Борис Акунин - Между Европой и Азией. История Российского государства. Семнадцатый век
В истории имя Софьи неразрывно связано с именем ее фаворита и фактического соправителя. Положение женщины, даже такой смелой, не позволяло царевне отлучаться из дворца – разве что на богомолье, поэтому все дела вершил «царственныя большия печати и государственных великих посольских дел оберегатель, ближний боярин и наместник новгородский» Василий Васильевич Голицын.
Этот замечательный деятель российской истории родился в 1643 году. Мы видели, как он выдвинулся в последние годы царствования Федора Алексеевича, пока находясь в тени двух главных фаворитов, Языкова и Лихачева. Стрелецкий мятеж отправил первого на тот свет, а второго в ссылку. Во время опасных событий весны – осени 1682 года Голицын сначала держался в тени, но по мере усиления позиций Софьи стал все больше выдвигаться на первый план. В сентябре-октябре, когда дело уже решилось, но стрельцы еще не капитулировали, князь командовал дворянским войском в Троице.
При Софье он получил один за другим несколько ключевых правительственных постов и громких званий, ведал всей внешней и внутренней политикой, командовал армией (как мы увидим, неудачно).
Правительница и оберегатель. И. Сакуров
Безусловно, это был человек большого ума и прогрессивных взглядов; не только практик, но и теоретик государственного строительства. Известно, что в его обширной библиотеке были найдены записки «о гражданском житии или о поправлении всех дел, яже належат обще народу». Рукопись, к сожалению, не сохранилась, но мы можем получить представление о ее содержании из рассказа де Невилля, имевшего долгую беседу с оберегателем. «Он [Голицын] хотел, чтобы местное дворянство путешествовало, – пересказывает по памяти посланник, – чтобы оно научилось воевать за границей, поскольку его целью было превратить в бравых солдат толпы крестьян, чьи земли остаются необработанными, когда их призывают на войну. Вместо этой бесполезной для государства службы он предполагал возложить на каждого умеренный налог, а также содержать резидентов при основных дворах Европы и дать свободу совести. Если бы я захотел письменно изложить здесь все, что я узнал об этом князе, то я никогда бы не смог сделать этого: достаточно сказать, что он хотел заселить пустыни, обогатить нищих, дикарей превратить в людей, трусов – в храбрецов, а пастушеские хижины – в каменные дворцы». «…Князь Голицын, без сомнения, относится к самым умным, воспитанным и великолепным людям, которые когда бы то ни было были в этой стране, которую он хотел поставить на ту же ступень, что и другие, – пишет посланник далее. – Он хорошо говорит на латыни и очень любит бывать с иностранцами и принимать их, не принуждая напиваться, сам вовсе не пьет водки и единственное удовольствие находит в беседе. Так как он сильно презирает знать из-за ее неспособности, то смотрит только на заслуги, а использует лишь тех, за кем он их знает, и тех, кто может принести ему пользу».
Василий Васильевич, по-видимому, умел произвести впечатление на иностранцев. Слухи о просвещенном реформаторе из далекой Московии еще долго ходили по Европе, даже несмотря на все монументальные преобразования Петра. Через 30 лет после падения Голицына самый модный английский романист эпохи Дэниел Дефо в «Дальнейших приключениях Робинзона Крузо» заставляет своего знаменитого героя, путешествующего по Сибири, встретиться с опальным министром, правда, не называя его по имени, но ясно, о ком речь. «Мне недостанет здесь места полностью пересказать увлекательнейшую беседу, которую я имел с этим истинно великим мужем», – восхищается Робинзон Крузо, почти дословно повторяя текст Невилля.
Князь Василий Васильевич собрал в правительство людей весьма толковых. Дьяк Емельян Украинцев ведал иностранными и малороссийскими делами; Венедикт Змеев, имевший чин «думного генерала», заведовал военными приказами; Семен Толочанов отвечал за казначейство.
