Олег Жиганков - Григорий Распутин: правда и ложь
То, что могло показаться кому-то невозможным, осуществилось в жизни Григория. Григорий не только получил деньги и разрешение на строительство храма, но и сразу же вошел, ворвался в высшее петербургское общество — не с тем, чтобы слиться с ним, а с тем, чтобы научить его, точно так, как учил он в кружке своих последователей из Покровского.
По-видимому, Сергий познакомил Распутина с архимандритом Феофаном, который был духовником царской семьи. Феофан с первого взгляда полюбит Распутина и признает в нем Божию искру, даже пламя. Радзинский сообщает, ссылаясь на доставшиеся ему от М. Ростроповича материалы Следственной комиссии: «Как-то он (Сергий) пригласил нас к себе пить чай и познакомил впервые меня, нескольких монахов и студентов с прибывшим к нему Божьим человеком, или „братом Григорием“, как мы тогда называли Распутина… Он поразил всех нас психологической проникновенностью. Лицо у него было бледное, глаза необыкновенно проницательные, вид постника. И впечатление производил сильное…
В то время находилась в плавании эскадра адмирала Рождественского. Поэтому мы спросили Распутина: „Удачна ли будет его встреча с японцами?“ Распутин на это ответил: „Чувствую сердцем, утонет…“ И это предсказание впоследствии сбылось в бою при Цусиме»[38].
Феофан уговорил Распутина переехать к нему и показывал старца как достопримечательность высшему свету, в который был вхож. Спустя несколько лет отношение Феофана к Распутину резко изменится. Произойдет это тогда, когда Феофан в великой ревности заметит, что царь с царицей более слушают Григория, чем его, Феофана. Более того, речь шла не о каких-то второстепенных вопросах, а о вопросах первостепенной государственной важности — войны и мира.
Но в первое время Феофан, долго присматривавшийся к Распутину, вынес глубокое убеждение, что видит перед собой незаурядного представителя нашего простонародья, который достоин того, чтобы о нем услышала императрица, всегда интересовавшаяся людьми, сумевшими подняться до высоты молитвенного настроения. Митрополит Евлогий вспоминал: «Архимандриту Феофану, человеку высокой подвижнической жизни, Распутин показался религиозно значительной, духовно настроенной личностью, и он вовлек в знакомство с ним саратовского епископа Гермогена, который с ним и понежился. Архимандрит Феофан был духовником великих княгинь Милицы Николаевны и Анастасии Николаевны — „черногорок“; к ним Распутина он и привел, а они ввели его в царскую семью»[39].
«В сферу личной жизни императрицы вошел Распутин. Она не искала его. Он был введен к ней архимандритом Феофаном, указавшим на него, как на „старца“, на котором почиет благодать Божия»[40], — вынес свое суждение саратовский губернатор П. П. Стремоухов. «Старец, на котором почиет благодать Божия» — таков был вердикт Феофана, одного из самых главных духовных пастырей России. И это был верный вердикт.
Сам Феофан на допросе 13-й Комиссии отрицал, что это он познакомил семью с Распутиным. Скорее всего, он не лукавил — он был слишком умен, чтобы представлять Семье Распутина. Ведь он сам когда-то был приведен во дворец черногорскими принцессами, с которыми был близок и которые представили его царице чуть не как русского чудотворца. Феофан, таким образом, не мог не понимать, что если он представит царице Григория, то его роль при дворе потускнеет. Так оно впоследствии и произошло. Тогда и зародились в Феофане ревность и зависть. Но им еще предстояло вырасти в убийственную ненависть.
Представили Распутина императрице те же черногорские принцессы, что представили ей в свое время Феофана. Это были дочери черногорского князя (позднее, в 1910 году, провозгласившего Черногорию королевством, а себя — королем) Николы Негоша — Милица Николаевна и Анастасия Николаевна. Милице было в ту пору 37 лет, она была замужем за великим князем Петром Николаевичем. Годом младшая Анастасия (Стана) была женой герцога Лейхтенбергского, имела от него детей. Интересно, что впоследствии княжны и их мужья станут убежденными врагами Распутина, хотя бы уже за то, что тот отговорит государя поддержать безумную военную инициативу их отца, амбициозного короля Черногории. Именно в Черногории начнет разгораться пожар, который затем охватит половину Европы. А пока…
Через Феофана Распутин, видимо, вновь встретился с роковыми княжнами. Однако нельзя утверждать, что Феофан представил его княжнам. Дело в том, что судьба свела с ними Распутина раньше, еще до знакомства с Феофаном и даже до прибытия его в Петербург.
