Валерий Ярхо - Иноземцы на русской службе. Военные, дипломаты, архитекторы, лекари, актеры, авантюристы…
Первый из «отпавших от православия» поп Дионисий по воле князя Ивана был зван служить в Москву, где его поставили протоиереем Архангельского собора в Кремле. Совращенный в ересь Дионисием поп Алексей, который, тайно проповедуя «Моисеев закон», себя звал Авраамом, а свою жену-попадью Саррой, получил место протоиерея в Успенском соборе и, пользуясь особой милостью великого князя, имел к нему свободный доступ во всякий час.
Не исключено, что поддержку в Москве новгородские «жидовствующие» получали и от большой диаспоры «сурожских гостей», игравшей важную роль в Московском княжестве; весьма вероятно, что среди «сурожан» были единоверцы «жидовствующих». Доказательства влияния «сурожан» на распространение учения в Москве нет, но и исключать его нельзя. «Сурожане» были вхожи в кремлевские терема и «допущены» ко многим тайнам, а потому и слово их, и дело в глазах князя и его ближайшего окружения стоили многого. Финансовым и политическим агентом князя в Крыму был «сурожанин» Хоза Кокос, еврей из Кафы, влиятельный купец и ловкий исполнитель дипломатических поручений. Сохранилась обширная переписка между князем Иваном и кафским купцом, в которой роль доверенного связного и курьера исполнял шурин Кокоса, тоже «сурожанин» Исуп, по торговым делам разъезжавший между Московским княжеством и Крымским ханством. Таким образом, обнаруживается сразу несколько линий крепких связей между крымской еврейской диаспорой и двором московского князя. Лишенные всяческих расовых и религиозных предубеждений, московские владыки относились к евреям так же, как и к остальным инородцам, охотно приглашая на службу тех из них, кто проявлял должные деловые качества и выказывал соответствующее желание.
Твердое положение новгородских проповедников в Москве и милость к ним князя позволили «жидовствующим», сохраняя тайну посвящения, вовлечь в ересь многих знатных лиц. Еще больше влияние еретиков усилилось, когда в 1484 году из дальнего дипломатического вояжа в Москву возвратился доверенный «делец» и первый из всех служилых людей князя Ивана, дьяк Федор Васильевич Курицын, ведавший внешней политикой княжества. Двумя годами ранее он был послан в Венгрию ко двору мадьярского короля Матьяша Хунгади для заключения военного союза против правителей Литвы и Польши, давних военных соперников короля и великого князя. Вояж затянулся на два года из-за того, что сначала посольству пришлось ехать в обход литовских владений, а по завершении переговоров в Венгрии дьяк решил дождаться русского посольства, возвращавшегося из Италии.
Более года живя в мадьярской столице Буда, дьяк Федор Васильевич общался с разными учеными людьми; среди них оказались проповедники из числа «жидовствующих», обратившие Курицына в свою веру. В Москву он вернулся уже убежденным сторонником нового учения, привезя с собой «угрина Мартынку искушенного в звездознании», которого намеревался рекомендовать в качестве астролога великому князю Ивану.
Роль дьяка Курицына при московском дворе трудно переоценить — князь доверял ему всецело и безоговорочно. При его поддержке секта быстро разрослась. В ересь обратились брат Федора Курицына — Иван Васильевич по прозвищу Волк, архимандрит Симонова монастыря Зосима, служители придворной церкви Истома и Сверчок, а за ними вслед многие другие влиятельные фигуры. С учением был ознакомлен и сам великий князь Иван Васильевич, в чем он признался позже, каясь преподобному Иосифу. Сам московский государь, может, и не примкнул к «жидовствующим», но до поры не препятствовал им.
По мере роста секты «жидовствующих» в ее рядах оказалось много всякого народу, и если первое время еретики были воздержанны и осторожны, то со временем кое-кто из них уверился в своей полнейшей безнаказанности, а новички так и вовсе уже были развращены, самоуверенны, а от того беспечны. Постепенно кое-что из того, что прежде держалось в строгой тайне, стало выходить наружу, и среди прочего архиепископу Новгородскому и Псковскому Геннадию стало известно, что Самсонко, сын попа Григория, да поп Ерсей с дьяконом Гридей, упившись допьяна, глумились над святыми иконами.
