она еще стреляла во все подряд. Вдруг из цитадели походным строем вышли примерно 500 сдающихся русских. Я пошел навстречу им. Фельдфебель[396] 3-й роты (к Рождеству он получил Рыцарский крест) принял их передо мной. Он сообщил мне, что в церкви в цитадели русскими были пойманы немецкие солдаты. Военный инспектор Манхарстбергер, поверив, что война уже закончилась, пошел было для реквизирования в цитадель, но был подстрелен русскими и остался лежать. Я сообщил об этом обер-лейтенанту Кушореку, стоящему перед мостом с солдатами его 3-й роты. Я попросил у него приказ освободить пленных с отделением его роты.
Имелись 2 возможности проникнуть в цитадель, надежный — по дамбе, идущей справа от моста к кольцевым казематам, но требующий много времени, и более опасный — по мосту, во всю длину находившемуся в поле обстрела из двора крепости. Я скомандовал идти поочередно, по правой и левой стороне моста к крепостным воротам, и уже должен был первым начать перебежку, как вдруг фельдфебель 13-й роты (уже понесшей высокие потери) начал срочно отговаривать меня от проникновения в крепость, потому что уже имелся приказ обер-лейтенанта не делать этого. Однако я держал в голове только раненых смелых солдат I.R.135 и выскочил слева. Поочередно, перебежками мы достигли укрытия в воротах крепости. Здесь на позиции, с которой ночью нас обстреливали, находилось русское орудие. Расчет убежал перед нами.
После тщательного наблюдения за двором и казематами я решился на следующую перебежку — по двору к стене левого внутреннего корпуса. Я позволил следующему справа перебежать к противоположной от меня линии строений и наблюдал при этом окна, из которых в течение дня всегда велся огонь. Начиная с ворот я оставлял позади себя, с целью обеспечения обратного пути при углах и руинах домов, посты с приказом зорко наблюдать. Таким образом, мы незаметно продвинулись достаточно вперед. Хотя шумов было достаточно, мы не видели никакого противника. Было зловеще и выглядело так, как будто нас хотели бы впустить как можно дальше в цитадель, чтобы затем уничтожить с самого короткого расстояния. Примерно в 400 м перед церковью и столовой, которая внезапно появилась после преодоления руин нескольких домов, я оставил последних солдат и действовал — медленно пошел к церкви. Впереди, примерно в 200 м слева от церкви, мне бросилась в глаза часть здания рядом с белыми воротами, расстрелянный вход в которую был обозначен красными лоскутами. Я счел это верным доказательством русского командного пункта. Я подошел дальше к церкви — и назад, чтобы выманить огонь. Но ничего не произошло. Неподалеку от церкви, когда я уже мог бы заскочить последним скачком внутрь, я остановился. Я закричал: «Немецкие солдаты!» Поднял стальной шлем. Внезапно раздался выстрел, и я успел увидеть, как отблеск огня сверкнул из подозрительного дома. Между тем стало уже смеркаться. Теперь я находился примерно в 60 м перед церковью и мог заглянуть внутрь нее. Четверть часа я обращал на себя внимание призывами, но безуспешно. Немецкие солдаты, заточенные в церкви, не выдавали себя никаким звуком. Без обеспечения я не осмеливался проникнуть в церковь, где я находился бы вне поля зрения моих последних сторожевых постов. I.R.135 рассказали, что прежде всего русские спокойно впустили весь батальон, с офицерами впереди во двор, однако затем открыли внезапный убийственный огонь со всех сторон, жертвой которого пали почти все офицеры. Поэтому я ходил вокруг, однако хотел сохранить это в памяти до следующего дня. Я отпустил штурмовую группу к 3-й роте и рассказал об этом дополнительном рейде моему командиру обер-лейтенанту Лёрцеру[397]. Я имел нечистую совесть, так как мой командир, очень хороший и объективный офицер, охотно отпускал меня в случаях, не входящих в обязанности нашей роты. Ночью охранение улицы от моста цитадели вплоть до парома было поручено нам, и рота заняла позицию и расквартирование в руинах домов вдоль улицы.
