Максим Оськин - Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы
Взять даже самих авторов письма — петроградские дезертиры с высочайшей долей вероятности были бы отправлены в состав частей Петроградского гарнизона, а тому за активное участие в Февральской революции власть гарантировала невывод в состав Действующей армии. Так чем же особенно рисковали эти дезертиры? И действительно, в 1917 году, согласно распоряжениям Верховного командования, из беглых солдат-дезертиров, добровольно являющихся и (или) задерживаемых в военных округах, на месте формировались маршевые роты, которые отправлялись в тыловые этапы фронтов.[351]
Сколько проходило времени между формированием маршевой роты и ее отправкой на фронт? Была ли разница в юридическом статусе добровольно явившегося дезертира и дезертира пойманного? И тот, и другой равно отправлялись в окопы. Так надо ли было вообще торопиться с явкой о повинной?
Начало «черного передела» в русской деревне потребовало присутствия домохозяев дома. Фактор аграрной революции накладывался на продовольственные затруднения, что побуждало Временное правительство не только порой закрывать глаза на более-менее «законное» уклонение от окопов, но и принимать меры, которые были немыслимы при царском режиме. Пример — образование рабочих сельскохозяйственных команд из солдат тыловых гарнизонов, роспуск части таких солдат по домам, демобилизация солдат старших сроков службы (40–43 года включительно) — все это было проведено при Временном правительстве. Таким образом, в 1917 году солдаты часто пытались уклоняться от несения службы и сравнительно законными путями. Так, 19 мая начальник гарнизона Костромы докладывал в штаб Московского военного округа, что «…солдаты, рассчитывая на послабления {медицинской комиссии}… усиленно заявляли о болезнях, требуя, чтобы их уволили если не вовсе от службы, то в продолжительный отпуск. Причина тому главным образом, в желании поддержать сельское хозяйство».[352]
Обратим внимание — хотя бы и в «продолжительный отпуск». Фронт стал представляться второстепенным делом по сравнению с тем, что происходило в деревне. Солдаты старались получить возможность уладить все домашние дела, прежде чем снова попасть в Действующую армию. Присутствие фронтовиков на селе подразумевало не просто захват частновладельческой земли, но и силовое отстаивание этого захвата от властей. Результат прост: «Дезертирство с фронта является типично крестьянской формой пассивной борьбы против непосильной войны… появление массы дезертиров в деревнях России меняло политическую атмосферу на селе и объективно превращало многих солдат, покинувших фронт, в активный фактор аграрного брожения».[353]
Также развитие революционного процесса отчетливо показывало, что Россия в любой подходящий момент могла прекратить войну. Налицо было доказательство — фактическое прекращение боевых действий, прерванное на полтора месяца лишь Июньским наступлением. Так что было делать в окопах, раз сражения как таковые отсутствовали? Война в глазах крестьянства теряла свой смысл. Также, объявление «мира без аннексий и контрибуций» принципиально обессмысливало продолжение боевых действий.
Теперь уже не отдельно взятый солдат ничего не получал от войны, но и вся страна в целом. Кроме усиления экономической зависимости от союзников, Россия не могла более ничего не получить. А вот отдельно взятый солдат-крестьянин теперь мог. А именно — землю, полученную в результате «черного передела». Но для этого домохозяину требовалось прибыть домой хотя бы на время. Вот и всплеск дезертирства, как обычного правонарушительного плана, так и «законного», чтобы не оказаться в стороне от процесса земельного дележа.
Поэтому революционная власть, пытаясь воздействовать на дезертиров тыла с помощью агитационных мер амнистирующего характера, не забывала о задаче прекращения дезертирства в Действующей армии в принципе. Весной 1917 года для поимки и возвращения дезертиров на фронт в ближайшем войсковом тылу, а также на узловых станциях железных дорог в ближайших к фронту губерниях располагались кавалерийские части. Сохранившая существенную часть кадрового состава конница (как и артиллерия) была наиболее надежным звеном в общей цепи контроля высшей власти над Вооруженными силами.
