Святослав Рыбас - Жизнь и смерть Петра Столыпина
Эсеры неустрашимо шли на смерть, их не смущали ничьи страдания. Шла чарующая игра, которой было увлечено российское общество, добивающее неугодное правительство.
Противостояние дошло до высшего градуса. Ни о каком компромиссе, по-видимому, уже не могло быть речи. Общественность с ненавистью смотрела на власть и жила одним объединяющим ее лозунгом: «Долой самодержавие». А то, что общественность делилась на различные партии и группы с их непреодолимыми разногласиями, как будто никому не было заметно. Либералы и социалисты с одного фланга, сторонники конституционной монархии, постепенных реформ, с другого — радикалы, сторонники революционных перемен — все они еще объединены.
А власть тоже едина только внешне. Власть в России, по сути, принадлежит бюрократам, они больше всего не желают новых идей, перемен, реформ, их методы — уклонение от кардинальных решений, затяжка, перенесение ответственности на верха. Конечно, и Витте, и Столыпин — тоже бюрократы, стоящие слева, настроенные конструктивно. Они понимают, что исторические реалии меняются и спасение — на путях реформ.
Выходит, в разорванной противоречиями стране были с двух сторон объединяющие тенденции?
Были. Им требовалось только сделать шаг навстречу друг другу. Преодолеть многолетнюю непримиримость. Что и пытались сделать все — Витте, Столыпин, Кривошеий, — и чему препятствовали тоже все.
Лев Толстой пишет в дневнике: «Народы... хотят свободы, полной свободы. С тяжелого воза надо сначала скидать столько, чтобы можно было опрокинуть его. Настало время уже не скидывать понемногу, а опрокинуть».
Можно ли было пройти по центру, по единственно возможному третьему пути?
Никто этого не знал. Наверняка этот даже возможный путь обернулся бы огнем с обеих сторон.
Витте направлял царю всеподданнейшее письмо с предложением срочно заключить мир с Японией, направлял еще в феврале 1905 года, еще до Цусимского боя.
Витте выходил на срединную линию. Он стоял подобно богатырю и против крайне правых, и против революции. Противостояние в конце концов дошло до своего пика — Манифеста «Об усовершенствовании государственного порядка» от 17 октября 1905 года, послужило основанием для парламентаризма, то есть породило Думу.
Столыпин вышел из этого Манифеста.
Но еще летом, во время цусимской трагедии, столыпинский отчет на высочайшее имя о положении губернии за 1904 год ярко выразил требование жизни: «дать выход энергии и инициативе лучших сил деревни».
Только вот в чем различие, незаметное на первый взгляд: для Витте проблема была экономический и правовой, для Столыпина — политической и экономической. Витте мог терпеть, лавировать, избегать личного риска, Столыпин готов был на самопожертвование. Это различие вскоре обнаружится. Огонь вскоре опалит Столыпина.
Российский монолит сотрясается, надо что-то предпринимать. Но что? Земельная реформа. Ведь именно земельный голод — одна из первых причин сотрясения. Впрочем, этого уже мало, требуют политически-свобод и участия общественности в управлении государством.
Витте вернулся из Америки, заключив Портсмутский мир с Японией и считал себя в силах решить эти проблемы. Для начала — успокоит крестьян. Успокоить постепенно, чтобы пока не очень ослаблять общину. Власти колеблются: в результате немедленная реформа отклоняется, а принимается Манифест об отмене с 1 января 1907 года выкупных платежей.
Снова пошли проекты, сомнения, иносказания. В результате проект главноуправляющего землеустройством и земледелием Кутлера, за которым стоял Витте, был отвергнут всеми министрами как нарушающий принцип неприкосновенности частной собственности.
Сталкивались взгляды, велась борьба не только проектов, но и живых людей, желающих удержать свое положение. Неподвижный консерватизм был крепок. Даже А. В. Кривошеий еще неподвижен, хотя вскоре он полностью переменит взгляды.
Восемнадцатого октября 1905 года Александр Блок пишет такие строки:
Еще прекрасно серое небо,
Еще безнадежно серая даль.
Еще несчастных просящих хлеба,
Никому не жаль, никому не жаль!
И над заливами голос черни
Пропал, развеялся в невском сне.
И дикие вопли: «Свергни! О, свергни!»
Не будят жалости в сонной волне...
