Анатолий Виноградов - Осуждение Паганини
С бесстыдством и наглостью господин Паганини, этот безнравственный иностранец, вторгшийся в семью Ватсона, осмелился разыграть роль отца, в то время как на самом деле он, ведущий распутный образ жизни, сам нуждается в исправительных мерах.
Обратите внимание на аргумент Паганини, который он приводит в свою защиту: он, дескать, не мог предчувствовать, что мисс Ватсон покинет Лондон по собственному побуждению, когда мы имеем свидетельства, что его агент, по имени Урбани, разыскивал перед посадкой в пакетбот дочь сэра Ватсона, для того чтобы сообщить ей час отхода, и настойчиво звал ее на палубу. Нам кажется, в заключение, что лучше было бы господину Паганини хранить молчание о происшедшем, нежели выступать с такой несчастливой аргументацией в свою защиту".
Отъезд в Париж пришлось отложить, но из попытки устроить суд над Паганини тоже ничего не вышло. Этому помогло довольно странное стечение обстоятельств.
Внезапно исчез Урбани. Гаррис с яростью и упорством повел расследование приключения. И перед ним раскрылся смысл поведения этого человека. Господин Ватсон и Урбани плохо сговорились. Гаррис перехватил их переписку и вручил ее Паганини. Совершенно отчетливо Паганини увидел всю последовательность событий.
И ожесточенная торговля между Урбани и Ватсоном, у которого разгорелись глаза при виде колоссальных гонораров Паганини, и предшествовавшая работа Урбани вдруг показали Паганини, что он, Паганини, сделался жертвой колоссального шантажа. Он увидел напряженную работу Гарриса, скромную, протекающую изо дня в день без шума и показной суеты.
Господин Ватсон с синьором Урбани выработали план выкачивания денег из Паганини. Было условлено, что Урбани уговорит молодую девушку, взбалмошную по природе и к тому же оскорбленную жестокой мачехой, бежать из родного дома и разыграть роль жертвы, бросающейся в объятия к странствующему скрипачу. Эта роль понравилась ей, а Урбани, действуя якобы от имени Паганини, настолько уверил ее в легкости побега, что она, по уговору с ним, приехала на дуврскую пристань, и только там, когда количество свидетелей оказалось достаточным, Урбани инсценировал ее побег с Паганини.
Ватсон, заблаговременно знавший обо всем от Урбани, нанял агентов и сам одновременно с Паганини приехал в Дувр. Здесь у него начались столкновения с Урбани: Урбани вел дело к тому, чтобы организовать крупный скандал вокруг имени скрипача, интрига должна была кончиться тюремным заключением Паганини. У Ватсона были более скромные намерения: его не интересовала судьба синьора Паганини, он хотел лишь сорвать как можно большую сумму денег, привезти дочь обратно в Лондон и зажить припеваючи. Эта легкая форма заработка ему казалась гораздо более целесообразной, нежели длительная возня с судебным процессом в Булони и Париже, где пришлось бы выбрасывать деньги на номер в гостинице и на другие жизненные нужды.
Гаррисом были представлены в булонскую полицию документы, изобличавшие Ватсона, и тому пришлось немедленно, вместе с дочерью, вернуться в Лондон. План той организации, которая поручила Урбани нанести "решительный удар", потерпел крушение. Урбани должен был немедленно исчезнуть с пути.
После этой истории начались скитания Паганини из гостиницы в гостиницу: всюду высоконравственные обитатели требовали его выселения. Так продолжалось, пока дело не было, наконец, полностью прекращено. Получив разрешение на выезд, Паганини немедленно уехал в Париж.
Меньше чем через час после остановки лошадей на улице д'Анфер он был у Фердинанда Паера.
Сильно постаревший за это время, Паер встретил своего ученика очень тепло.
Расспросив Паганини о том, что делается в Англии, рассказав, со своей стороны, о нарастающем волнения во французских городах, о событиях в Лионе, Гренобле и Париже, старый учитель Паганини перешел к тому, что его больше всего занимало.
Он показал Паганини статью Берлиоза, молодого композитора.
- Что он имеет против тебя? Смотри, выступление в "Литературной Европе". Кто такая мисс Смитсон?
- Мисс Смитсон? Не знаю.
- Однако тебя обвиняют в том, что она осталась нищей.
- Первый раз слышу, - сказал Паганини. - С Берлиозом у меня только раз был разговор, - вспомнил он вдруг и нахмурился. - Он приходил ко мне советоваться относительно партии альта для пьесы "Мария Стюарт". Я сказал, что эта партия мне не нравится, и посоветовал ему переписать все произведение.
Паер кивнул головой.
