Ниал Фергюсон - Восхождение денег
Наличие этих институциональных новшеств – банков, рынка облигаций, фондового рынка, страхования и демократии домохозяев – стало подспорьем в долгосрочном развитии одних стран, а их отсутствие больно ударило по другим: финансовые посредники позволяют распределять ресурсы с большей пользой, чем, к примеру, при феодализме или централизованном планировании. И ничего удивительного, что укрепившаяся на Западе финансовая модель затем расползлась по всему миру – сначала под видом империализма, затем в одеждах глобализации1. Победно шествуя по миру и эпохам, от древней Месопотамии до Китая наших дней, деньги служили чуть ли не главной движущей силой прогресса: бесконечная вереница изобретателей и посредников, связавших наш мир в единое целое, не меньше великих ученых и юристов сделали для того, чтобы вытащить человека из болота натурального сельского хозяйства и уберечь его от мальтузианской ловушки. Об этом говорит и Фредерик Мишкин, в прошлом член совета управляющих Федеральной резервной системой: “Финансовая система – мозг экономики… Она направляет капитал – кровь в теле общества – туда, где он нужен больше всего. Если бы капитал использовался неверно или застыл на месте, эффективность работы экономики тут же упала бы, а экономический рост замедлился”2.
Восхождение денег всегда протекало не без затруднений, и так будет впредь. Американские горки финансовой истории мира помнят много взлетов и падений, лопнувших пузырей, маний и паник, потрясений и крушений3. Недавно исследователи изучили данные по ВВП и потреблению разных стран с 1870 года до наших дней; они насчитали 148 кризисных ситуаций – когда ВВП падал на 10 % или больше – и 87 случаев, когда нечто подобное происходило с потреблением, и пришли к выводу, что вероятность финансовой катастрофы в каждом конкретном году составляет порядка 3,6 %4. Наши инструменты защиты от неизвестности усложнились до почти что невозможного, но и сегодня планета Финансы все так же уязвима перед лицом напастей. Похоже, таков наш удел – быть “одураченными случайноетью”5 и натыкаться на “черных лебедей”6 в самый неподходящий момент, и находчивость здесь бессильна. (Некоторые искренне уверены, что прямо на наших глазах стремительно теряет воздух надувавшийся несколько десятилетий “сверхпузырь”7.)
Существуют три основные причины хронической нестабильности финансовой системы. Во-первых, никакого “будущего” нет – есть лишь множество возможных вариантов развития событий, покрытых пеленой неопределенности, а вовсе не прозрачной накидкой риска. На принципиальное различие между двумя понятиями еще в 1921 году обращал внимание Фрэнк Найт: “Неопределенность не следует путать с хорошо знакомым нам риском, хотя разделительную линию между ними никто так толком и не провел… Измеримая неопределенность, или собственно “риск”… настолько отличается от неопределенности неизмеримой, что ее вряд ли имеет смысл называть неопределенностью ”. Проще говоря, большая часть событий в нашей жизни не имеет ну совсем ничего общего с игрой в кости. Раз за разом в ней происходят непохожие друг на друга вещи, либо “уникальные, либо настолько редкие, что на полученных с их помощью данных не построить серьезной теории, не оценить вероятности такого же события в будущем”8. Ровно о том же в 1937 году замечательно писал Кейнс:
Когда я говорю о “неопределенном” знании, – рассуждал он в отповеди критикам своей “Общей теории”, – я не просто желаю отделить известное наверняка от того, что всего лишь возможно. Как я понимаю, в игре в рулетку нет места неопределенности. Лишь немного неопределенной является продолжительность жизни. То же можно сказать и о погоде. Когда я говорю “неопределенность”, в голову приходят примеры грядущей общеевропейской войны или… ставки процента через двадцать лет. У нас нет надежной научной основы, чтобы вычислять вероятность подобных событий хоть с какой-нибудь точностью. Можно сказать и проще: мы не знаем [77].
Кейнс продолжил рассуждать о том, какими путями инвесторы умудряются “в такой ситуации сохранять вид разумных, вменяемых людей”:
1. Мы предполагаем, что настоящее может многое рассказать о будущем, хотя добросовестное изучение прошлого свидетельствует против этого. Иными словами, мы закрываем глаза на те события в будущем, о которых ничегошеньки не знаем.
