Александр Фетисов - Викинги. Между Скандинавией и Русью
Отметим, что для героического эпоса в принципе характерна двугеройность70, при каждом старшем воителе присутствует младший помощник, который, впрочем, часто и является истинным героем, хотя и не реже он оказывается явным аутсайдером. Здесь в паре персонажей воплощались два названных социально-возрастных типа. Этот мотив «второго героя» стал общим местом героических сказаний и явно отражает дуальность реальных дружин. Кроме того, у всех великих, ключевых героев просматриваются черты младших, не обретших статуса мужчин. Таковы — Энкиду, Геракл, Персей, Ахилл, Кухулин, Сигурд, Беовульф, Роланд, Добрыня.
На фоне этих мифоэпических и исторических аналогий известия о йомсвикингах, независимых от конунгов, не прошедших в социальный класс «старшей дружины», объединенных в одно нестратифицированное братство со своим «уставом», выглядят не как книжная фантазия, а как отражение, обобщение опыта реальных воинских союзов раннего Средневековья, воспетых в эпосе.
6. «Сага о йомсвикингах» и ранняя древнерусская дружинная культура
Географическая и политическая ситуация, в которой возникла и существовала идея эпического Йомсборга, — общины-дружины бесстрашных и удачливых воинов-скандинавов в стране прибалтийских славян-вендов — явно сходна с положением некоторых других полиэтничных, военно-ремесленно-торговых поселений, а в особенности именно дружинных лагерей на территориях славян восточных. Приводимые ниже материалы «Саги о йомсвикингах» находят предположительные аналогии в древнерусском летописании.
Так, в одном из эпизодов саги вождь дружины викингов Пальнатоки получает от конунга территорию для постоянного базирования, а взамен обязуется защищать ее своими вооруженными силами. Похожая ситуация просматривается в эпизоде ПВЛ за 968 г., когда воевода Претим берег прежде всего левую сторону Днепра71, размышляя, стоит ли вмешиваться в осаду печенегами Киева на правом берегу.
В следующих эпизодах выбор «лучших» по каким-то критериям воинов среди претендентов на место среди йомсвикингов напоминает отбор киевским князем Владимиром Святославичем храбрых мужей среди варягов из нанятой им скандинавской дружины, которым он раздает в управление города72. В Англосаксонской хронике под 1018 г. сообщается, что Кнут Могучий после завоевания Англии распустил свою армию, оставив 40 кораблей лучших воинов. Похожим образом конунг в этой саге договаривается с предводителем йомсвикингов о выделении им места для поселения. Таким образом, речь идет о постоянной практике создателей первых государств в Северной и Восточной Европе, дистанцировавших полунезависимые отряды от своих столиц и торговых поселений. Отдельные дружинные лагеря являлись компромиссом, который позволял и удовлетворять потребность молодых государств в военной силе, и избегать издержек скопления малоуправляемых воинов. Что случалось, когда это правило нарушалось, прекрасно иллюстрирует эпизод в Новгороде, произошедший в 1016 г.: «В Новегороде же тогда Ярославъ кормяше варягъ много, бояся рати, и начаша Варязи насилие деяти на мужатых женахъ. Ръкоша новгродцы: „сего мы насилья не можемъ смотрити“; и собрашася в нощь, исекоша Варягы на Поромоне дворе»73. В ответ князь Ярослав, державший варягов для войны с киевским князем (сначала своим отцом Владимиром, которому он отказался платить установленную дань, потом братом Святополком), обманом уничтожил «тысячу славных воев» из числа новгородцев. Потом ему пришлось раскаяться в своем поступке и мириться с новгородцами и собирать воинов для похода на Святополка, начавшего уничтожение братьев-князей. Характерна ремарка Ярослава, что замену убитым нельзя купить даже за золото.
Рассматриваемая сага как раз отражает специфику социально-психологических установок таких полунезависимых дружин воинов-наемников по сравнению с более явственно обозначенной летописью дружиной князя или воинских контингентов, формируемых местным населением.
Итак, некие разновидности феномена йомсвикингов просматриваются в летописных «отроках Свенельда», которым завидует дружина князя Игоря74; в отряде варягов, с помощью которых Владимир Святославич завоевал Киев и едва справился с их намерением ограбить покоренную столицу; а также в перебитых новгородцами в ходе бытового конфликта, а затем погибших в битве при Листвене северных наемниках Ярослава.
