Сергей Парамонов - История руссов. Славяне или норманны?
«Недоучитывание прошлого — это чрезвычайно частая, но вместе с тем и грубая ошибка. Мы все живем больше будущим, всегда в устремлении к “завтра”, даже не используя, как следует, наше “сегодня”. Наше же “вчера” отходит быстро в тень, а то и вовсе исчезает. Между тем каждое “сегодня” есть только следствие “вчера” и причина “завтра”.
В этой непрерывной цепи каждое «сегодня» есть сумма тысяч и тысяч “вчера”, сумма труда и жизни многих поколений. Никакое “вчера” не исчезает бесследно, оно ступень к настоящему “сегодня”»[16].
Андрей Кравцов.Часть I
От автора
Данный труд является не только попыткой переоценки истории древних «руссов», не только призывом к усиленной работе в этой запущенной историками области, но и апелляцией к общественному мнению.
Автор указывает на необходимость справедливости в отношении наших предков; не найдя ее у историков, он предлагает на суд общества ряд фактов и соображений, показывающих, что историки извратили наше прошлое.
Как во всяком разбирательстве, первое место прежде всего фактам, а не чувствам. Да не посетует читатель, если он столкнется с длинными цитатами или пересказом греческих, латинских или иных авторов.
Это необходимо не только для доказательности наших выводов, но и потому, что многое появляется впервые в книге, написанной по-русски, до сих же пор оно являлось достоянием иностранных и большей частью редких книг.
Мы старались по мере возможности всюду использовать первоисточники, т. е. представить на суд факты, а не домыслы историков, — если кого-то обвинять, то надо иметь достаточно солидные основания.
Да не подумает читатель, что рассмотрение чего-то, что случилось тысячу и более лет тому назад, не имеет цены, наоборот, — если люди не находят в себе достаточно объективности, правды в отношении того, что было 1000 лет тому назад, что мы можем ожидать от них в оценке недавнего прошлого или современных событий?
Таким образом, подобный анализ является пробным камнем для историков. Спор о том, что представляла Древняя Русь, это не академический, далекий от жизни спор, — это испытание доброкачественности работы известной группы лиц, которым общество доверило специальную отрасль знания. Вместе с тем это и указание на гражданское лицо этой группы. Иначе говоря, разбор дела вскрывает их лицо не только как профессиональных работников, но и их моральный облик как граждан.
Перед историками были факты истории, они судили их, и, мы увидим ниже, что это был «Шемякин суд». Да не поймут нас неверно, что, мол, мы огульно обвиняем всех историков, — это не так, среди них было довольно много и таких, которые в разных местах, и давно, и в нынешнее время высказывали совершенно правильные мысли, но верно также и то, что мы учили, учим и, вероятно, еще долго будем учить не историю, а бредни, навязанные нам основоположниками нашей истории шовинистами-немцами, либо католичествующими ренегатами, либо людьми, «верноподданнически» интересующимися прежде всего своим личным благосостоянием.
Наша древняя история — это кривое зеркало прошлого, обязанное своим существованием прежде всего угодничеству перед сильными мира сего. Неужели даже через 1000 лет нельзя сказать правды?
В этом труде мною горьких упреков и обидных слов по адресу историков. Да не подумает читатель, что это результат каких-то личных столкновений с историками, что, мол, кто-то из них наступил нам на любимую мозоль, и мы сводим счеты.
За всю нашу достаточно продолжительную жизнь мы не имели стычек с историками уже в силу нашей специальности натуралиста, а с единственным историком, с которым мы «поцарапались», у нас такие отношения, что он правил даже корректуру нашей статьи, направленной против него же.
Наоборот, именно потому, что у нас нет никаких личных отношений с историками, мы и имеем возможность высказать свое откровенное и нелицеприятное мнение.
Мы заранее предвидим возражение: что, мол, понимает натуралист в нашем деле? Ответом будет материал этой работы: большинство фактов было известно историкам, а как они их осветили?
Если мы решаемся выступать против целой корпорации, упрекая ее в ложности метода исследования, то не только потому, что убеждены в силе наших доводов, но и потому, что в оценке историков находим огромной силы сообщника. Этот союзник — Н. В. Гоголь.