В этих домах была расположена учебная офицерская часть, и её разогнанные подразделения, снова и снова обстреливали нас целыми днями, действуя как стрелки на деревьях или ныряя в высокой траве.
Здесь имелся склад с зимней одеждой. Так как зимой я придаю большое значение хорошей обуви, я взял себе пару юфтевых сапог, сработанных из единого куска, и позже в распутицу и зимой они стали объектом всеобщей зависти. Они были выше колен и при форсировании реки, когда транспорт и лошади застревали, я должен был идти в воду.
Сцена, типичная для ведения войны немецкими солдатами, вспоминается мне из уличного боя в этих домах. В первый день, среди боя, мы натолкнулись на кричащего грудного ребенка. Все стояли вокруг него, и затем для его охраны выделили солдата, несмотря на это этим занимался каждый солдат, в течение дня люди брались за заботы о его питании, один приносил даже молоко. Вечером ребенка отнесли к батальонному пункту медицинской помощи.
Ночью я снова не имел ни малейшего желания поспать, контролировал посты и принимал (так как все были смертельно усталые) продовольствие, принесенное около 2 ч. В первой половине дня мы снова задерживались на западной стороне у парома, так как снова было объявлено о десятиминутной канонаде по цитадели. Я как раз купался (эти летние дни были страшно горячи и при таком обилии водоемов мы и оружие обслуживали в плавках), когда был позван к командиру II батальона майору Фрайтагу (ему была придана наша 12-я рота станковых пулеметов), спросившему, хотел ли бы я освободить немецких пленных. Я сразу же охотно согласился, так как я уже удивлялся тому, что пехотными ротами до сих пор еще ничего не было предпринято для их освобождения. Время (после огневого налета) по моему опыту было также благоприятно. Была выделена штурмовая группа первой роты под руководством лейтенанта Хурма и мной предложенное отделение станковых пулеметов 12-й роты лейтенанта Шульца. После короткого обсуждения, в частности, об обеспечении этого предприятия людьми лейтенанта Хурма, который должен занять позицию справа от церкви, защищая отделение станковых пулеметов с их 2 пулеметами, которое должно было занять позицию слева перед церковью с задачей подавлять русские гарнизоны казематов на расстоянии 400 м слева от церкви и соответственно подавлять и давать огневое прикрытие в случае необходимости штурмовой группе лейтенанта Хурма против ожидающейся угрозы из казематов справа от двора крепости. По этому плану я повел по
той же дороге всю штурмовую группу к церкви. Затем в мертвом для русских углу прицеливания церкви и столовой я позволил произвести вывод освобожденных немецких солдат, вынос раненых. Раненые, лежавшие как мертвые на сильном солнце июня, страдали от безумной жажды. Я был единственным, взявшим с собой полную походную флягу. Посреди акции появился гауптман доктор Вацек[398] (14-я рота (противотанковых орудий) с 2 связными по поводу использования противотанкового орудия и приказал прекратить операцию из-за опасности окружения. Я сообщил ему об операции и о положении штурмовой группы и о том, что имею приказ освободить заточенных немцев, и тогда он согласился с продолжением акции. Гауптман доктор Вацек вел себя очень энергично. На следующий день он погиб — при использовании его противотанкового орудия в передовой линии на северной стороне крепости, я полагаю, в бою у моста. После того как лейтенант Хурм вышел с последними ранеными, и я также крикнул пулеметному отделению об отходе, покинув церковь и двор крепости последним. У ворот цитадели я доложил майору Фрайтагу о произведенном без потерь полном выводе раненых и окруженных солдат I.R.135, ведших себя при этом замечательно, в частности, раненые не издавали ни звука вопреки их болям, и их единственной заботой было взятие с собой их оружия и амуниции.
