Фолькер Райнхардт - История Швейцарии
На этом фоне следует рассматривать и столкновения, имевшие место с 1439 г. и вошедшие в анналы швейцарской истории под названием Старой цюрихской войны. Яблоком раздора поначалу стало урегулирование в 1436 г. порядка наследования последнего графа фон Тоггенбурга, могущественнейшего после Габсбурга феодального владыки в непосредственном соседстве с Конфедерацией. При этом целевые установки Цюриха и Швица — а оба кантона были озабочены округлением своей территории — оказались несовместимыми. Вследствие возникшего раздора город на Лиммате все теснее примыкал к австрийскому Дому. Логичным следствием стал соответствующий союз, заключенный в 1442 г. Не только Швиц, но и большинство остальных кантонов рассматривали, однако, эту дипломатию как «антиконфедеративную», то есть как нарушение взятых на себя обязательств и размывание сформировавшихся связей. После интенсивных дебатов, в ходе которых столкнулись друг с другом несовместимые юридические точки зрения, слово осталось за оружием. В то время как летом 1444 г. большинство конфедеративных формирований боролись против Цюриха, с востока внезапно вторглись наемные войска, находившиеся на французской или австрийской службе. Хотя значительно уступавшие силы Конфедерации и были 26 августа полностью разгромлены у Святого Якоба-на-Бирсе, все же эта битва тоже вошла в сокровищницу мифов как пример героического самопожертвования, который устрашил врага. В противоположность этому война внутри Конфедерации затягивалась. В конце концов Цюрих потерпел поражение и был вынужден в соответствии смирным договором 1450 г. признать неоспоримое первенство своей ориентации на Конфедерацию. С точки зрения побежденной проавстрийской партии город был, вопреки своим интересам, насильственно вовлечен в союз, сужавший его перспективы. По мнению противоположной стороны — напротив, он был, наконец, обращен к конфедеративному патриотизму. Для внешнего же мира «Швейцария» обрела теперь более точные контуры — как самостоятельное образование, которое постоянно отстраивало свой особый статус внутри имперского союза и в соответствии с этим наделяло себя коллективными качествами.
4. Институты и конституции
Третейские процедуры потребовали установления коммуникации между кантонами, а также определенного минимума совместных решений еще перед обретением совместно управляемых территорий. Решавшие эти задачи собрания, которые назывались тагзатцунгами, происходили во второй половине XIV столетия в среднем один раз в год. При этом кантоны, заинтересованные во встрече, посылали в большинстве случаев по два представителя с точными инструкциями относительно пунктов повестки дня. Следствием такого «императивного мандата», оставлявшего посланцам мало пространства для маневра, было то, что при неожиданном возникновении проблем приходилось дополнительно получать указания, то есть «приносить запросы домой». Однако самый настоятельный вопрос по поводу процедурного порядка действий гласил: достаточно ли было большинства голосов или требовалось единогласие? Положение, согласно которому в процессе управления кондоминиумами[10] мог иметь силу только принцип большинства, быстро стало бесспорным. В противном случае совместно властвовавшие кантоны рисковали парализовать сами себя. По той же причине данное правило применялось и в третейских судах. Но сделать дальнейшие уступки не позволяла воля отдельных кантонов к самоутверждению. До конца Старой Конфедерации, наступившего в 1798 г., при рассмотрении остальных дел, особенно в щекотливой ситуации проведения союзной ревизии, следовало достичь согласия всех участников, что нередко оказывалось безнадежным предприятием.
В остальном, однако, на тагзатцунге господствовали обычное право и принцип обращаться с текущими делами как можно более прагматично. Вследствие этого едва ли какое-нибудь «правило делопроизводства» с течением времени оставалось без исключения. В высшей степени по-разному поступали именно с «приписанными землями» (например, город и монастырь Санкт-Галлен), которые с весьма неодинаковыми правами врастали в роль более или менее тесно ассоциированных членов Конфедерации. Выявилось, тем не менее, основное правило, заключавшееся в том, что «приписанные» обладали правом голоса при решении вопросов, представлявших общий интерес. Чем больше Конфедерация превращалась впоследствии в образование, разделенное на иерархические слои со сложными клиентурными отношениями, тем более ступенчатым становилось и представительство на тагзатцунге. При этом «приписанные», которые, подобно Валлису или «Трем союзам» (впоследствии кантон Граубюнден), рассматривались по существу как равноправные и независимые, появлялись на заседании, как правило, только в том случае, если на повестке дня стояли вопросы союзов и, соответственно, общей дипломатии. Вместе с тем позже депутаты от вновь принятых правящих кантонов отнюдь не автоматически приглашались на тагзатцунг, а были вынуждены сначала добиваться своего регулярного присутствия там. Иерархии отражались также и в том, что посланники трех городов — Цюриха, Берна и Люцерна — во время совещаний получали право выступать первыми, до представителей «старейших кантонов». При этом Люцерн играл роль «предместья» Конфедерации, занимая первенствующее положение, которое городу на Фирвальдштетском озере, оставшемуся католическим после Реформации, пришлось делить с Цюрихом.