2. Мы предполагаем, что нынешние взгляды на будущее, выраженные в ценах и объеме производства, основаны на правильной оценке возможных перспектив…
3. Зная, что на собственное мнение полагаться нельзя, мы стараемся слушать всех остальных – они-то должны знать лучше. Получается, мы стремимся соответствовать воззрениям большинства или середины9.
Кейнс мог и ошибаться в том, как он толковал поведение инвесторов, но суть он ухватил совершенно верно. Финансовые рынки непостоянны в первую очередь потому, что непостоянны подслеповатые люди, опирающиеся на костыли эвристических методов.
Мы можем очень плавно перейти ко второй причине своенравности финансовой системы – это поведение людей. Стоит человеку появиться на свет, как он седлает качели, переносящие его от эйфории к унынию и обратно за несколько мгновений, и уже не слезает с них; до самого конца он так и не овладевает премудростью “тяжелых хвостов” и упрямо не замечает советов истории – все это сказывается на финансовых учреждениях. В своей знаменитой статье Даниель Канеман и Амос Тверски на опытном материале показали, что даже в самых простых ситуациях люди не могут как следует оценить вероятности различных событий. Сначала психологи выдали каждому участнику эксперимента по тысяче ходивших тогда в обороте израильских фунтов. На выбор предлагались два варианта: 1) выиграть дополнительную тысячу фунтов с вероятностью 50 % и 2) получить 500 фунтов. Лишь 16 % опрошенных выбрали первый вариант и 84 % предпочли второй. Затем Канеман и Тверски попросили тех же людей вообразить, что у них есть по две тысячи фунтов, и выбрать один из двух вариантов: 1) потеря тысячи фунтов с вероятностью 50 % или 2) гарантированная потеря 500 фунтов. На сей раз большинство (69 %) решило рискнуть, и лишь 31 % участников выбрали второй путь. Любопытно, что в материальном отношении обе задачи есть одна и та же задача. В обоих случаях респонденты выбирали между лотереей первого варианта – с равной вероятностью 50 % итоговый выигрыш мог составить как тысячу, так и две тысячи фунтов – и определенностью второго, когда им доставалось 1500. Исследователи обратили внимание на удивительную несимметричность реакций людей: неприятие риска, когда речь шла о выигрышах, сменялось желанием рискнуть как следует и по возможности предотвратить убытки. Расстройство от потери определенной суммы почти в два с половиной раза превышало радость от ее приобретения10.
“Нарушение инвариантности” – лишь одно из множества возможных эвристических отклонений (для удобства мышления и познания люди подходят к конкретным ситуациям с набором предубеждений), привязанность к которым и отличает обычного человека от homo oeconomicm из неоклассической экономической теории – тот, принимая исключительно рациональные решения, основывается на всей полноте информации и держит в уме ожидаемую полезность для себя возможных исходов. Эксперименты выявили целый набор когнитивных ловушек для нашего разума:
1. Предпочтение доступности заставляет нас при принятии решений хвататься прежде всего за те факты, что первыми приходят на память, а не за действительно необходимые сведения.
2. Мы судим задним числом: считаем событие более вероятным после того, как оно произошло (ex post), чем до (ex ante).
3. Проблема индукции подталкивает нас к формулированию общих правил в отсутствие всей необходимой информации.
4. Ошибка “или”-“и”: мы часто переоцениваем вероятность одновременного совпадения, скажем, семи событий с вероятностью 90 % каждое и недооцениваем вероятность того, что произойдет хотя бы одно из семи событий с индивидуальной вероятностью 10 %.
5. Мы “любим подтверждать” – куда охотнее ищем свидетельства истинности исходной гипотезы, чем аргументы против нее.
6. Отравление нашего суждения происходит, когда в расчет берется внешне подходящая, но совершенно бесполезная информация.
7. Повинуясь эвристическому феномену аффектации, мы частенько позволяем предубеждениям замещать трезвое сопоставление выгод и издержек.
8. Пренебрежение масштабом': когда чем-либо необходимо жертвовать, мы жертвуем то слишком много, то недостаточно, обрекая себя на неоправданно высокие потери.
