Сергей Соловьев - Полный курс русской истории: в одной книге
«Жаль нам, что ты душу свою, по образу Божию сотворенную, так осквернил и в упорстве своем гибель ей готовишь: разве не знаешь, что ты смертный человек? Надобно было тебе, Борис, удовольствоваться тем, что господь бог дал, но ты, в противность воли божией, будучи нашим подданным, украл у нас государство с дьявольскою помощию. Сестра твоя, жена брата нашего, доставила тебе управление всем государством, и ты, пользуясь тем, что брат наш по большей части занимался службою божиею, лишил жизни некоторых могущественнейших князей под разными предлогами, как-то князей Шуйских, Ивана и Андрея, потом лучших горожан столицы нашей и людей, приверженных к Шуйским, царя Симеона лишил зрения, сына его Ивана отравил; ты не пощадил и духовенства: митрополита Дионисия сослал в монастырь, сказавши брату нашему Феодору, что он внезапно умер, а нам известно, что он и до сих пор жив и что ты облегчил его участь по смерти брата нашего; погубил ты и других, которых имени не упомним, потому что мы были тогда не в совершенных летах. Но хотя мы были и малы, помнишь, однако, сколько раз в грамотах своих мы тебе напоминали, чтоб ты подданных наших не губил; помнишь, как мы отправили приверженца твоего Андрея Клешнина, которого прислал к нам в Углич брат наш Феодор и который, справив посольство, оказал к нам неуважение, в надежде на тебя. Это было тебе очень не по нраву, мы были тебе препятствием к достижению престола, и вот, изгубивши вельмож, начал ты острить нож и на нас, подготовил дьяка нашего Михайлу Битяговского и 12 спальников с Никитою Качаловым и Осипом Волоховым, чтобы нас убили; ты думал, что заодно с ними был и доктор наш Симеон, но по его старанию мы спасены были от смерти, тобою нам приготовленной. Брату нашему ты сказал, что мы сами зарезались в припадке падучей болезни; ты знаешь, как брат наш горевал об этом; он приказал тело наше в Москву принести, но ты подговорил патриарха, и тот стал утверждать, что не следует тело самоубийцы хоронить вместе с помазанниками божиими; тогда брат наш сам хотел ехать на похороны в Углич, но ты сказал ему, что в Угличе поветрие большое, а с другой стороны подвел крымского хана: у тебя было вдвое больше войска, чем у неприятеля, но ты расположил его в обозе под Москвою и запретил своим под смертною казнию нападать на неприятеля; смотревши три дня в глаза татарам, ты отпустил их на свободу, и хан вышел за границы нашего государства, не сделавши ему никакого вреда; ты возвратился после этого домой и только на третий день пустился за ним в погоню. А когда Андрей Клобуков перехватал зажигальщиков, и они объявили, что ты велел им жечь Москву, то ты научил их оговорить в этом Клобукова, которого велел схватить и на пытке замучить. По смерти брата нашего (которую ты ускорил) начал ты подкупать большими деньгами убогих, хромых, слепых, которые повсюду начали кричать, чтобы ты был царем; но когда ты воцарился, то доброту твою узнали Романовы, Черкасские, Шуйские. Опомнись и злостью своей не побуждай нас к большому гневу; отдай нам наше, и мы тебе, для Бога, отпустим все твои вины и место тебе спокойное назначим: лучше тебе на этом свете что-нибудь претерпеть, чем в аду вечно гореть за столько душ, тобою погубленных».
Дмитрий, царевич, назвал в этом обличении жертвы поименно.
Романовы, Черкасские, Шуйские и могли быть «создателями» царевича. Борис не знал, что делать. На помощь пришел патриарх, разослав свою грамоту, как понимать события в государстве, и приказ петь молебны, чтобы отвратить божью кару. Но чем больше поминалось имя Дмитрия в церквах, тем больше народа в него верило. Шуйскому даже пришлось говорить перед толпой, что своими руками он держал мертвое тело. Но народ значительно переглядывался, мол, заставил его Борис, вот и говорит.
Успехи Дмитрия в военном деле были, впрочем, недолгими. Хотя ему и удалось разбить войско Мстиславского, но Новгород-Северский устоял. Поляки, не получив жалования, сразу засобирались домой. С Дмитрием остались почти только его русские сторонники. Их было мало. Но тут ему повезло: на выручку пришли казацкие отряды. Обеспокоенный поражением самозванец хотел было вернуться за польскую границу, но тут стало ясно, что дело не только в самозванце. Его не выпустили и сказали, что если попробует бежать, поймают и выдадут Борису, так что лучше ему вести войско на Москву. И Дмитрий пошел. Города сдавались. Не видя выхода, Борис решил уладить дело ядом, подослал в Путивль монахов с отравой, но заговор раскрыли. А 13 апреля, неожиданно, умер сам Борис: когда он встал от стола, из ушей, рта и носа тут же хлынула кровь. Ходили слухи, что царь, боясь прихода Дмитрия, сам принял яд. После его смерти на престол был возведен его сын Федор, считавшийся законным наследником. Москвичи ему присягнули, но это уже ничего не могло изменить. Войско, в которое послали митрополита, чтобы привести к присяге новому царю, перешло на сторону Дмитрия. Это войско выступило навстречу Дмитрию к Орлу и соединилось с его частями. В Москву самозванец стал слать грамоту за грамотой, в которых, как писал Бер, —
«…объявил подробно, сколько было ему лет, когда хотели его умертвить; кто замышлял на жизнь его; кто был его спасителем, крестным отцом; как воспитывали его в Белоруссии, как помогали ему Польские вельможи, и каким образом, за несколько пред тем лет, он приезжал с Польским послом, великим канцлером Сапегою, в Москву, где видел на прародительском престоле злодея своего, Бориса».