Очень большим влиянием пользовался Федор Шакловитый, выбившийся из подьячих. С точки зрения бояр он был выскочкой и, всецело обязанный своим положением Софье, неотступно стоял на страже ее интересов. Он командовал Стрелецким приказом, то есть на его попечении находилась безопасность столицы и Кремля. Чем больше опасалась Софья за свою власть, тем ближе она сходилась с решительным Шакловитым, который, в отличие от щепетильного Голицына, не боялся крови и грязи. Сплетник Куракин даже сообщает, что к концу Софьиного правления Шакловитый якобы потеснил князя не только в правительственных делах: «Надобно ж и о том упомянуть, что в отбытие князя Василия Голицына с полками на Крым, Федор Щегловитой весьма в амуре при царевне Софии профитовал, и уже в тех плезирах ночных был в большей конфиденции при ней, нежели князь Голицын, хотя не так явно. И предусматривали все, что ежели бы правление царевны Софии еще продолжалося, конечно бы князю Голицыну было от нея падение или б содержан был для фигуры за перваго правителя, но в самой силе и делех бы был помянутой Щегловитой».
Итак, правительство держалось на твердой воле регентши, государственном уме ее первого министра и стальной хватке «начальника силовых структур».
Этого было достаточно для того, чтобы на какое-то время продлить срок жизни плохо работающего государства, но не для проведения необходимых реформ. «Феодор был преобразователем, насколько он мог быть им, оставаясь в четырех стенах своей комнаты и спальни. Софья по своему полу не могла действовать иначе как из дворца», – пишет Соловьев. Еще одним гандикапом этого правления была его ущербная легитимность. По мере того как подрастали цари, власть «великой государыни царевны» выглядела всё сомнительней.
Двойная инвалидность сковывала правительству руки.
Внутренняя и внешняя политика
Куракин описывает эту эпоху благостно и даже умиленно (хотя тут нужно делать скидку на ностальгию по относительно тихим допетровским временам): «Правление царевны Софии Алексеевны началось со всякою прилежностию и правосудием всем и ко удовольству народному, так что никогда такого мудраго правления в Российском государстве не было. И все государство пришло во время ея правления, чрез семь лет, в цвет великаго богатства. Также умножилась коммерция и всякия ремесла; и науки почали быть возставлять латинскаго и греческаго языку; также и политес возставлена была в великом шляхетстве и других придворных с манеру польскаго – и в экипажах, и в домовном строении, и уборах, и в столах. И торжествовала тогда довольность народная, так что всякой легко мог видеть, когда праздничной день в лете, то все места кругом Москвы за городом, сходные к забавам, как Марьины рощи, Девичье поле и протчее, наполнены были народом, которые в великих забавах и играх бывали, из чего можно было видеть довольность жития их». По сравнению с ужасами 1682 года жизнь действительно внешне наладилась, но это было недолгое затишье перед новой бурей.
Ни одна из застарелых проблем страны не решалась. Из всех своих прекрасных прожектов Голицын осуществил только два, и оба не эпохального значения: открыл задуманную еще при Федоре первую русскую академию и дал толчок гражданскому строительству. За несколько лет в Москве было построено множество каменных домов, некоторые из них сохранились доныне.
Еще, в развитие гуманных веяний предыдущего царствования, были отменены особенно одиозные уголовные наказания вроде смертной казни за ругань в адрес царской власти (такое обычно случалось спьяну) и закапывания в землю женщин-мужеубийц – варварство, шокировавшее иностранцев. Вот, собственно, и все прогрессивные свершения просвещенного оберегателя, заметные главным образом в столице. Страна же скорее почувствовала ужесточение режима, выразившееся в новых гонениях против раскола.
Причиной репрессий был не только московский инцидент с Никитой Пустосвятом, но всё большее распространение раскольнических настроений в низах русского общества. Религиозный протест соединялся с социальным, что тревожило и светскую, и церковную власть. Самым активным гонителем старой веры был патриарх Иоаким.
В 1684 и 1685 годах вышли новые строгие законы, по которым на старообрядцев началась настоящая охота. Было приказано доносить на прихожан, которые не ходят к исповеди, и подвергать их допросу – не по еретическому ли это делается умыслу и нет ли сообщников. Виновных нещадно били кнутом, самых упорных сжигали. Так было казнено несколько тысяч человек.
Правительница и два царя. В. Верещагин
В ответ началась эпидемия раскольнических самоубийств и мятежей. Одно из таких восстаний, на Дону, не могли подавить больше двух лет. Некий проповедник Кузьма Косой, бывший кузнец, которого называли раскольничьим «папой», выстроил на реке Медведице острог, куда стали собираться все недовольные. Их было так много, что даже начались приготовления к походу на Москву – очищать ее от никонианской скверны. Раскольники были плохо вооружены, но отчаянно «кололись копьями» и «бились кирпичом». В конце концов после трехмесячной осады царский воевода крепость взял и всех, кто в ней находился, перебил.