Задачи тагзатцунга по мере надобности тоже изменялись. Рутинным и в то же время главным делом была — с 1421 г. в Бадене — проверка и, соответственно, принятие годового отчета, который представляли фогты совместно управляемых территорий, а также избрание этих должностных лиц, чаще всего на двухгодичный срок. Помимо торжественного обновления присяги на верность союзу и решений третейского суда конгресс посланников тагзатцунга мало-помалу принимал на себя ответственность за многочисленные дела — долговые обязательства и процедуры наложения ареста на имущество, вопросы торгового права, регулирование монетной системы и прежде всего за общую внешнюю и военную политику. Во второй половине XV столетия тагзатцунг как орган, руководивший совместной внешней политикой Конфедерации, был воспринят и остальной Европой. Параллельно с неудержимо растущей привлекательностью швейцарских наемников и, соответственно, союзов, она становилась местом деятельности иностранных посланников. Но и при осуществлении серьезнейших дипломатических акций имел силу нерушимый принцип: хотя конвент и мог принимать решения, он не был в состоянии принуждать к его осуществлению на местах. Решающей здесь оставалась политическая воля соответствующих властных структур.
О том, насколько, несмотря на это, продвигалось упрочение союзной структуры, свидетельствует частота созыва тагзатцунгов. В 1420, 1481 и 1520 гг. состоялось соответственно 15, 25 и 37 встреч; при этом только в 1481 г. отмечались 147 участников — численность, которая в 1499 г. была превзойдена даже в четыре раза. По меньшей мере столь же важной, как и принятие решений, была «сопутствующая программа мероприятий». В этом отношении выбор Бадена[11] — nomen est omen[12]! — в качестве места встречи оказался удачным. В расслабленной атмосфере совместного потения и выпивки находили компромисс по некоторым проблемам, достичь которого на официальном заседании было бы куда труднее. Так как посланники отдельных земель, как правило, входили в самый узкий круг местного правящего слоя, то на тагзатцунгах совещались, спорили и общались представители общешвейцарской элиты. Пока они встречались, обменивались мыслями и поддерживали неформальное общение, образы врагов можно было оспорить или опровергнуть, а конфликты разрешить в согласии, невзирая на все различия внутренних конфессиональных, властных и конституционных отношений.
Эти внутренние отношения обретали все более четкие очертания в первую очередь в городах. Так обстояли дела, например, в Берне: здесь цехи играли прежде всего социально-экономическую роль; как и в очень многих городах того времени, они завоевали для своих ведущих членов право на участие в политических делах. Они регулировали ценообразование, конкуренцию, а также социальное продвижение внутри отдельных отраслей ремесла и добились того, что предоставление гражданских прав связывалось со вступлением в одно из этих обществ. Но их прямое влияние едва ли простиралось дальше. Правда, место в Совете, на которое можно было свободно избираться независимо от определенной профессиональной деятельности, также было связано с принадлежностью к цеху. Особый же узкий слой цеховой элиты, так называемых знаменосцев (Venner)[13], все больше отличался по своему стилю жизни и пониманию своей роли от простых ремесленников. В качестве представителей власти они доводили до цехов политику городского правительства, а не наоборот. В частности, четверо знаменосцев во взаимодействии с обладателями других руководящих должностей несли ответственность за основные сферы деятельности коммунального управления. В их обязанности вменялись налоговая система, военное дело и осуществление решений Совета в целом, вплоть до органов управления зависимыми сельскими территориями. В качестве защитников городской политики они обладали местом и голосом в непосредственно руководящем органе, Малом совете, созывавшемся почти ежедневно под председательством шультгейса. В сравнении с этим управляющим органом, состоявшим из 27 человек, полномочия Большого совета, насчитывавшего до 400 членов, в обычной ситуации сокращались до символических или представительских функций и к тому же в долгосрочной перспективе уменьшались. Решающее значение для развития Берна в направлении формирования властных отношений, упроченных на олигархической основе, имели положения по выборам в Совет. Будучи довольно сложными в деталях, в сжатом виде они сводились к кооптации, то есть к самопополнению. Хотя совсем уж герметично закрытая каста никогда не сформировалась бы таким способом, но сложилась четко очерченная группа правящих семейств, которая была в состоянии всемерно контролировать политическое восхождение и социальную мобильность. При этом сохранялось противоречие между правовым пониманием, согласно которому Совет был представительством общины, более того, в конечном счете был тождествен ей, не являясь властью над нею, — и общеупотребительной практикой управления. Именно на данном противоречии основывался впоследствии протест против односторонности таких отношений господства.
![Айзек Азимов - Роботы утренней зари [ Сборник]](/uploads/posts/books/59876/59876.jpg)