Грамоты читали по всей Москве. В конце концов народ потребовал, чтобы Шуйский сказал правду, стоя на Лобном месте. На этот раз Шуйский сказал, что царевич спасся. Этого было достаточно: царя Федора с матерью и с сестрою вытащили из дворца, сначала заперли в старом доме Бориса под стражей, а затем мать и сына убили, а Ксению насильно постригли и заточили в монастырь.
Царь Лжедмитрий Первый (1605–1606 годы)
20 мая 1605 года Дмитрий торжественно вступил в Москву. Духовенство встретило его крестами и хоругвями. Народ ликовал и падал перед ним на колени. Благовещенский протопоп Терентий сказал странную проповедь, моля о прощении за преступление клятвы по неведению:
«Когда слышим похвалу нашему преславному царю, – говорил оратор, – то разгораемся любовию к произносящему эти похвалы; мы были воспитаны во тьме и привлекли к себе свет. Уподобляяся богу, подвигнись принимать, благочестивый царь, наши мольбы и не слушай людей, влагающих в уши твои слухи неподобные, подвигающих тебя на гнев, ибо если кто и явится тебе врагом, то бог будет тебе другом. Бог, который освятил тебя в утробе матерней, сохранил невидимою силою от всех врагов и устроил на престоле царском, бог укрепил тебя и утвердил, и поставил ноги твои на камне своего основания: кто может тебя поколебать? Воздвигни милостивые очи свои на нас, пощади нас, отврати от нас праведный гнев свой».
Боярин Бельский выехал навстречу Дмитрию и крикнул народу, что истинно удостоверяет, что это спасшийся царь. Шуйский, который совсем недавно сказал народу, что Дмитрий спасся, вдруг стал распускать слухи, что этот Дмитрий – самозванец. Дмитрий отдал приказ его арестовать, но был крайне мягок – вместо того, чтобы посадить Шуйского в темницу или казнить, он просто выслал его вместе с двумя другими братьями в Галицкие пригороды, но не успели они даже доехать до места ссылки, Дмитрий решил их простить и вернул в Москву. В середине июля в Москву привезли мать царевича Дмитрия, которая прилюдно признала в нем своего сына, а 30 июля царевич венчался на царство. После этого он послал в Польшу, к невесте, дары и своего посла, который должен был привезти ее в Москву. В мае следующего года ее привезли.
«Все паны приближенные со слугами из своих дворов провожали ее на лошадях, – рассказывается в «Дневнике Марины Мнишек», – отправив вперед, в город, все возы с челядью. Сам царь тайно, только с десятком всадников, подъехал к дороге, чтобы навести порядок. Потом, возвратившись назад, приказал людям своим, каким образом они должны выезжать, а также что должны делать другие, при шатрах. Два шатра поставили у реки Москвы, под самым городом. Выстроил он также двумя рядами от шатров своих стрельцов и алебардщиков, которых должно быть было до тысячи человек. Как только провели царицу в шатер, у шатра встала тысяча конных царских гусар… Когда сошла царица к шатрам, там ее встретили от имени царя и обратились с благодарственными речами, принимая ее в свой столичный город и также радуясь ее счастливому, в добром здравии, приезду. Там же, выехав стройно и празднично, воеводы, князья, думные бояре и весь царский двор встретили царицу с обычными для своего народа церемониями. Потом подарили ей от царя карету, украшенную по бокам серебром и царскими гербами. В ту карету было запряжено 12 лошадей в яблоках, и каждую вели, держа поводья в руках. После этой встречи, сев в карету, царица въехала в город. Алебардщики и стрельцы шли около кареты с гусарской ротой и пехотой наших, служивших у приближенных пана воеводы. В голове шли паны, а «москва» ехала перед каретой. Когда царица въехала в старый город за третьи стены, там затрубили и ударили в бубны люди, которых посадили в the-atrum, построенном у крепости для совершения торжества по случаю ее счастливого прибытия. Продолжался этот гром довольно долго, пока она не въехала в крепость к матери царя. Тогда, не задерживаясь, царица вышла из своей кареты и встретила ее там вместе с царем. Там, у его матери, она осталась вместе с Fraucymer (то есть придворной дамой) до самой коронации и свадьбы. Потом царь уехал к себе в крепость, а все остальные разъехались по своим домам, отведенным далеко, по разным углам города».