«Милица Николаевна и Анастасия Николаевна впервые встретили Распутина ранее, в Киеве, в Киево-Печерской Лавре. Он первый заговорил с ними и поразил их своей речью, умом и благочестием. Они назвали себя и пригласили его приехать к ним в Петербург. Он приехал… Они были близки с государыней.
Она глубоко переживала, что родившийся наследник престола болен гемофилией, перед которой современная медицина была бессильна, но верила слову одной прозорливой, что не наука, а простой, неученый человек поможет ее горю. Это было сказано государыне, когда о болезни наследника никто не знал. И государыня искала этого „простого человека“. Когда же Милица Николаевна рассказала ей о сибирском крестьянине Распутине, то убитая горем государыня с великой надеждой пожелала видеть Григория Ефимовича»[41]. Так пишет схимонах Епифаний в «Жизни святителя Феофила».
Секретарь Распутина Арон Симанович в книге «Распутин и евреи» тоже подтверждает, что первая встреча Распутина с княжнами произошла в Киеве. «Распутин появился за девять лет до начала великой войны, и дальнейшие события я буду передавать по рассказам самого Распутина. Великая княгиня Анастасия, супруга Николая Николаевича, и ее сестра Милица отправились на богомолье в Киев. Они остановились в подворье Михайловского монастыря. Однажды утром они на дворе монастыря заметили обыкновенного странника, занятого колкой дров. Он работал для добывания себе пропитания. Это был Распутин. Он уже посетил много святых мест и монастырей и находился на обратном пути своего второго путешествия в Иерусалим. Распутин пристально посмотрел на дам и почтительно им поклонился. Они задали ему несколько вопросов, и таким образом завязался разговор. Незнакомый странник показался дамам очень интересным. <…>
Распутин сообщил дамам, что он обладает способностью излечивать все болезни, никого не боится, может предсказать будущее и отвести предстоящее несчастье. В его рассказах было много огня и убедительности, и его серые пронизывающие глаза блестели так суггестивно, что его слушательниц охватывало какое-то восхищение перед ним. Они проявляли перед ним какое-то мистическое поклонение. Легко подвергающиеся суеверию, они были убеждены, что перед ними чудотворец, которого искали их сердца. Одна из них спросила его как-то вечером, может ли он излечить гемофилию. Ответ Распутина был утвердительным, причем он пояснил, что болезнь эта ему хорошо известна, и описал ее симптомы с изумительной точностью. Нарисованная картина болезни вполне соответствовала страданиям цесаревича. Еще большее впечатление оставило его заявление, что он уже излечил несколько лиц от этой болезни. Он называл также травы, которые для этого применялись им. Дамы были счастливы, что им представляется возможность оказать царской чете громадную услугу излечением ее сына»[42].
Отвлечемся, чтобы сказать несколько слов о болезни молодого царевича. Вот что писал великий князь Александр Михайлович в своих воспоминаниях: «Трех лет от роду, играя в парке, цесаревич Алексей упал и получил ранение, вызвавшее кровотечение. Вызвали придворного хирурга, который применил все известные медицине средства для того, чтобы остановить кровотечение, но они не дали результата. Царица упала в обморок. Ей не нужно было слышать мнения специалистов, чтобы знать, что означало это кровотечение: это была ужасная гемофилия — наследственная болезнь мужского поколения ее рода в течение трех столетий. Здоровая кровь Романовых не могла победить больной крови Гессен-Дармштадтских, и невинный ребенок должен был страдать от той небрежности, которую проявил русский двор в выборе невесты Николая II.
За одну ночь государь состарился на десять лет. Он не мог перенести мысли, что его единственный сын, его любимый Алексей был обречен медициной на преждевременную смерть или же на прозябание инвалида.
— Неужели в Европе нет специалиста, который может вылечить моего сына? Пусть он потребует что угодно, пусть он даже на всю жизнь остается во дворце. Но Алексей должен быть спасен!
Доктора молчали. Они могли дать только отрицательный ответ. Они не могли вводить императора в заблуждение. Они должны были ответить, что даже самые известные мировые специалисты не в состоянии бороться против подтачивающей силы наследника гемофилии.
