Игорь Гарин - Русский коллаборационизм во время Второй мировой
Принято считать, что полицаев и осведомителей немцы вербовали из «идейных» противников советского режима, то есть «мстителей», но это существенное упрощение реальной картины. В полицаи охотно шли русские антисемиты, уголовники и всякое отребье, то есть любители пограбить, еще — бывшие стукачи НКВД, военнопленные, желавшие вырваться из концлагерей и мобилизованные в полицию насильно под страхом попасть в концлагерь или быть отправленными на работы в Германию. Имелась небольшая прослойка из интеллигенции. Иными словами, это была весьма разношерстная публика. Для многих «полицаев» служба в оккупационных органах власти являлась средством выживания и личного обогащения. Кроме спецпайков, полицаи освобождались от налогов и получали дополнительные вознаграждения за особые «заслуги», как-то — выявление и расстрел евреев, партизан и подпольщиков. За это полагались особые награды «для восточных народов». Впрочем, плата полицаям за «службу» была весьма умеренной — от 40 до 130 рейхсмарок.
Полиция, созданная из коллаборационистов, делилась на гражданскую и военную, соответственно в зоне ответственности гражданских властей и военного командования. Последние имели разные названия — «боевые отряды местных жителей» (Einwohnerkampfabteilungen, ЕКА), «служба порядка»(Ordnungsdienst,Odi), «вспомогательные охранные команды» (Hilfswachemannschaften, Hiwa), батальоны «Schuma» («Schutzmannschaft-Bataillone»). В их обязанности входило прочесывание лесных массивов с целью поиска окруженцев и партизан, а также охрана важных объектов. Многочисленные охранные и антипартизанские формирования, создаваемые усилиями местных командных инстанций вермахта, как правило, не имели ни четкой организационной структуры, ни строгой системы подчинения и контроля со стороны немецкой администрации. Их функции заключались в охране железнодорожных станций, мостов, автомагистралей, лагерей военнопленных и других объектов, где они были призваны заменить немецкие войска, необходимые на фронте. По состоянию на февраль 1943 года численность этих формирований определялась в 60–70 тыс. человек.
По свидетельствам очевидцев, часто славянские полицаи даже превосходили немцев по жестокости. Наиболее одиозной считалась служба русских в «тайной полевой полиции» («Гехайм фельдполицай» (ГФП). Эти отряды были моторизованы и имели много пулеметов для проведения расстрелов. Сотрудники службы ГФП арестовывали лиц по спискам контрразведки, ловили красноармейцев, диверсантов и "саботажников". Кроме того, «тайная полиция» гонялась за беглецами, не желавшими угона на работы в Рейх. Каратели также сжигали деревни вместе с жителями, помогавшими партизанам. К этому можно добавить, что в одной из оккупированных областей России из каждых 10 сожженных деревень три сожгли партизаны, а семь — немцы с помощью местных коллаборационистов. Список жертв этой группы отечественных палачей насчитывает по оценкам не менее 7 тыс. человек.
Я не буду дальше развивать эту тему, поскольку она детально рассмотрена в книге Алексея Кузнецова «Славянские полицаи», куда и могут обратиться заинтересованные читатели.
Об этом не принято говорить, но я утверждаю, что параллельно со Второй мировой войной шла и Вторая гражданская война, в которой русские фашисты сражались с русскими коммунистами — хрен редьки не слаще… Количество жертв этой жуткой войны никогда не будет установлено, но ее последствия тянутся в наши дни. Что я имею в виду? Я имею в виду то, что имперские, ксенофобские, антисемитские настроения русских, восходящие к эпохе Ивана Грозного, породили не только комплекс «старшего брата», но — глубоко скрытые силы дезинтеграции страны, приведшие во время войны к массовому предательству, в 1991 году к распаду СССР, в наши дни — к войне на Кавказе и волне захлестывающего Россию терроризма, а в будущем — чреватые опасностью развала страны.
Я не буду приводить здесь весь список наших эмигрантов, сотрудничавших с немцами или с дуче, но увы, в этом списке Великая Княгиня Романова, писатель Шмелев, пришедший на молебен по поводу освобождения Крыма немцами, Ф.Степун, С.Дягилев, П. Струве, Б.Савинков, князь Н.Жевахов, генерал П. Бермонд-Авалов, А.Казем-Бек, А.Амфитеатров, многие другие белоэмигранты… Дмитрий Мережковский, выступая по радио, сравнил Муссолини с Данте, а Гитлера — с Жанной Дарк. И только ли эмигранты? Лидия Осипова, автор «Дневника колаборантки», 22 июня записала в дневнике: «Слава Богу, вот началась война, и скоро советская власть кончится». А когда немцы вошли в город Пушкин, написала заглавными буквами: «СВЕРШИЛОСЬ! ПРИШЛИ НЕМЦЫ! СВОБОДА, КРАСНЫХ НЕТ». А редки ли случаи, когда оккупантов встречали плакатами: «КРАСНЫХ НЕТ, СВОБОДА!»? Кстати, еще до начала войны, в конце 30-х, в Омске, например, среди противников колхозов ходили разговоры о скором начале войны, и что в Сибирь придут японцы. «Их ждали как освободителей», — пишет блогер.
