И Петров - Четверть века в Большом (Жизнь, Творчество, Размышления)
Я исполнял в этих спектаклях маленькие роли, что было естественно. В "Вертере" я пел партию Иоганна - одного из друзей отца Шарлотты, главной героини оперы, в опере Д. Пуччини "Джанни Скикки" - комическую партию Симона, одного из старейших членов семьи, ожидающей богатого наследства. Здесь мне приходилось гримироваться. Я клеил парик с большой лысиной. В опере советского композитора В. Трамбицкого "Гроза", написанной по одноименной пьесе А. Н. Островского, я играл роль богатого купца-самодура Дикого. Это трудная в вокальном отношении партия, и овладение ею стало трамплином к моему дальнейшему профессиональному росту.
Неожиданно спел я и басовую партию в "Реквиеме" Верди. Артист, который должен был петь басовую партию, заболел. Осталось всего три дня до концерта, и партию эту предложили исполнить мне. Она состоит из шести больших номеров, которые идут на латыни, и очень сложна вокально - эпизоды в высоком регистре чередуются с предельно низкими басовыми фразами. Нужно суметь голосом сделать эти переходы! Кроме того, все четыре солиста сопрано, меццо-сопрано, тенор и бас часто поют без сопровождения оркестра, и, если ты чуть-чуть сфальшивишь,- весь ансамбль рухнет. Нужно было петь предельно чисто! Все же я в трехдневный срок все это выучил и спел. Так что не только других поразил, но и сам себя. До сих пор не могу понять, как это у меня получилось. Ведь такую труднющую огромную партию я пел наизусть! Дирижировал замечательный музыкант Л. П. Штейнберг, много лет работавший в Большом театре.
В опере Римского-Корсакова "Моцарт и Сальери" Моцарта пел Козловский, а Сальери - Батурин или Савранский. Мне тоже предложили выучить эту партию. Очень трудная и высокая по тесситуре, она требовала большой и кропотливой работы, но я не успел доучить ее - началась война...
Теперь, оценивая этот период своего становления, я прихожу к выводу, что работа в ансамбле была замечательной школой, так как мы, молодежь, исполняя свои маленькие партии, могли учиться у больших мастеров.
...Еще будучи студентом, я понял, что все приемы артистического мастерства, которые я открывал в музыкальных или драматических спектаклях, могли мне помочь в моем становлении как артиста, в моей дальнейшей творческой жизни. Поэтому всеми правдами и неправдами я старался попасть не только в Большой театр, но и в Оперный театр имени К. С. Станиславского, Музыкальный театр имени Вл. И. Немировича-Данченко, во МХАТ, в Театр Вахтангова. И в Малом театре я не пропускал ни одного нового спектакля.
Самое сильное впечатление на меня произвели две оперы, поставленные перед самой войной. Первая - "Фауст" Гуно. Она запомнилась прежде всего замечательным составом исполнителей. Фауста пел Сергей Яковлевич Лемешев молодой, красивый, стройный. Он был в самом расцвете таланта, пел блестяще и успех имел колоссальный. Партию Маргариты исполняла Глафира Вячеславовна Жуковская. Она обладала прелестным голосом и была настолько яркой певицей и актрисой, что производила неизгладимое впечатление. Иван Павлович Бурлак пел Валентина, и ему особенно удавалась каватина Валентина и сцена поединка, партию Мефистофеля с блеском исполнял Александр Степанович Пирогов, который тоже был в полном расцвете сил. Его колоссальный голос поражал красотой и блеском.
Второй спектакль, который меня особенно захватил,- "Севильский цирюльник". В нем тоже был редкостный состав исполнителей. Розину пела Валерия Владимировна Барсова, обладательница такого мощного лирико-колоратурного сопрано, которое заполняло весь театр. А ее фантастическая техника просто потрясала. Графа Альмавиву пел С. Я. Лемешев, А. С. Пирогов - Дона Базилио, а Фигаро - Дмитрий Данилович Головин, обладавший удивительно красивым голосом. А пел он с таким темпераментом, и в зал неслась такая лавина упоительных звуков, что в те моменты, когда он появлялся на сцене, остальные великолепные исполнители отходили на второй план.
И еще живо в моей памяти и будет живо до конца дней моих - посещение концерта в Доме ученых. Однажды я увидел афишу, в которой объявлялось о выступлении трех артистов с изумительными по тембру голосами. Это были Надежда Андреевна Обухова, Павел Герасимович Лисициан и Василий Иванович Качалов.
Начал первое отделение Лисициан, только что поступивший тогда в Большой театр. Молодой, стройный, с черной копной волос, красивый, с великолепным голосом бархатного тембра, которым он владел совершенно свободно, Лисициан производил огромное впечатление. Он пел романсы Чайковского, Римского-Корсакова, Спендиарова, армянские народные песни, арии из опер и знаменитую Эпиталаму. Зал безумствовал.