- Он это выполнил. Но вернемся к госпоже Смитсон. Так ты говоришь, что не отказывал ей ни в чем?
- Ко мне никто не обращался.
- Берлиоз обвиняет тебя в том, что ты отказал ей, когда она просила тебя сыграть небольшую арию в день ее бенефиса.
- В таком случае,-сказал Паганини, пожимая плечами, - меня могут обвинить все артисты мира, на бенефисе которых я не играл. Паер внезапно рассмеялся.
- Берлиоз женился, - сказал он. - И как это ни странно, в день свадьбы он написал свой знаменитый "Марш человека, идущего на эшафот". "Марию Стюарт" он переделал, теперь это произведение называется "Гарольд в Италии". Я сильно подозреваю, что твое увлечение Байроном заразило Берлиоза.
- Не знаю, как далеко пойдет эта зараза, - с досадой заметил Паганини, - но я вижу, что сейчас Берлиоз занял враждебную мне позицию. Знаете, учитель, - сказал он, вставая, - раньше я не так сильно чувствовал житейские уколы. Сейчас мне больше, чем когда-либо, хочется видеть родной город. Я устал от Парижа. Жизнь идет с такой невероятной быстротой, что куда-то уходят н уходят физические силы. Знаете, как странно я провожу время? Я должен почти все время лежать, Гаррис настаивает на консилиуме врачей в Париже. Самое странное то, что все намерения, возникающие из человеколюбивых побуждений, истолковываются как намерения эгоистические. Все поступки, которые совершаются с желанием сделать людям добро, бывают встречены как злой умысел. И я чувствую, что я накануне того дня. когда внезапно начну делать людям зло для того, чтобы они ощущали его как благодеяние.
- Ты все еще сохраняешь способность смеяться, - улыбнулся Паер. Кстати, я могу тебя поздравить: у тебя есть последователи и почитатели.
Лист усиленно работает над переложением твоих скрипичных пьес для фортепьяно. Шуман занят тем же самым. Как это ни странно, но вереницу твоих последователей начинают пианисты: скрипка после тебя замолкнет. Я слушаю Листа с величайшим наслаждением. Твое влияние на этого человека огромно.
Два концерта, данных Паганини в Париже, не были отмечены никак парижской прессой.
- Что это, заговор молчания? - спрашивал Паер.
15 сентября господин Жюль Жанен разразился огромным фельетоном в "Журналь де деба". Вся статья несла на себе печать личной заинтересованности и была очень острой и едкой. Жюль Жанен возмущался чрезвычайной алчностью и скаредностью великого скрипача.
Паганини был поражен этими нападками журналиста, тем более что непосредственно перед этим он как раз дал два концерта, сбор с которых целиком пошел в комитет помощи беднейшему населению Парижа и местностей, пострадавших от наводнения. Это умолчание о бесплатных концертах и яростные наскоки Жюля Жанена заинтересовали Паганини больше, чем какой бы то ни было хвалебный отзыв. Он вместе с Гаррисом направился в редакцию журнала.
Запыленные, прокуренные комнаты, грязная лестница, огромное количество столов и необычайная теснота были первым впечатлением Паганини от этой фабрики литературных мнений и политических сплетен.
Жюль Жанен сидел на высоком стуле перед громадной конторкой, заваленной гранками и рукописями. Ножницы, банка с кистями и клеем, вороха газет на столах, пол, усыпанный обрезками бумаги; в качества главного повара этой кухни господин Жюль Жанен вносил в обстановку романтический беспорядок. Очевидно в его характере неряшливость сорбоннского студента дополнялась навыками старого холостяка, хотя по своему окружению Жюль Жанен не был похож на человека холостого. Наоборот, он восседал на своем стуле наподобие гордого шантеклера в покорном ему курятнике.
Гаррис метнул острый взгляд в угол, где три хорошенькие мордочки склонились над чьим-то письмом. Девицы оглашали воздух забавными восклицаниями в таком роде: "Этот болван думает, что его напечатают! Вот идиот, он вздумал опровергать!"
Приход Паганини и Гарриса не остановил потока этих восклицаний. Но вот шантеклер, сидящий на насесте, заметил присутствие посторонних лиц.
- Тише, девочки! - закричал он.
Расправляя затекшие ноги, он встал и протянул руку Паганини с таким видом, как будто встретил старого. давнишнего друга. Он не ломался, он сразу узнал Паганини, он показал, что нисколько не удивлен, ожидает возражений и охотно идет навстречу требованиям скрипача.
Разговор был короткий. Дважды пришлось нахмуриться господину Жанену при слове "шантаж". Паганини говорил холодно, заявляя, что собирается возвращаться в Геную и что он уже два раза концертировал, не получив от этих концертов ни франка.