Не надо забывать, что и во Франции, где в апреле-мае начались массовые солдатские бунты, вызванные провалом «наступления Нивелля» и втянувшие в себя десятки пехотных дивизий, опорой властей оказалась кавалерия, с помощью которой бунты были подавлены, а Франция осталась в войне. Но в революционной России из этого, по существу, мало что вышло. В. Звегинцов вспоминал: «Несмотря на безупречную работу частей, стоявших на охране железных дорог, все меры, вернее — полумеры, предпринимаемые Временным правительством для прекращения дезертирства, не достигали намеченных целей. Пойманные и возвращенные с таким трудом дезертиры, если им не удавалось под тем или иным предлогом опять покинуть Армию, являлись постоянным разлагающим элементом для своих частей, развращающе действующим на остальную солдатскую массу».[354]
Вдобавок опыт беглецов не пропадал даром. Фактически в условиях всеобщего революционного хаоса конница могла контролировать только ключевую инфраструктуру. Очень скоро дезертиры принялись либо обходить охраняемые железнодорожные узлы своим ходом, пересаживаясь из эшелона в эшелон, либо силой вырывать у своих комитетов и командиров на фронте более-менее «законные» удостоверения, разрешавшие им следовать в тыл. Участники войны в один голос говорят, что по разрешениям комитетов в тыл отправлялись сотни тысяч человек, в том числе и члены этих самых комитетов. И такое убытие из Действующей армии являлось как нельзя более законным и разрешенным.
Кроме того, особенно удобными местами для проведения пораженческих мыслей стали пункты расположения запасных частей, станции железных дорог. Зачастую тем заслонам, что выставляло командование на пути дезертиров, ничего и не удавалось предпринять. Брат известного террориста-эсера и комиссара революционной власти, В. В. Савинков так вспоминает о реалиях 1917 года: «бегство с фронта, в пехоте, во всяком случае, приняло повальный характер. Из-за того, что добровольно возвращавшиеся дезертиры не несли никаких наказаний, возникла особая профессия, появились так называемые летчики… по железнодорожным путям России в это время разъезжали множество солдат, распродававших казенное обмундирование и проедавших зря казенные деньги».[355] Вспомним, что «летчиками» называли солдат, бежавших из неприятельского плена. Теперь этот термин распространяется и на дезертиров.
Основная масса добровольно явившихся и свежепойманных дезертиров была отправлена на фронт в ходе подготовки Июньского наступления. Как известно, это наступление не было надлежащим образом организовано. Оно не требовало своего немедленного и непременного проведения, так как Западный фронт во Франции после разгрома немцами атаки генерала Нивелля в апрел, замер в ожидании и союзники усмиряли собственные войска. Июньское наступление явилось результатом отдачи долга революционной власти своим союзникам, помогавшим оппозиции вырвать государственную власть из рук монархического режима.
Неудивительно, что наступление окончилось провалом, ибо солдатские массы двинулись вперед только после уговоров, а не приказа. Северный и Западный фронты не двинулись с места. На Румынском фронте атаковали почти одни только румыны, не поддававшиеся процессу разложения. Юго-Западный фронт, после первых успехов остановился, а потом и побежал под контрударами противника.
Соответственно, наметился рост дезертирства, который вскоре перехлестнул все предшествовавшие показатели. Солдатам стало ясно, что войну продолжать незачем, и, главное, что власть бессильна навести порядок. Однако страх возможного наказания пока еще брал верх, тем более что заверения нового Верховного главнокомандующего ген. Л. Г. Корнилова относительно введения смертной казни повлияли на многих. Так что в ходе наступления 1917 года, когда войска остановились, масса солдат стали являться на эвакуационные пункты ранеными. Ген. А. И. Деникин пишет: «Процентное соотношение родов ранения показательно: десять процентов тяжело раненных, тридцать процентов — в пальцы и кисть руки, сорок процентов прочих легко раненных, с которых повязок на пунктах не снимали (вероятно, много симулянтов), и двадцать процентов контуженных и больных».[356] Такое явление, как «пальчики», переживало второе рождение.
Бегство войсковых масс армий Юго-Западного фронта от наступавшего противника, показало всю глубину разложения Вооруженных сил Российской империи, еще накануне Февральской революции стоявших в преддверии победы в Первой мировой войне. Парадоксально, но, убедив самих себя и обманутую нацию, что царизм якобы не способен выиграть войну, либеральная оппозиция убедила в этом и многих участников Гражданской войны, и последующую историографию. До сих пор предпочитают опираться на доводы П. Н. Милюкова, а не, скажем, С. С. Ольденбурга. И если в советскую эпоху это было понятно, так как Февраль рассматривался прежде всего как пролог к Октябрю, то в наши дни данный подход, доказывающий неспособность режима императора Николая II выйти победителем из войны, не просто странен, но и регрессивен для науки.
