Коллектив авторов - По следам древних культур
Среди среднеазиатских местных культов необходимо также отметить культ умирающих и воскресающих сил природы в образе Сиявуша, которого, по словам С. П. Толстова, можно поставить как среднеазиатскую параллель культам Озириса, Аттиса и Адониса. Культ Сиявуша распространён был больше всего в Хорезме, Бухаре, Согде и, повидимому, в северной Бактрии, т. е. в южном Таджикистане. Представления о Сиявуше в народном сознании пережили большую эволюцию. В начале XI века, когда закончена была знаменитая эпическая поэма Фердоуси «Шах-намэ», Сиявуш — одно из действующих лиц поэмы — выступает уже в образе человека-героя, хотя и отражает в себе не умершие ещё черты божества. На более ранней ступени развития культурной жизни народов Средней Азии Сиявуш был богом, который олицетворял в себе силы ежегодно умирающей и воскресающей природы. Образ Сиявуша прочно связан с Согдом; не случайно и Фердоуси и автор «Истории Бухары» Нершахи, писавший в X веке, связывают его (Сиявуша) в Средней Азии с Согдом и Бухарой. Согласно Нершахи жители Бухары даже в X веке, т. е. уже спустя несколько веков после победы ислама, в день нового года, который у них совпадал с приходом весны, приносили Сиявушу в жертву петуха и пели скорбные песни в связи с воспоминанием об его убиении. Если в X веке, при исламе, память о культе Сиявуша была так сильна, то что же сказать о VII–VIII веках, в доисламское время? Культ Сиявуша, повидимому, был распространён среди местных зороастрийцев и манихеян, не говоря о последователях местных языческих культов, которые существовали не только обособленно, но и в качестве пережитков у среднеазиатских зороастрийцев и манихеян. О культе воскресающих и умирающих сил природы в Самарканде и других местах Согда рассказывает и китайская летопись, приводящая свидетельство китайца Вей-цзе, посетившего в VII веке Самарканд.
По словам Вей-цзе, у жителей Самарканда распространён культ небесного отрока, который умер в седьмой месяц, причём тело его было утеряно. Поэтому всякий раз, когда приходит этот месяц, служители культа надевают чёрные одежды и с причитаниями и слезами, ударяя себя в грудь, босиком, в числе от трёхсот до пятисот человек, мужчины и женщины, разбегаются в разные стороны в поисках тела умершего.
Не подлежит сомнению, что здесь мы имеем китайский рассказ о культе умирающих и воскресающих сил природы, олицетворённых в образе Сиявуша. В связи с этим культом в Согде, в частности в Самарканде, строились специальные «храмы предков», куда в особые дни съезжались согдийские владетели, о чем также упоминают китайские хроники. По словам величайшего ученого Средней Азии, хорезмийца Бируни, жившего в XI веке, согдийцы в доисламское время в месяц хшум оплакивали своих покойников, в том числе и далёких предков, рыдали над ними и даже надрезывали себе лица, а также ставили для них питьё и пищу.
Всего изложенного достаточно, чтобы правильно истолковать стенные росписи не только на южной стене центрального зала в здании II, но и стенные росписи в здании I. Нам представляется, что «сцена оплакивания», изображённая на южной стене главного зала, имеет прямое отношение к Сиявушу, который и был олицетворением умирающих и воскресающих сил природы. Вот почему его оплакивают не только люди, но даже местные согдийские божества, женские и мужские. Небезынтересно отметить, что в составе оплакивающих «небесного отрока» были не только согдийцы, но и тюрки, судя по шапкам-малахаям — тюрки-кочевники. Их совместное участие в культе показывает, что тюрки принимали активное участие в культурной жизни Согда. Будучи кочевниками, они, однако, настолько сблизились с согдийским земледельческим населением, что наиболее распространённые культы последнего (общие зороастрийцам и манихейцам) вошли и в сознание тюрков-кочевников. Нужно ли особо подчёркивать, как важен этот факт для понимания истории культурной жизни не только таджиков, но и узбеков.
Нельзя не остановить ещё внимания на согдийских богинях, приникающих участие в «сцене оплакивания» Сиявуша.
Наиболее почитаемой у согдийцев, бактрийцев и хорезмийцев богиней была богиня плодородия — Анахит. Надо думать, что в числе трёх описанных богинь одна и должна изображать Анахит, но которая? Ответить в настоящее время на этот вопрос почти невозможно.