И в небе сером холодные светы
Одели Зимний дворец царя,
И латник в черном не даст ответа,
Пока не застигнет его заря.
Тогда, алея над водной бездной,
Пусть он угрюмей опустит меч,
Чтоб с дикой чернью в борьбе бесполезной
За древнюю сказку мертвым лечь...
Эти стихи отражают страсти Пятого года. Черный латник — статуя на крыше Зимнего.
В конце апреля Столыпина вызвали в Царское Село it предложили пост министра внутренних дел. Сперва он отказался, но после слов Николая: «Прошу принять этот пост, я вам приказываю», — согласился.
Отныне он становился под огонь со всех сторон.
До покушения на Аптекарском — три месяца.
Девятнадцатого августа, буквально под грохот бомб и треск браунингов, Блок напишет стихотворение «Деве-Революции»:
О, Дева, иду за тобой
И страшно ль идти за тобой
Влюбленному в душу свою,
Влюбленному в тело свое?
Наверное, всем было страшно и трудно.
Уже в мае Столыпин представил Совету министров ранее отвергнутый Государственным Советом проект перемен в общинном законодательстве В И. Гурко. На этом отрезке Столыпин присматривается, изучает опыт предшественников. Председатель Совета министров И. Л. Горемыкин не пропустил проект. Что ж, Столыпин промолчал.
10 мая депутаты собрались в Зимнем. Впервые в этом роскошном дворце, где в течение ста пятидесяти лет с екатерининских времен царствовала аристократия, появились люди совсем иного облика. Двести мужиков в крестьянских кафтанах, сельские священники, рабочие, адвокаты, профессора. Офицеры и камергеры в шитых золотом мундирах с любопытством наблюдали за этими представителями неведомой силы. Одни — с надеждой, ожидая радикального обновления в судьбе родины, другие — с презрением и озлоблением.
Депутаты тоже разглядывали обитателей Зимнего с противоречивыми чувствами. Сошлись две силы. Что будет завтра? Благоденствие или кровавые потрясения?
Речь Николая II выслушали в полной тишине и с одобрением. Ведь накануне многие с опасением ожидали, что такая речь еще раз подчеркнет самодержавную суть власти и ограниченность прав депутатов. Однако император подчеркнул другое: «Со своей стороны, я буду неуклонно покровительствовать учреждениям, которые я даровал, будучи заранее уверенным в том, что вы приложите все силы, чтобы служить родине, удовлетворить нужды столь близких моему сердцу крестьян и обеспечить народу развитие его благосостояния, всегда памятуя, что действительное благосостояние государства заключается не только в свободе, но также и в порядке, основанном на принципах конституции».
Новая Россия должна была родиться на свет Божий.
Из Манифеста от 17 октября следовало: «Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний,~союзов».
Казалось, остается совсем немного, — и за военным поражением, злобой, революцией, террором, «иллюминациями» наступит наконец гражданский мир.
Правительство возглавлял уже не Витте, а Горемыкин, старый консервативный умный бюрократ. И все правительство оказалось консервативно, что, наверное, правильно для уравновешивания чересчур левой Думы.
В ней наиболее организованной силой была партия конституционных демократов. К кадетам примыкали партия демократических реформ и партия мирного обновления. Были и другие — октябристы, социалисты, национал-автономистские группы — польская, латвийская, эстонская, литовская и западных губерний. В общем, к оппозиции принадлежало больше половины думцев.
Были и двести депутатов-крестьян. Может быть, некоторые из них раньше пострадали за сотрудничество с властями. Еще в 1902 году Витте провел особое совещание о нуждах сельскохозяйственной промышленности, а на местах собирались крестьяне и земские деятели, и вот чины министерства внутренних дел видели в этом угрозу либерализма и отбивали охоту к самостоятельности. Мужики-думцы ждали теперь от Думы одного — земельного закона. Введенные в состав Думы в таком количестве, чтобы, по мысли правительства, укреплять там консервативные настроения, они колебались, не зная, к кому пристать.
Да, проникнутые консервативным духом, они были верны царю-батюшке, послушны церкви. Но тем не менее правительство Витте ошиблось, издав закон, давший преимущество крестьянству. Они были равнодушны к политическим свободам, к парламентаризму, и только возможность передела земли стала для них путеводной звездой. Здесь они готовы поддержать любого, кто помог бы им скорее достичь, желанного.