В мире всё связано со всем: русский коллаборационизм времен Второй мировой обусловлен политикой большевизма и глубоко укорененными русской ксенофобией и антисемитизмом. Нынешнее опасное состояние России — я глубоко убежден в этом — связано со всей трагической историей создания империи, построенной на морях человеческой крови и неисчислимых страданиях народов, ее населяющих. Ситуация усугубляется и другими факторами — длительным "противоестественным отбором", тем, что потомков палачей всегда больше, чем потомков жертв, еще — извечным идеологическим зомбированием и оболваниванием населения.
Надо признать, что нацизм оказался эффективнее большевизма и в пропагандистском плане: солдаты вермахта искренне верили, что политика Гитлера отвечает интересам германского народа и чаяниям подавляющего большинства немцев. Поэтому солдаты и офицеры, по крайней мере, в начале войны были готовы воевать и умирать за фюрера и за нацистский режим. Русских солдат тоже учили умирать «за родину, за Сталина», но, судя по масштабам коллаборационизма и ужасающих потерь в начале войны, вера в родину и Сталина мало чем отличалась от религиозных убеждений православних, громивших после большевистского путча собственные церкви… Свидетельствует Юрген Хольтман:
«Для Сталина и большевиков граждане СССР были бессловесными рабами; скотом, чей удел — рабский принудительный труд за жалкие подачки во имя гегемонистских устремлений руководящей элиты и самого мегаломаньячного мегаломаньяка всех времен и народов — «красного императора» Иосифа Сталина. За такой режим и такого лидера воевать и умирать желающих было немного. Вот и сдавались в плен десятками и сотнями тысяч; и бежали с поля боя дивизиями, и дезертировали массово. И переходили на сторону вермахта (это при такой-то расовой идеологии немцев)».
Б.Н.Ковалев в монографии «Коллаборационизм в России в 1941–1945 гг.: типы и формы», 2009 г. наряду с военным коллаборационизмом детально исследовал иные его формы: экономический, административный, идеологический, интеллектуальный коллаборационизм, духовный, национальный, детский, половой разновидности коллаборационизма.
Скажем, экономический коллаборационизм заключался в перемещении части населения России из города в деревню, а также в вывозе рабочей силы в Германию. «Мы заставим работать на нас всех, до последнего человека», — заявил Гитлер в ноябре 1941 года, а Геринг добавил: «Русские рабочие доказали свою работоспособность при построении мощной русской индустрии. Теперь их следует использовать для Германии».
Естественно, все промышленные структуры (заводы, фабрики, ремонтные мастерские, технические службы железных дорог, машинно-тракторные станции, исследовательские институты) на оккупированных переходили в руки немецких властей. В городах создавались биржи труда, в функции которых входил набор рабочей силы по заявкам немецких властей и частных предпринимателей, а также производство отбора рабочей силы для отправки в Германию. Там же происходила вербовка русских девушек в немецкие дома терпимости.
Административный коллаборационизм состоял в вербовке лояльных фашистам граждан на посты бургомистров, старост, членов окружных управлений, городских управ, судей, других представителей «новой русской администрации».
На духовный коллаборационизм гитлеровцы возлагали особую надежду. Если Советская власть считала Церковь и священнослужителей своими врагами, нацисты рассматривали их как своих потенциальных союзников. Они рассчитывали на всестороннюю помощь со стороны духовенства при осуществлении своей оккупационной политики на территории СССР. О месте религии в своих оккупационных планах в своем открытом отчете «Об отношении к русскому гражданскому населению» от 26 ноября 1941 года командующий тыловой армией северных областей сообщал: «Церковь начинает приобретать в народной жизни растущее значение. С успехом и усердием трудится население над восстановлением церквей. Церковная утварь, припрятанная от ГПУ, вновь начинает находить свое место. Старое поколение через церковную жизнь входит в сношение со старыми привычками и обычаями, с реальностью, которая, само собой разумеется, присуща русским в религиозных вещах».