Оплакивание Сиавуша. Стенная роспись. Здание II. Древний Пянджикент
Стенная роспись. Орнаментальная панель. Здание II. Древний Пянджикент. Начало VIII века
Деревянный щит, обтянутый кожей, с изображением согдийского всадника. Замок на горе Муг. Начало VIII века
Согдийские владетели едут для жертвоприношений в «храм предков»
Стенная роспись. Храм II. Древний Пяндшнкент
Вернёмся, однако, к южной стене. В правом её участке, вблизи юго-западного угла, развёрнута сцена, правда, сильно фрагментированная, из загробного мира в духе зороастрийскнх представлений, распространённых тогда в Согде. В росписи на этом участке стены изображены грешники, летящие вниз головой с Кинвадского (Чинвадского) моста, с рассыпавшимися волосами и опущенными вниз руками. Согласно зороастрийским представлениям, души умерших на четвёртый день после смерти должны держать ответ за пройденный жизненный путь; душа благочестивая вступает на Кинвадский мост шириной в 9 копий и свободно проходит в рай, а грешная вступает на мост, который сужается до острия ножа, пока душа не низвергается.
Большой интерес представляет с точки зрения стенных росписей и западная стена в здании II. Выше указывалось, что по бокам входного проёма в замкнутое западное помещение расположены ниши; росписи размещены между ними. Имелись росписи и в нишах, которые были заполнены, как увидим ниже, сидящими статуями. Налево от ниши, находящейся в южном участке западной стены, сохранились лишь небольшие фрагменты росписи: кусок верхнего платья чьей-то фигуры, лук и, повидимому, колчан. Направо от этой ниши, между нею и входным проемом, дано изображение трёх воинов. У правого не сохранилась голова, у центрального воина уничтожена голова и плечи, наконец, третий воин, нарисованный в значительно уменьшенном виде, не имеет нижней части ног.
Воины одеты в боевые, повидимому кожаные, панцыри с вертикальным разрезом по бокам, от бедра и ниже, чтобы движения не были стеснены. У пояса подвешены знакомые нам уже согдийские мечи. Ноги у двух воинов, нарисованных в крупном масштабе, широко расставлены, как это можно увидеть на изображениях воинов на стенных росписях из буддийских монастырей в Синьцзяне. Из трёх воинов только у одного, изображённого в значительно уменьшенном размере, сохранилось лицо и головной убор в виде чёрной шапки. Нельзя не поставить вопросов: что это за воины, какое отношение они имеют к центральной «сцене оплакивания», и, наконец, почему фигура третьего воина изображена по крайней мере в три раза уменьшенной?
Если действительно в центре мы имеем умершего Сиявуша, то воины могли быть из его свиты, так как вероятнее всего, что все сцены здесь связаны между собой в какое-то единое целое.
Что же касается третьего вопроса, то, повидимому, воин меньших размеров принадлежал к группе воинов-рабов, которых в древности для подчёркивания классового неравенства принято было изображать в значительно уменьшенном виде по сравнению с людьми свободного состояния. Направо от входного проёма, по той же западной стене, изображён в красках отдельно стоящий воин, почти в таком же одеянии, как и у только что описанных. Узкая талия воина перехвачена поясом, к которому подвешен меч. В правой руке он держит жертвенник, очень похожий на тот, что изображен в помещении № 10 здания I. От жертвенника уцелела лишь нижняя часть. Голова у воина не сохранилась. Кожаный панцырь воина отличается несколько иной отделкой, чем у воинов, стоящих налево от него: у него с плеч на грудь спускаются две полоски, повидимому ремни.
Северная стена в смысле росписей пострадала от времени значительно больше, чем остальные стены зала. Здесь сохранилось, и то не полностью, изображение коня красной масти со следами полного снаряжения, а именно седла, сбруи и т. д. Всадника на коне не видно, зато позади коня видны следы фигур, повидимому слуг. Не конь ли это Сиявуша? Росписи на стенах айвана, за исключением южной, описанной выше, дошли до нас в таких мелких кусках, что можно говорить лишь о красках да о тонкости и мастерстве рисунка художника. Нам представляется, что сейчас мы имеем возможность истолковать и сцену по южной стене айвана в зданий II. Мы едва ли ошибёмся, если выскажем предположение, что изображённые здесь всадники в коронах и с приподнятыми указательными пальцами вытянутой правой руки (знак почтения) и являются теми самыми согдийскими владетелями, которые в определённый день приезжают для жертвоприношения в «храм предков», о чём рассказывает упомянутая выше китайская летопись. Таким образом, и их приезд имеет прямое отношение к тематике центральной «сцены оплакивания», которая объединяет около себя все темы и сцены стенных росписей в здании II, которое, быть может, и является таким «храмам предков».
