Морис Самюэл - Кровавый навет (Странная история дела Бейлиса)
Но мало было снять Мищука с этого дела и перевести его в другой город, чтобы он не мешал; надо было его так проучить, чтобы все полицейское управление раз навсегда поняло в чем тут дело.
Мелкий вор, по имени Кушнир, был вдруг приставлен к Мищуку в качестве помощника.
Кто и какие инструкции дал Кушниру, мы не знаем, но поступок его, позже выплывший наружу, был одним из многочисленных позорных явлений, вращавшихся вокруг центрального скандала - дела Бейлиса.
На холме, в Лукьяновке, в том районе, где тело Ющинского было найдено, Кушнир закопал узел с тряпьем, парой помочей и несколькими другими предметами; затем он с таинственным видом вручил Мищуку анонимное письмо, будто бы им полученное, в котором приблизительно указывался участок, на котором узел был зарыт, а также названы были, убийцы - несколько хорошо известных грабителей, постоянных посетителей квартиры Чеберяк. Согласно этому письму в узле находится недостающая Андрюшина одежда - пальто, штаны и помочи, и остальные его учебники.
Мищук приказал весь этот район тщательно обыскать; узел выкопали и, конечно, в нем нашли какую-то полусгоревшую одежду, пару помочей, разодранные куски бумаги. Мищук сейчас же вручил и письмо и узел судебному следователю и объявил, что следствие его закончено.
Тут надо удивляться, как, будучи опытным чиновником, зная какого рода методами некоторые его сотрудники не гнушаются оперировать, а также, отдавая себе отчет в окружавшей его в этом деле враждебности, Мищук не проявил больше осторожности. Но он был очень раздражен наглостью Голубева, был обижен отпором, полученным из Петербурга и, к тому же ему также хотелось получить награду в 500 рублей, обещанную за поимку убийц.
Вскоре выяснилось, что помочи принадлежали взрослому (29) человеку и Андрюша вообще их не носил, клочки материи не были частью Андрюшиной одежды, а разорванную бумагу вообще никак нельзя было определить.
Мищук был арестован и обвинен в препятствовании правосудию и в подделке вещественных доказательств. Его приговорили к трем месяцам тюрьмы и к лишению гражданских прав; позже ему не позволили явиться на бейлисовский процесс.
Но не все прошло согласно задуманному плану; возникли затруднения для утверждения приговора особенно после того, как Кушнир* публично признался, что он подстроил Мищуку ловушку. Хотя администрация и достигла своей цели - это была плохая работа; либеральные круги были возмущены, и если администрация и относилась к ним с презрением, она все же никак не намеревалась снабжать их против себя оружием.
Но вот, каким-то образом, она именно это раз за разом и делала, с самого начала и до окончания этого процесса; иногда это делалось ненужным образом по глупости, по высокомерию, мстительности и злобе; иногда же - по необходимости, ввиду дрянного, бесчеловечного материала, из которого это дело было сшито.
Наем Кушнира и травля Мищука явились как бы двумя лейтмотивами этой артистической аранжировки.
(30)
Глава вторая
"ТЕМНАЯ МЕСТНОСТЬ"
Пока Голубев и Чаплинский ищут заместителя для Мишука, а антисемитские организации и периодические издания продолжают возбуждать народ, взывая к скорейшей поимке "жидов - ритуальных убийц Ющинского", мы займемся "мелкой рыбешкой", получившей кратковременную мировую славу во время процесса, два с половиной года спустя.
Для зарисовки этих портретов мы изучили стенографические отчеты судебных заседаний, газеты и всякого рода мемуары того времени; мы также разговаривали с современниками-киевлянами; некоторые из них присутствовали на процессе.
Киев, старинный и священный город, расположен на различных уровнях побережья; на западной его окраине, Лукьяновка с ее холмами, открывавшими вид на Днепр, была в те времена полузастроенной местностью. Заселенная же ее часть состояла из бедноты, ютившейся в трущобах, также из низшего среднего класса и из немногих заводских и фабричных построек.
Так как местность была красивая (весной и летом она располагала к себе прохладным ветерком), там иногда встречались дачи и более зажиточных киевлян. Лукьяновка была также излюбленным местом для устроителей пикников; дети любили играть в ее глинистых оврагах и многочисленных пещерах.
Киевские бандиты играли там в более страшные игры - перестреливаясь с полицией, они давали сражения, напоминающие фильмы "Вестерн".