Архиепископ распорядился немедля «взять тех попов и дьякона за приставы и снарядить следствие». На допросе у новгородского наместника Юрия Захарьина провинившиеся члены клира кое-что рассказали о «жидовствующих» и их отношении к православным святыням. Попович Самсонко Григорьев первым назвал имена московских соборных протопопов Алексея и Дионисия, а также их высокого покровителя, дьяка Федора Васильевича Курицына, сообщив, что они являются членами секты. После этих признаний дело явно выходило уже за рамки компетенции архиепископа Геннадия, и он отправил в Москву грамоты митрополиту Терентию и князю с изложением сути дела, спрашивая, как ему надлежит поступать с признавшими вину святотатцами. Тем временем за «взятых» Самсонку, Ерсея и Гридю поручились люди, считавшиеся в Новгороде вполне надежными, и владыко согласился арестованных отпустить, покуда из Москвы не придут указания на их счет.
Покуда ждали ответа, убоявшиеся наказаний попы и дьякон, предав своих поручителей, сбежали из Новгорода и сами поспешили в Москву, где рассчитывали получить защиту от впавших в ту же ересь, что и они, «важных персон» княжества. Разгневанный Геннадий снова писал в Москву князю и митрополиту, приложив к этой грамоте показания раскаявшегося попа Наума, решившего «оборотиться обратно» из ереси в православие. К этим показаниям приложена была и «тетрадь с исправленными на иудейский лад псалмами», также принесенная покаявшимся попом. Скорее всего, речь идет о махзоре — рукописном сборнике молитв и правил, по которым следовало справлять иудейские праздники.
Ответ от митрополита Геронтия все не приходил, а тем временем в самом Новгороде, видя беспомощность архиепископа перед сектой, которой благоволили московские «сильные мира сего», обнаглевшие «жидовствующие» стали открыто глумиться над символами христианства. Делалось это в стиле, очень смахивающем на современный «акционизм»: к воронам привязывали кресты и они летали с ними над головами новгородцев с противными карканьем, символизируя монашество. «А те вороны и вороны садясь на всякую стервь и на калу волочат по ним привязанные кресты» — так описывал Геннадий выходки «жидовствующих» в письме Нифонту, епископу Суздальскому. Приводя подобные примеры, архиепископ высказывал убеждение в том, что дальнейшее промедление и попустительство могут привести к еще худшим последствиям, и просил владыку Нифонта поддержать его перед митрополитом Геронтием в борьбе с еретиками.
Причиной, заставившей новгородского архимандрита так ополчиться на проповедь «жидовствующих», со всей очевидностью послужила та легкость, с которой новая ересь поражала тех, кто прежде остальных должен был «радеть о православии». То, чему учил Схария, было «совсем ново», оригинально и ни на что не похоже, да к тому же прекрасно подкреплено «книжной наукой». Соблазн оказался слишком велик, а тенденции распространения ереси для настоящего православного человека были просто пугающими.
Понимал ли это митрополит Геронтий? Скорее всего, да, но, памятуя о том, как сильны противники, он соблюдал осторожность. Во всяком случае, покуда в Москве оставался Федор Васильевич Курицын, митрополит не предпринимал очевидных действий во вред «жидовствующим», но как только великий князь услал своего главного дипломата в Вену для важных переговоров, митрополит решился. Политично представив дело так, что к нему с настойчивыми просьбами обратились сразу несколько уважаемых иерархов, он постановил созвать собор для принятия решений о «жидовствующих». Присланные из Новгорода сведения полностью изобличали Самсонку Григорьева, Ерсея и Гридю, которых признали виновными и достойными отлучения от церкви. По законам же светским их приговорили к телесному наказанию — «били новгородских попов кнутием», пишет усердный летописец.
Затем еретиков отправили в Новгород, к архиепископу Геннадию, для духовного увещания. Вместе с тем митрополит распорядился начать следствие в отношении тех, кого архиепископ занес в представленные им списки «жидовствующих». И вскоре уже в распоряжении архиепископа Геннадия оказалось немало показаний. Главный идеолог «жидовствующих» Схария все еще жил в Новгороде, но с него взятки были гладки — иностранный купец, ведший большой торг, он был защищен всеми законами торговли. Духовная власть не могла предъявить ему претензий, так как Схария был иудей и, исповедуя свою веру, никаких законов православной церкви не нарушал. Ну, а то, что его слушали и ему следовали, так то вина тех, кто находил возможным, услышав, предать свою веру.
С теми из совращенных «жидовствующими», кто раскаялся, поступали довольно мягко — на них наложили епитимью, запретив входить в храмы во время службы, заставляя стоять у паперти, прислушиваясь к происходящему внутри. Упорствующих — а такие встречались — наместник наказывал по светскому закону, потчуя «кнутием». Такое положение дел в Новгороде продолжалось, покуда не прошел слух, что дьяк Курицын вернулся из венского вояжа. Как только об этом стало известно, многие еретики сбежали в Москву. Оказалось, что каялись они притворно.