При этом остается не совсем ясным, почему в данном летописном сообщении со Свенельдом речь идет лишь об его «отроках», т. е. исключительно младших дружинниках, согласно летописной лексике. Видимо, именно представители подростково-юношеского класса древнерусского общества составляли и младший слой, особую группу дружины. Такие же ограничения по возрасту и отсутствие брачных связей характеризовали и йомсвикингов. Как видно отсюда, и состав дружины Свенельда не копировал иерархизированный (бояре, мужи и отроки) состав дружины великокняжеской, а состоял исключительно из «отроков» на йомсвикингский манер.
В целом «Сага о йомсвикингах» проливает дополнительный свет на сам институт раннесредневековой дружины. Этот последний традиционно рассматривается в качестве элемента организации княжеской власти. При этом известия древнерусской летописи на сей счет логично дополняются и комментируются синхро-стадиальными и сравнительно-историческими данными, отражающими те особенности феномена дружинности, что не прошли ментально-архетипического «ценза» у летописцев-христиан.
На Руси IX–XI вв. имели место и сосуществовали дружины, полунезависимые от княжеской власти и в принципе неподконтрольные князьям из рода Рюриковичей и других династий. В рассматриваемой нами саге нагляден параллелизм дружины конунга вендов и дружины йомсвикингов. Похожая ситуация наблюдается с дружиной киевского князя Рюриковича, первоначально именуемой «русью», дружинами периодически приглашаемых на Русь наемников-варягов, приносящих клятву своему нанимателю и дружинами Киева, Новгорода, северян, древлян. В связи с этим вряд ли стоит столь однозначно, как это обычно делается в археологической литературе, трактовать дружинные курганы в качестве материальных следов «окняжения» земель Рюриковичами (и возможными альтернативными династами). Кладбища, оставленные великокняжеской дружиной, логично усмотреть в непосредственной близости от княжеских же центров уровня Ладоги, Киева, Чернигова. Что касается находящихся на периферии могильников дружинного типа, то их принадлежность к княжескому войску нуждается в каждом конкретном случае в дополнительном обосновании.
Воинская субкультура Древней Руси IX–X вв. принадлежала по преимуществу отдельной социальной страте под названием «русь», полиэтничной (но первоначально преимущественно скандинавской в своей основе75). Это название происходит от скандинавского обозначения участников похода на гребных судах, команды гребцов, отряда, прокладывающего путь по рекам. Именно эта военизированная среда стала основным двигателем процесса строительства государства и распространения княжеской власти. Поэтому именно эта субкультура новой пассионарной этносоциальной группы «русь», которой принадлежит подавляющее число раннегородских центров и торговых поселений на речных путях, и является главным маркером расширения границ новых государственных структур.
Основным источником по изучению «дружинной культуры» Древней Руси являются погребальные памятники, которые можно относить к воинским или «дружинным». Термин «дружинные курганы» весьма распространен и прочно укоренился в отечественной науке. Однако, что же собственно такое «дружинные курганы» как тип погребальных памятников, на сегодняшний день определить довольно сложно. Круг «дружинных курганов» достаточно аморфен, и критерии для их выделения часто произвольны и не всегда имеют строгое обоснование.
Общепринятые критерии присутствие в погребальном инвентаре оружия и предметов, относимых к «дружинной культуре», — не всегда методологически удовлетворяют и часто оставляют массу вопросов. Любые ли предметы вооружения маркируют дружинное погребение, и можно ли выделить устойчивый «дружинный набор» оружия в погребальном инвентаре? Можно ли причислять к дружинным погребения, содержащие в инвентаре из предметов вооружения только стрелы (без предметов «дружинной культуры»)? Как атрибутировать безынвентарные погребения с оружием? Б какой степени относятся к кругу дружинных древностей погребения, не содержащие предметов вооружения и включающие в то же время те или иные предметы «дружинной культуры»? Можно ли в качестве критериев дружинных курганов (помимо оружия) выделить какие-либо особенности погребального обряда в целом (размер и структура насыпи, фиксируемые по материальным следам ритуальные действия и др.)? Насколько иноэтничные вещи (в первую очередь скандинавские), которые считаются самыми яркими и очевидными маркерами «дружинной культуры», в действительности привязаны только к этой узкой социальной группе — дружинной организации, и являются ли они индикаторами только этой социальной группы?