(31) Лукьяновские трущобы были названы "темная местность" - многое тут подразумевалось: и преступность, и невежество, и безграмотность... Однако большую часть населения там составляли безответные, беспомощные бедняки и они служили прикрытием для преступников. В нашем рассказе мы будем уделять одинаковое внимание честным беднякам и преступникам.
Вера Чеберяк жила на Лукьяновке со своим мужем и тремя детьми; она была известна под разными кличками: "Чеберячка" - ироническое уменьшительное от ее фамилии, или еще более наводящая на размышление "Сибирячка", или же "Верка-чиновница", потому что муж ее служил телеграфистом, т.е. был правительственным чиновником. Кличка "Вера-чиновница" была особенно популярной в преступной среде.
Роль мужа в этом деле, навязанная ему его властной женой, была самая жалкая и ничтожная; несчастный этот человек сказал как-то своему соседу, что хотел бы избавиться от нее; но не так-то легко было освободиться от Чеберячки; квартирный хозяин выселял ее много лет, и удалось это ему только после того, как полиция пришла ему на помощь.
Возраст ее в протоколе не зарегистрирован, и он по-разному обозначался свидетелями на суде; одни говорили, что, ей немногим больше тридцати, другие что она женщина средних лет.
Она была малого роста, скандалистка, скорая на руку; известно было, что она надавала пощечин соседке в нижнем этаже, своей прислуге, и молодой женщине на улице, преступившей, как ей показалось, ее прерогативы в одной из ее любовных историй. Но она не только дралась: в припадке ревности она плеснула серной кислотой в лицо своего любовника, француза Миффле, от чего он ослеп; однако сила ее влияния на него была такова, что, когда ее за это судили, Миффле просил за нее и добился ее оправдания. Она немного помогала ему деньгами и иногда посылала ему еду - он жил на одном с ней дворе; связь эта продолжалась и после того, как он, в свою очередь, приревновав ее к юноше такого же типа как он сам, так жестоко ее избил, что она неделями ходила с перевязанной головой.
(32) На процессе Бейлиса все свидетели единодушно показывали - квартира Чеберяк была притоном целой шайки преступников; мужчины и женщины беспрерывно входили и выходили от нее; мужчины часто приходили в разного рода мундирах, студенческих и чиновничьих, а уходили в штатском, а иногда бывало и наоборот. Пьяные часто валялись во дворе ее дома.
Несмотря на все это, единственная, ставшая известной ее стычка с полицией, произошла, как мы уже об этом говорили, когда у нее был сделан обыск за два дня до убийства Андрюши (за исключением того случая, когда она ослепила своего любовника).
По всеобщему мнению, Чеберяк была самой выдающейся фигурой на процессе Менделя Бейлиса. Ее имя на суде встречается чаще других; либо она выступала как свидетельница, либо сама была объектом свидетельских показаний.
Множество людей было о ней опрошено, но мы не можем найти ни одного хорошего слова, о ней сказанного; имеется только показание одного соседа, оспаривающего обвинение, что Чеберяк содержала дом терпимости; по его словам она была только "легкомысленной" женщиной, настоящей же сводней была ее мать.
Каков бы ни был характер дома, который Чеберяк содержала, было известно, что сыщики, осматривавшие стены ее гостиной, ища следов крови, убедились, что стены эти были забрызганы спермой.
Мы увидим, что Чеберяк и члены ее семейства, наученные ею, выступали главными свидетелями против Бейлиса на его процессе; причем и администрация, и прокуратура знали, что никакого "дела" против Бейлиса нет, и никто из них в душе ни минуты не сомневался, что именно она была причастна к убийству.
В ходе процесса один из обвинителей, изворачиваясь в этом трудном положении, готов был признать возможность вины Чеберяк, но только при условии, если можно будет доказать, что она соучастница Бейлиса; но такую связь никак нельзя было создать.
Тот же обвинитель вел дневник процесса; дневник этот (33) был найден среди его вещей после февральской революции; мы там находим его занесение в тот день, когда показания Чеберяк были совершенно уничтожены защитой. Мы читаем: "Эта стерва запуталась в своей собственной лжи, и в этом центр тяжести всего дела".
Чиновник правительственной администрации,* посланный в Киев для конфиденциальных донесений о ходе процесса, писал о смерти двоих детей Чеберяк в 1911 г., вскоре после того, как Бейлис был арестован: "Очень возможно, что эта мать сама отравила своих детей; те, кто в курсе этого дела, считают это более чем вероятным".