Никто не может отрицать, что Гоголь был не только глубоким аналитиком, т. е. умел разлагать факты на тончайшие детали, но и блестящим синтетиком, — он умел из груды мелочей выбрать немногое, но такое, что отражало все единство их в самой краткой и совершенной форме. Он умел находить «квинтэссенцию».
В нашей работе мы показываем ложность метода историков, работающих большей частью под влиянием «вдохновения», а отсюда, как результат, легковесность и ошибочность их выводов.
Это же самое необыкновенно выпукло показано Гоголем в «Мертвых душах». Мы позволим себе привести отрывок, касающийся «дамы, приятной во всех отношениях».
«Она не умела лгать: предположить что-нибудь, — это другое дело, но и то в таком случае, когда предположение основывалось на внутреннем убеждении; если ж было почувствовано внутреннее убеждение, тогда умела она постоять за себя, и попробовал бы какой-нибудь дока-адвокат, славящийся даром побеждать чужие мнения, попробовал бы он состязаться здесь, увидел бы он, что значит, внутреннее убеждение. (Поэтому-то автор и обращается с этой работой не столько к историкам, сколько к публике. — С.Л.)
Что обе дамы наконец решительно убедились в том, что прежде предположили только как одно предположение, в этом нет ничего необыкновенного.
Наша братия, народ умный, как мы называем себя, поступает почти так же, и доказательством служат наши ученые рассуждения.
Сперва ученый подъезжает в них необыкновенным подлецом, начинает робко, умеренно, начинает самым смиренным запросом: не оттуда ли? не из того ли угла получила имя такая-то страна? Или: не принадлежит ли этот документ к другому, позднейшему времени? Или: не нужно ли под этим народом разуметь вот какой народ?
Цитирует немедленно тех и других древних писателей и чуть только видит какой-нибудь намек или, просто, показалось ему намеком, — уж он получает рысь и бодрится, разговаривает с древними писателями запросто, задает им вопросы и сам даже отвечает за них, позабывая вовсе о том, что начал робкими предположениями: ему уже кажется, что он это видит, что это ясно — рассуждение заключено словами: так вот какой народ нужно разуметь, так вот с какой точки нужно смотреть на предмет! Потом во всеуслышание с кафедры, — и новооткрытая истина пошла гулять по свету, набирая себе последователей и поклонников».
Увы! Ирония, даже сарказм Гоголя оказались втуне: и по сей день метод рассуждения историков совпадает с методом рассуждения «дамы, приятной во всех отношениях». Их метод — это метод оценки всего под углом «внутреннего убеждения». Перед ними лежат безукоризненные документы эпохи, гласящие противное, но… тем хуже для фактов.
Не следует забывать, что Гоголь был не только гениальным писателем, но и что-то понимал в истории, — ведь он преподавал историю в Петербургском университете. Значит, если он и не знал истории до тонкостей, то во всяком случае узнал историков. Самое замечательное то, что в приведенном отрывке, в вопросах, совершенно ясно чувствуется, что Гоголь имеет в виду именно спор о происхождении Руси.
Остаётся еще сказать, почему мы назвали нашу работу «Историей руссов», а не «Историей России» или «Историей домонгольской Руси» и т. д. Потому, что на этот период претендуют три народа: русский, украинский и белорусский. «Руссы» же были ни теми, ни другими, ни третьими, они были предками указанных народов, поэтому мы и оставляем за ними их особое имя.
Мы в одинаковой степени не можем принять, например, Владимира Великого в образе субъекта в лаптях, с жиденькой бородкой, говорящего: «Таперича, апосля того, как мы ахрестимшись, магем и щей похлябатъ!», либо в образе здоровенного чернявого казака в широченных шароварах и с «таблюкою» сбоку, говорящего: «Хай их мама мордуе, такы охрэстывся, давай, Горпыно, варэныкив!»
Если так трактовать историю, то можно утверждать, что итальянский император Нерон сжег Рим или что израильский президент Соломон построил в древности замечательный храм. Искажать правильную перспективу истории нельзя.
Мы сделали попытку подойти к решению многих вопросов без религиозных, национальных, политических или иных предубеждений, мы стремились только найти достоверные факты и логически, беспристрастно оценить их.