Во втором отделении выступал Качалов. Он был высок, строен и красив, а его одухотворенное лицо - прекрасно. Держался он строго и вместе с тем раскованно и просто. Когда же Качалов начал читать стихи и фрагменты из спектаклей, я слушал его, затаив дыхание. Какое это было мастерство и вдохновение, как поражал и притягивал необыкновенно красивый по тембру, льющийся голос артиста!
В третьем отделении выступала Обухова. Нужно ли говорить о красоте ее голоса, особенно в низком регистре, пленяющего грудными нотами! Она спела две классические арии - Далилы и Любаши, но, так как в театре Надежда Андреевна уже выступала мало, в ее интересной программе превалировали песни Булахова, Гурилева, Варламова.
Я ушел с концерта совершенно опьяненным. Полученные впечатления были для меня огромным стимулом к занятиям, подталкивали к новым поискам.
...В начале моей работы в Большом театре у меня произошла встреча с Качаловым. Я хочу рассказать о ней сейчас, так как уже заговорил о Василии Ивановиче.
После двух-трех лет работы в Большом театре меня стали приглашать на концерты, я выступал в Колонном зале, в Зале Чайковского и в Доме ученых, короче говоря, у меня появилось какое-то имя. Тогда во все предпраздничные дни - Ноябрьские праздники, Первомай, Новый год, Восьмое марта устраивались концерты. Через филармонию или какую-нибудь другую организацию нас приглашали принять участие в концерте, и мы, люди грешные, выступали иногда в пяти-шести местах в один вечер.
Однажды, когда я выступил уже три раза, четвертый концерт в этот вечер должен был состояться в клубе МВД на улице Дзержинского. Я примчался в этот клуб, поднимаюсь по лестнице на второй этаж, вхожу в актерскую комнату перед сценой, и меня встречает администратор. Я ему говорю:
- Вот отпел три концерта и к вам прибежал.
Вдруг вижу, как какой-то человек высокого роста встает с кресла, подходит ко мне и протягивает руку:
- Здравствуйте, молодой человек. Очень рад вас видеть. Как вы поживаете? Я очень рад вашим успехам, слышал о вас много хорошего...
И вдруг я понял, кто со мной говорит, и обомлел. Это был Василий Иванович Качалов. Такой великий артист встал с кресла и подошел ко мне! Первый со мной поздоровался и заговорил!
Я, конечно, рассказал, как у меня дела в театре, он поинтересовался, что я готовлю, о каких новых ролях думаю, пожелал мне всяческих успехов и потом снова сел в кресло. Я опять поймал администратора:
- Если вы меня сейчас не выпустите, я не успею на следующий концерт и у меня будут неприятности.
Администратор искоса посмотрел на Качалова и отвечает:
- Иван Иванович, неудобно, Василий Иванович здесь сидит уже около часа. Сейчас он выступит, а потом вы, иначе я не могу.
Вероятно, Качалов услышал наш разговор.
- Нет-нет! - восклицает.- Я не спешу, я посижу, подожду, отпустите молодого человека, пускай он выступает и едет дальше. А я успею, мне спешить некуда.
Это великодушие и доброта Качалова окончательно меня сразили. В них не было ничего нарочитого. Он действительно обладал замечательными редкостными человеческими качествами. И когда я затем видел его в спектаклях, например в "Воскресении" Толстого, где он читал текст от автора, как всегда изумительно мастерски, я всегда с гордостью думал: "Ведь я недавно с ним разговаривал!"
А как он играл Барона в пьесе Горького "На дне"! Какие правдивые интонации, какая интересная трактовка образа! Это был, конечно, один из величайших наших русских актеров.
Часто я посещал Художественный театр, которым руководили тогда такие выдающиеся режиссеры, как К. С. Станиславский и Вл. И. Немирович-Данченко. Мне запомнились прекрасно выполненные декорации, световые эффекты, но больше всего поразила игра актеров. Какое созвездие блистало тогда в "Трех сестрах" Чехова! Ольгу играла К. Еланская, Машу - А. Тарасова, Ирину - А. Степанова, Соленого - Б. Ливанов, Вершинина - В. Ершов, Чебутыкина - А. Грибов или М. Яншин, Тузенбаха - П. Массальский. Это был незабываемый спектакль! Незабываемый! Прелестно поставленный! Особенно впечатляла последняя сцена, проходившая под мелодию военного марша, который исполнял оркестр.
В пьесе А. К. Толстого "Царь Федор Иоаннович" в заглавной роли выступали два величайших актера - И. Москвин и Б. Добронравов. Какие разные они создавали образы! Потрясающие! Они отличались друг от друга и внешне, и внутренне. Москвин - среднего роста, плотный, с простоватым лицом и вздернутым носом. А Добронравов очень красивый, высокий, стройный. Москвин играл более сдержанно. Царь Федор Иоаннович Москвина был мудр, в каждую его фразу артист старался вложить значительную мысль. А Добронравов отличался порывистостью и темпераментом. Пламенность чувств окрашивала многие его образы. Не могу не вспомнить, каким он был Платоном в пьесе "Платон Кречет" А. Корнейчука. Даже и сейчас при воспоминании о его игре охватывает радостное чувство.
